Патриция Вентворт - Возвращение странницы
– Нет.
– И утром ты все равно ее не узнал? Я полагаю… что ж, полагаю, такое возможно. Между нами было сильное сходство. Вероятно, такое было возможно, ведь именно это и случилось. Я не стану думать и не позволю никому думать о какой-то другой возможности.
– А знаете, вы очень меня заинтересовали, – проговорил Филипп. – Не могли бы вы высказаться чуть более определенно? Мне, право же, очень хотелось бы узнать об этой другой возможности.
– Я бы предпочла не говорить об этом.
– Боюсь, вам придется.
Все это время Милли Армитедж стояла в дверях. Сейчас она прошла вперед и села на подлокотник своего излюбленного кресла, чувствуя, что ноги у нее по-настоящему подкашиваются. В голове гудело, и мебель начала плыть перед глазами. Линделл приросла к месту, крепко сцепив руки. В лице ее не было ни кровинки, в глазах застыло выражение ужаса.
– Очень хорошо, – сказала Анна. – Я не хотела этого говорить – я не хочу даже об этом думать, Филипп, – но другая возможность состоит в том, что ты похоронил Энни Джойс как Анну Джослин, потому что был совершенно уверен, что я, убитая, лежу на берегу. Если бы тебе пришлось признаться, что ты оставил меня там, это выглядело бы не слишком красиво, да и смерть было бы нелегко доказать. Могли пройти годы, прежде чем уладился бы правовой вопрос. У тебя могло возникнуть весьма сильное искушение пойти кратчайшим путем – не так ли?
Лицо Филиппа, несмотря на загар, стало пепельным. Его черты заострилось, в глазах стояло холодное бешенство. Милли Армитедж почувствовала, что хочет, чтобы он выругался или закричал. Ее отец и муж всегда гремели, когда гневались. В этом было что-то домашнее. Ей бы хотелось, чтобы Филипп закричал.
Вместо этого он очень спокойно произнес:
– Значит, вот какую линию вы избрали. В темноте я принял Энни Джойс за Анну, а когда увидел, что натворил, то стал держаться своей ошибки, чтобы иметь возможность наложить лапы на деньги Анны. Так?
Она отвернулась. Его ледяной взгляд было трудно выдержать.
– Филипп… перестань! Я не хотела этого говорить – ты знаешь, что не хотела, – ты меня вынудил. Но именно это скажут люди, если ты будешь настаивать на столь невообразимой истории. О, разве ты не видишь, что я стараюсь тебе помочь? Разве ты не видишь, что ради нас обоих мы должны придать этой истории какой-то приемлемый вид? Она должна выглядеть как доподлинная ошибка. Ты думаешь, я хочу верить, что это было не так? Очевидно, это так и было, и именно в это должны поверить люди. Ты тогда не видел меня три месяца, от всех треволнений я похудела – сходство с Энни сбивало с толку, а мертвый человек… – Она непроизвольно содрогнулась. – …мертвый человек выглядит не так, как живой. Филипп, прошу тебя, не воспринимай все в штыки! Мы говорим друг другу то, чего говорить не следует. Я говорю это… просто потому, что все это очень важно… просто потому, что хочу сказать важные вещи. Филипп!
Он отступил на шаг.
– Вы не моя жена.
Милли Армитедж не могла больше молчать. Было удивительно, что она вообще так долго сдерживалась. Не сводя глаз с сапфирового кольца, она сказала:
– У Анны на обручальном кольце была внутри надпись, не так ли? Я помню, ты мне говорил.
– «А. Дж.» и дата, – кивнул Филипп.
Анна сняла кольцо с сапфиром, сняла скрытое под ним платиновое кольцо, подошла к Милли Армитедж, протянула ей кольцо на ладони и сказала:
– «А. Дж.» и дата.
Воцарилось молчание. Никто даже не шевельнулся. Линделл почувствовала, что ее сердце вот-вот разорвется. Трое людей, которых она любила больше всех на свете, стояли здесь, скованные этим молчанием. Это было не просто молчание. В нем были холод, подозрение и недоверие. Ей хотелось убежать и спрятаться. Но невозможно спрятаться от того, что находится в твоем собственном мозгу. Оно будет оставаться с тобой. Лин, продолжая стоять, услышала, как Филипп сказал:
– Анна сняла свое обручальное кольцо, отправляясь во Францию. Мы поссорились по поводу ее отъезда, и она его сняла.
Анна шагнула назад.
– Позже я его надела.
– Не сомневаюсь – когда задумали это перевоплощение. Теперь, вероятно, вы изложите нам свою историю. Полагаю, она у вас наготове. Думаю, нам лучше ее выслушать.
– Филипп… – Ее голос чуть надломился. Она надела кольцо обратно на палец и выпрямилась. – Я с радостью расскажу тебе мою историю. Тетя Милли и Лин ее уже слышали. Пьер помог мне выбраться с пляжа. Там была пещера, в которой мы прятались, пока стрельба не стихла. Я очень сильно подвернула лодыжку. Пришли немцы и обыскали берег, но нас не нашли. Когда они ушли, мы вернулись в шато. Я была вся мокрая и замерзшая, и у меня начинался жар. К тому времени как явились немцы, у меня уже была сильная лихорадка. Пьер сказал им, что я Энни Джойс, что я живу здесь десять лет со своей престарелой кузиной, которая только что умерла. Он сказал, что тут была и другая англичанка, но что та бежала, когда услышала о приближении солдат. Они прислали врача осмотреть меня, и он сказал, что у меня двусторонняя пневмония и меня нельзя перемещать. Долгое время я болела. Они оставили меня в покое. Когда я поправилась, они отправили меня в концентрационный лагерь, но там я опять заболела, и мне позволили вернуться назад. Вот и все. Я просто жила там с Пьером и его женой. К счастью, кузина Тереза всегда держала в доме большую сумму денег. Мы постоянно находили их в разных местах – в мешочках с лавандой, подушечках для булавок, между страницами книг, свернутыми трубочкой и засунутыми в ее шлепанцы. Когда они стали подходить к концу, я почувствовала отчаяние.
– Почему вы ни разу не написали?
– Я боялась. Они оставили меня в покое, и я не хотела делать ничего, что могло бы их насторожить. Но я все-таки написала – дважды, – когда Пьер сказал, что есть шанс переправить письмо контрабандой.
– Вас очень удивляет, что эти… письма не дошли?
– О нет… я знала, что это был только шанс. Затем, неделю назад, мне предложили возможность переправиться самой. Мне пришлось отдать все оставшиеся деньги кузины Терезы, но я решила, что дело того стоит. Я высадилась в Англии с пустым кошельком, если не считать пятифунтовой банкноты, которую взяла с собой. Сейчас от нее осталось лишь небольшое количество мелочи, так что если ты хочешь меня выдворить, боюсь, тебе придется снабдить меня средствами, пока мистер Кодрингтон не вручит мне мои собственные деньги.
Филипп обдумывал это с холодной яростью. Он не мог выгнать ее без гроша, и она это знала. Но каждый час, что она проведет под его крышей, будет укреплять ее притязания. Если же он сам съедет… Будь он проклят, если покинет Джослин-Холт ради Энни Джойс.
– Деньги Анны, – поспешно сказал он.
И немедленно прозвучал ее ответ:
– Мои деньги, Филипп.
Глава 6
– Весьма необычная ситуация, – сказал мистер Кодрингтон. – Щекотливая… очень щекотливая. Знаете, было бы лучше, если бы вы покинули дом.
Филипп Джослин улыбнулся.
– Оставить его во владении Энни Джойс? Боюсь, это невозможно.
Мистер Кодрингтон нахмурился. Они с отцом знали четыре поколения Джослинов. Это была трудная, несговорчивая семья. Сам он присутствовал при крещении Филиппа и знал его с тех самых пор. Он неплохо к нему относился, но порой подозревал, что он самый несговорчивый из всех. Юристам хорошо знакома человеческая натура.
– Судебные дела по установлению личности всегда деликатны и привлекают нежелательно большой интерес, – сказал адвокат.
– Пожалуй, это еще мягко сказано.
У мистера Кодрингтона был серьезный вид.
– Если она предъявит судебный иск… – сказал он и тут же осекся. – Знаете, я не смог бы сам занять свидетельское место и поклясться, что она не Анна Джослин.
– Не смогли бы?
– Нет.
– Вы считаете, что она выиграет дело?
– Я этого не говорю. Возможно, она сломается при перекрестном допросе. Если не… – Он пожал плечами. – Знаете, Филипп, сходство поразительное, и беда в том, что мы не можем выйти на людей, которые знают Энни Джойс, а к тому времени как мы сумеем на них выйти – если кто-то остался в живых, – воспоминание будет стерто. С пятнадцати лет она находилась во Франции, при мисс Джослин, а значит, срок приближается уже к одиннадцати годам. Я видел ее как раз перед отъездом – мисс Джослин приводила ее ко мне в контору. Она была на год или на два старше Анны и худее лицом, но имелось изрядное сходство – у вас у всех одинаковые глаза и цвет лица. Но на этом сходство кончается. Ее волосы были темнее и совершенно прямые – не волнистые, как у Анны.
– Волосы можно подкрасить и завить.
– Это, я думаю, легко поддается проверке.
Филипп покачал головой.
– Тетя Милли уже затронула этот вопрос вчера вечером. У мисс Джойс был наготове ответ. Три года лишений обезобразили ее волосы. Как только она высадилась в Англии, ей пришлось сделать перманентную завивку. Говорит, что нашла очень хорошего парикмахера в Уэст-Хейвене – потратила на прическу последние деньги. А что касается цвета, вы же знаете, все эти белокурые девушки пользуются осветляющим ополаскивателем. Анна сама им пользовалась, так что отсюда мы ничего не извлечем.
