Светлана Алешина - Одного поля ягодки (сборник)
— Господин Мальпер, — зловеще проговорил его собеседник, — вы уедете, а я должен расхлебывать ваши делишки, так? Вы что, искренне надеетесь, что я промолчу о том, что предметом продаж были не только картины Лушина, но и малолетки из неблагополучных семей? Вы серьезно думаете, что я вам настолько предан?
Мальпер развернулся и посмотрел на него.
Гаденыш. Вот гаденыш!
— Ну? — насмешливо вопрошал его собеседник. — Наполняем нашу жизнь проблемами?
— Ты не сможешь ничего доказать!
— Я не дурак, у меня есть симпатичные фотографии, — рассмеялся тот.
Мальпер понял, что его попросту загнали в угол.
* * *Спустя некоторое время он вернулся, мой «тюремщик». От собственных мыслей в одиночестве я чувствовала себя еще более омерзительно, поскольку вместе с этими мыслями уходила надежда, так что я была даже рада ему.
Мне показалось, что он чем-то озабочен.
— Будете чай, Этти? — спросил он.
— Я же вам сказала, что я не Этти! Меня зовут Александрой, черт бы вас побрал!
— Когда-нибудь, Александра, меня действительно приберет черт, — рассмеялся он. — Хотя, на мой взгляд, некоторые люди ничем не лучше чертей. Нисколько не лучше…
Он подошел ко мне, развязал руки и протянул чашку чаю.
— Можете меня ударить, если вам этого хочется, Этти-Александра! Можете, потому что я вам не очень нравлюсь, не так ли? Хотя я для вас сейчас куда безопаснее, чем другие!
Я смотрела на него во все глаза.
Он что, придуривается?
— Послушайте, — мягко сказала я. — Я, конечно, понимаю, что вы играете со мной в кошки-мышки, так? Меня предупреждали о том, что вы ужас как не любите банальности. Но то, что вы сейчас тут мне изображаете, так банально, что придется поверить в обратное. И выключите Баха, потому что он вам совершенно не подходит.
— А кто мне подходит? — усмехнулся он.
— Шостакович, — брякнула я. — Бах красив и величествен, а вот Шостакович как раз для вас. Такой чудесный скрежет по стеклу, от которого все внутри начинает дергаться, как от разряда электричества. И ужасно хочется его выключить, чтобы успокоиться. Так и вас хочется выключить, чтобы прийти в себя.
— Вы не согласны с тем, что Шостакович гениален? — приподнял он удивленно бровь.
— А с чего вы взяли, что мне должно непременно нравится то, что считается гениальным? — усмехнулась я. — Это совершенно не обязательно. Может быть, я просто «другое дерево». Может, у меня дурной вкус. Я люблю простоту и ясность, гармонию и грусть. Но когда сознательно пытаются надавить на мою психику — увольте! Позвольте мне быть несогласной с обществом хотя бы в чем-то!
— Вы… не любите общества?
Он сейчас смотрел на меня сквозь полуприкрытые веки с каким-то странным, непонятным мне чувством. Если бы я была наивной дурочкой, я бы назвала это «симпатией». Но ждать этакого от Жабы!
— Да что вы, что вы! — махнула я рукой. — Я люблю его, как любят детей. Но это не значит, что я должна соглашаться со всеми постулатами общественного мнения, поскольку, как заметил Оскар Уайльд, с какой же радости? Ведь большинство нашего общества, простите, не очень-то и развито в интеллектуальном плане, так почему я должна доверять его мнению?
— Я вас не понял…
— Да что ж тут понимать, — сердито мотнула я головой. — Человек — существо загадочное. Иногда по общественным меркам он вполне приличен, у него имидж, соответствующий общественному мерилу благопристойности. А гадости втайне он творит — мама миа! У маркиза де Сада кровь похолодеет в жилах! А другой — напротив, отброс этого самого «общества», грехов — куча, и вдруг именно этот человек спасает ребенка! Почему, спросите вы? Да просто господь бог так рассудил. И нет господу богу никакого дела до этого вашего «общественного мнения», а значит, и мне до этого дела нет!
Он тихо засмеялся, запрокинув голову.
— Вы или талантливая врушка, или… Самая смешная и странная девчонка на свете.
Последнее он проговорил тихо. Глядя на меня глазами, которые вдруг обрели серьезность. И еще какое-то чувство, которому я не решалась поверить.
Похожее на нежность.
Хотя, может быть, этот тип всегда испытывает нежность к собственным жертвам? «Ты мне нравишься», — сказал людоед своей жертве, вытирая крокодиловы слезы перед тем, как сожрать несчастную.
— Так почему вы не хотите сейчас слышать Баха?
— Я его очень люблю, — призналась я. — И слушать его в таких мерзопакостных условиях…
Я осеклась.
— И в такой мерзопакостной компании, — усмехаясь, договорил он с неожиданной ноткой грусти. — Вы не хотите. Но я не могу вас отпустить, милая моя «псевдо-Этель». Не такой уж я и дурак, как видите… Ваше знание французского поразительно, но все же вы не Этель. Это я почувствовал почти с самого начала. Этель хорошая девушка, но… Я бы не смог ее…
Он не договорил, закашлялся и встал с кресла, подойдя к окну.
Будь я чуточку самоувереннее, я бы закончила фразу так: «Я не смог бы ее полюбить». Собственно, он, может быть, это и хотел сказать, но я весьма скромного мнения о своих женских достоинствах. И все-таки…
— Так вот, отпустить вас я не могу, потому что вам угрожает опасность, и вам придется немного побыть тут, пока я эту опасность не ликвидирую.
— И от кого же она исходит? — скептически улыбнулась я.
— Вы мне не поверите, — передернул он плечами. — Иллюзии управляют вашим сознанием… Впрочем, я хотел бы разобраться, почему он этого хочет.
— Я и сама могла бы, — скромно напомнила я. — Если бы вы меня выпустили.
— Вы бы не сделали и трех шагов, — отрезал он. — И разбираться было бы некому. Нет уж, предоставьте это мне.
Он подошел ко мне и нежно дотронулся до моей щеки.
— Оставляю вас с Бахом наедине. Надеюсь, без моей мерзопакостной компании он доставит вам истинное наслаждение.
С этими словами он развернулся и быстро вышел из комнаты.
* * *— Боровицкий! Ты куда?
Игорь отмахнулся. Ему сейчас было не до этого.
— Бо-ро-виц-кий!
Он остановился.
Мечников спокойно смотрел на него.
— Тебе не кажется, что проще взять отряд? — поинтересовался он.
— Нет, — отрезал Игорь. — Там девушка. Сколько у нас было проколов с этими омоновцами? Мы брали преступника, но не обходилось без жертв! Там девушка, Мечников, и я не хочу потом отвечать за ее жизнь!
— А один ты, надо думать, обойдешься без жертв?
— Я хитрый, — усмехнулся Игорь. — Не забывай этого. И к тому же Жаба — мой. Я хочу, чтобы он остался живым и сидел! Сидел, ты понимаешь? Смерть была бы слишком легкой расплатой за все, что это дерьмо натворило в своей вонючей жизни! А твои омоновцы…
Он презрительно отмахнулся.
— Возьми хотя бы Марго…
— Ни-ко-г-да! — отрезал Игорь, быстро исчезая.
— Я тебя уволю! — раздалось ему вслед.
— Да ради бога, — пробормотал Игорь, быстро сбегая вниз. — После Жабы хоть убивайте!
Он не видел, как Мечников сразу после его ухода сделал знак Маргарите, и та, быстро одевшись, выскользнула вслед за Игорем.
* * *Лена стояла, прислонившись к косяку. Казалось, что у нее иссякли все силы.
— Что…
— Вашу Сашу хотят убить, — проговорила она, глядя в глаза Ларикова. Она не замечала сейчас никого — ни женщину, вытаращившуюся на нее в испуге, ни появившихся на пороге Пенса и Этти Мальпер. Только Ларикова.
— Где она?
Сердце у Ларчика вдруг забилось с такой силой и быстротой, что на одно мгновение ему показалось — оно сейчас выскочит из груди.
Сашка. Сашку хотят убить…
— Она узнала что-то о картинах. Они хотят избавиться от нее с помощью этого… Жабы.
— Где она?
— Я не знаю. Ее уже нет у Мальпера. О господи! Я понятия не имею, где они ее спрятали!
— На даче, — подала голос Галина. — Они собирались спрятать девушку у нас на даче. Только девушка-то — вот она стоит.
Она показала на Этель.
— Где ваша дача? — прорычал Лариков.
— В Ливановке, — пояснила Галина. — Я вас отвезу.
Лариков вскочил.
— Тогда быстрее…
— Я с тобой! — метнулся Пенс.
Они спустились вниз, к «Вольво» красного цвета.
* * *— Быстрее собирайся!
Жаба возник на пороге, и по его виду я поняла — что-то там не складывается. Во всяком случае, он где-то по дороге избавился от вежливости.
Ну и ладно, он перешел на «ты», и я перейду на «ты»!
— Что, провалился план? — поинтересовалась я насмешливо.
Раз он так заторопился, сюда едут «наши»!
У меня появилась надежда. Может быть, я еще послушаю в своей жизни Баха без неприятных соседей?
Он напялил на меня дурацкую Пенсову шапку, потом надел на меня куртку и сказал:
— Пошевеливайся, если не хочешь встретить следующий рассвет на небесах…
