Дмитрий Вересов - Карта императрицы
— Я тоже так подумала, когда он начал что-то такое лепетать об Офелии, — подала голос Мура, про которую все забыли, — а вы, Клим Кириллович, меня ругали.
— Но мне такое и в голову не могло прийти, — запротестовал доктор. — Господин Формозов психически болен. Всю эту историю надо сохранить в тайне.
— Об этом позаботятся в нужных инстанциях, — заверил доктора Вирхов, — думаю, и вам всем придется дать расписку о неразглашении случившегося.
— Итак, Карл Иванович получил орден, а как Императрица отблагодарила вас, Машенька? — полюбопытствовала Полина Тихоновна.
Мура молчала, с опаской поглядывая на отца. Потом попросила извинения, вышла и через минуту показалась снова с большим плотным листом бумаги, в верхней части которого поблескивал золотой герб.
— Ты только не сердись, папочка, — попросила она заискивающе, — я вчера тебе не сказала, но Императрица Мария Федоровна вручила мне патент на открытие частного сыскного бюро.
— Что? — Брови профессора поползли вверх. — Что ты сказала? Патент? А кто будет учиться на Бестужевских курсах?
— Я, я буду учиться, папочка, не волнуйся, а то тебе станет плохо с сердцем, — заторопилась Мура, протягивая отцу бумагу с гербовой печатью. — Но если сама Вдовствующая Императрица принимает такое решение и вручает мне патент, разве я могла отказаться?
— Действительно, Николай Николаевич, — подхватила Елизавета Викентьевна, — нельзя противоречить царской воле…
— И потом я могу, пока учусь, сыском не заниматься, — торопилась Мура, — просто найму служащего, он будет сидеть в конторе.
— Но это неприлично! Совершенный нонсенс! — загремел побагровевший профессор. Он вскочил и забегал по гостиной. — Русская девушка — частный детектив! Да еще моя дочь! Я этого не переживу!
— Но в цивилизованных странах давно действуют женщины-сыщики… Например, Гарриет Болтон Рейд в Америке, — робко подала голос его супруга.
— Только не морочьте мне голову, — отмахнулся профессор, — до Америки мне нет дела, я бы посмотрел, что сделал бы со своей дочерью Резерфорд, если бы она подалась в криминальную сферу.
— Дорогой Карл Иваныч, но зачем этот Крачковский убил бедную Аглаю Фомину? — поспешила сменить тему разговора Полина Тихоновна.
— Скорее всего, с целью грабежа, — ответил тот. — Госпожа Бендерецкая невольно навела на Аглаю, болтала, что покойная денежки на приданое скопила. Теперь уж не выяснить, получала ли богатый заказ Аглая.
— Но что же это был за заказ? — Брунгильда провела длинными пальчиками по атласным пунцовым лепесткам роз, сладкий аромат которых наполнял гостиную. — Помнится, Роман Закряжный говорил что-то о пелене с именем Дмитрия Донского.
— Думаю, пелена с Дмитрием Донским — плод буйной фантазии художника. А заказывал Крачковский вышивку на бархатный халат: о нем поляк сам говорил, его видел и Холомков. И без всяких надписей. Одни драконы. Халат был готов за три дня до убийства, предусмотрел все, подлец, для алиби.
— А вам не кажется странным, Карл Иваныч, что убийца, живший на широкую ногу, позарился на немудреный капитал вышивальщицы? — Мура хотела и не решалась навести следователя на верный след. — Скорее, на него прельстилась бы Бендерецкая. Может быть, он убрал девушку за то, что узнала что-то опасное для него? Может быть, из Екатерингофского дворца?
— Версия любопытная, — согласился Вирхов, — можно проверить. Слава Богу, дворец не сгорел, и можно расспросить Холомкова, хотя этот красавец клянется, что ничего не знал о замыслах и планах Крачковского.
— Извините, дорогой Карл Иваныч, мое любопытство, — приподнялся со стула и снова сел Прынцаев, — но мне помнится, что я в газетах читал о том, что там был обнаружен след босой ноги… Неужели Крачковский ходил босиком в апреле?
— Вы заставляете меня признаться в моей недостаточной проницательности. — Вирхов смущенно глянул на Полину Тихоновну. — С самого начала меня мучила эта загадка — откуда на другой день после преступления возле конюшни, которая примыкает к дому госпожи Бендерецкой, взялся этот след?
Мрачное выражение с лица профессора постепенно исчезало: он заинтересованно слушал следователя.
— Но недаром заходили ко мне господин Фрейберг вместе со своим крысятником-Ватсоном. Потом уж Антон Акимыч мне все и рассказал… Нашел он, голубчик, свидетелей, которые видели, как солидный господин, тучный, длинноногий, заходил воскресным вечером во двор и держал в руках гипсовую женскую ножку. Ею и сделал оттиск на земле, убедившись, что поблизости никого нет, и скрылся. Ну господин Пиляев и заподозрил по описанию Крачковского, проник незаконным образом в его квартиру, все обыскал, ничего не нашел. Потом Пиляев повторил тот же фокус и в квартире господина Холомкова… Там-то и обнаружил гипсовую ножку да и унес с собой как вещественное доказательство. На этой ножке нашли отпечатки пальцев Крачковского…
— Потрясающая дерзость! — возмутилась Полина Тихоновна. — А откуда Крачковский взял этот слепок?
— Вопрос в яблочко, — вздохнул Вирхов, — прихватил у Закряжного, вместе с бараньей костью. Потом подарил Холомкову. Художник пропажи не заметил, но ножку в ходе следствия признал. Она-то и сбивала меня в расследовании…
— Дьявольская хитрость, — вздохнул доктор, — так всегда бывает: в любом наборе исходных данных самая несомненная величина — ошибочная.
— А я-то думал, почему в своих показаниях Илья Михайлович утверждал, что из его квартиры похитили произведение скульптуры… — продолжил Вирхов. — Упоминал вскользь и пропавшие фотографии…
— А какие фотографии? — встрепенулся доктор Коровкин.
— Изъяснялся туманно, единственное, что я понял, — снимки весьма фривольного содержания… Но господин Пиляев клялся, что фотографий не брал.
— Я тоже думаю, что помощник Фрейберга не способен на бессмысленные кражи, тем более такого низменного свойства, — заявил уверенно доктор, для которого в этот миг прояснилась вся тайна Екатерины Борисовны.
— Хорошо еще, что фотографической жертвой господина Холомкова не стала мадемуазель Багреева, — с нажимом произнесла Мура, повернув хорошенькую темноволосую головку к Климу Кирилловичу, — наедине с таким человеком кататься по Невскому — дело опасное.
— Не понял, — светлые глазки Вирхова уставились на девушку, — в чем состоит опасность?
— Господин Холомков человек необыкновенной красоты, — потупившись, пояснила Полина Тихоновна, — перед ним юной душе устоять трудно.
— А, русский Адонис, — облегченно вздохнул Вирхов. — А то я уж думал о худшем.
— Какое чудовищное преступление! — воскликнула Елизавета Викентьевна. — Дождаться пасхальной ночи, все так цинично рассчитать!
Никто не заметил, как в гостиную проскользнула Глаша и замерла у зеленой портьеры — к обеду было все готово.
— Но я все-таки не понимаю, как ты, Маша, сможешь быть частным детективом? — сказал уже более спокойно профессор. — Патент я подержу у себя, а там посмотрим, вот окончишь курсы, возьмешь псевдоним…
— Так долго ждать? Папочка, я буду очень осторожна, — взмолилась Мура, — и ты мне будешь помогать. Вот, например, недавно я съездила в Екатерингофский дворец и взяла оттуда флакончик с антипожарной жидкостью. Хранитель говорит, после обработки с карты пропало старое название Российской империи — «Мегалион», то есть «Великий». Не смог бы ты проверить ее химический состав? Меня настораживает, что г-н Холомков вышел к нам без масочки — и остался и жив, и здоров.
— Ты подозреваешь, что эта жидкость фальсификат? — спросил отец.
— Разумеется. — Глаза Муры насмешливо блеснули. — Реставрационные работы во дворце организовал тот же Крачковский, он и привез эту чудодейственную жидкость. Но почему он не воспользовался ею сам? Почему его квартира сгорела? Хотя… — Она замолчала, не договорив: какая-то новая мысль возникла в ее головке. — Карл Иваныч, Крачковский и Ураганов могли встречаться? Удалось выяснить, кого приглашал к себе на квартиру Крачковский?
— Вы думаете, он опять нас обманул? Скрылся от правосудия? Принес в жертву Ваньку Попова? — Вирхов заинтересованно смотрел на будущего частного детектива.
— Вполне мог напоить какого-нибудь уличного босяка, того же Ваньку, да и поджечь. А сам скрылся с места преступления.
— Тогда мы его непременно поймаем! Из вашей дочери выйдет толк, уважаемый Николай Николаевич!
Маленькое общество с изумлением смотрело на воодушевившегося сыщика.
Темноглазая пухленькая горничная в белом чепчике и белом передничке с кружевами сделала шаг вперед от портьеры и громко произнесла:
— Вскоре она сделалась самым знаменитым сыщиком России, и ее удивительнейшие приключения, слава о которых заставляла трепетать всех преступников, обеспечили ей кличку «дикая кошка санкт-петербургской полиции».