Джон Локк - Смертельный эксперимент
Кимберли унаследовала все мое состояние – или, если говорить точнее, все мое состояние, которое было указано в завещании и сопровождающих документах. Естественно, что у меня были секретные тайники с наличными деньгами на тот случай, если мне придется сымитировать свою собственную смерть.
За все время моей работы в «Хоумленд секьюритиз» Лу Келли несколько раз говорил с Кимберли по телефону, но встретились они только на моих похоронах. С тех пор он звонил моей дочери каждый месяц, чтобы узнать, как у нее идут дела. Именно Лу передал все бумаги юристам, занимавшимся моим наследством, поэтому его звонок Кимберли должен был выглядеть вполне естественно. Он записал их разговор и переслал мне его по электронной почте.
– Я бы хотел, чтобы ты кое с кем встретилась, – услышал я голос Лу. – С доктором Надин Крауч. Она была психотерапевтом твоего отца.
– Мистер Келли, но здесь какая-то ошибка, – раздался голос Кимберли. – Мой отец ни за что не стал бы встречаться с психотерапевтом.
– Она видела его только несколько раз незадолго до его смерти, но у нее есть для тебя информация.
– Я не уверена, мистер Келли, что хочу ее услышать, – вздохнула Кимберли, подумав.
– Кимберли, тебе придется поверить мне на слово.
– Но вы ведь тоже знаете эту информацию, – заметила Ким, – вот и скажите мне сами.
– В любом случае Надин будет в Джексонвилле в конце этой недели, и, кроме того, давай согласимся с тем, что она лучше подготовлена для того, чтобы сообщить тебе эту информацию.
И Кимберли согласилась встретиться с Надин в холле гостиницы, в которой остановилась психотерапевт. Моя дочь появилась, как было условлено, и они обменялись несколькими ничего не значащими фразами. Наконец Надин предложила:
– Погода прекрасная, давай прогуляемся по пляжу и поговорим.
До этого мне не доводилось бывать на пляже в Джексонвилле, и он меня приятно удивил. Пляж располагался на барьерном острове на западе города: там был прекрасный песок, достойные, но не опасные, волны для сёрфинга и не так уж много людей. Надин, Кимберли и я шли в северном направлении, хотя я и держался в пятидесяти ярдах сзади них. Если вы заметили там крупного мужчину в кепке с логотипом штата Пенсильвания, солнечных очках и наушниках, то это был я. Наушники позволяли мне слушать разговор Кимберли и психиатра.
– Мы много раз говорили о тебе с твоим отцом, – сказала женщина.
– А может быть, сразу перейдем к той части, в которой вы скажете мне, что он жив? – предложила Кимберли.
– Прости, я не совсем поняла.
– Мой отец. Донован Крид. Он жив. Вы это знаете, и я это знаю. Так где же он и почему не связался со мной раньше?
Я не мог поверить своим ушам. Кимберли знает?
Надин тоже потеряла дар речи. Моя дочь стала оглядываться. Ей понадобилось пять секунд, чтобы обнаружить меня.
– Ну и видок у тебя, – смеясь, выкрикнула она.
Мы бросились навстречу друг другу по пляжу, как актеры в заурядном фильме сороковых годов. Когда мы уже были совсем рядом, она прыгнула мне навстречу, и я поймал ее на руки. И стал кружить ее вокруг себя так, как делал это, когда ей было года четыре, а она обнимала меня, как давно потерянного плюшевого медвежонка, которого неожиданно нашла.
Я осторожно поставил ее на ноги и осмотрел со всех сторон. Она стала старше, взрослее, но это все-таки была моя Кимберли. Она влепила мне пощечину.
– Я никогда не знала, что ты со мной так поступишь, – заявила моя дочь. – Ты что, не доверяешь мне настолько, что не мог ни позвонить, ни послать письмо? Да что же ты за отец за такой?
– Такой, который пробыл в коме три года с хвостиком, – объяснила, слегка запыхавшись, Надин, подходя к нам.
– Я верю, – сказала Кимберли, внимательно посмотрев мне в глаза.
– Правда? – спросил я.
– Конечно. Если бы ты был в сознании, ты бы никогда не выбрал это лицо!
– Как я рад, что снова вижу тебя, – рассмеялся я.
– Я тоже, но тебе придется многое мне объяснить.
– С удовольствием. Но сначала скажи мне, почему ты решила, что я жив?
Она засунула руку в карман моих брюк и вытащила оттуда мой серебряный доллар, тот самый, который дед дал мне много-много лет назад.
– Его не было среди тех твоих вещей, которые они мне передали.
Я гордо улыбнулся.
– Ты, несомненно, достойная дочь своего отца, – заметила Надин и, обернувшись ко мне, добавила: – Так, чтобы ты понимал, деньги остаются у меня, и уик-энд я тоже проведу за твой счет.
– Ты самый меркантильный мозгоправ, которого я только знаю, – ответил я.
– Приятно хоть в чем-то быть на первом месте.
Я крепко обнял ее.
– Это никуда не годится, – вырвалась она из моих объятий.
– Спасибо, что согласилась помочь, – поблагодарил ее я. – Дальше, я думаю, мы сами разберемся. Хорошего тебе отдыха.
– И не сомневайся. – И она отправилась в сторону своей гостиницы.
Следующие три дня были лучшими в нашей с Кимберли жизни. В какой-то момент в разговоре у нас возникла тема Кэтлин и Эдди, и я ей все рассказал.
– Если ты был так счастлив с Кэтлин, то тебе надо рассказать ей, что ты жив, – решила моя дочь. – А кроме того, мне кажется, она заслужила право самой решить, что принесет ей счастье.
– Боюсь, что она может выбрать меня из чувства вины…
– И это волнует тебя, потому что…
– Том – хороший парень и будет в качестве мужа гораздо лучше, чем я.
– А откуда ты это знаешь?
– Я его проверил.
– Ты что, действительно так плохо знаешь женщин? – покачала головой Кимберли.
– Да, и ты это прекрасно знаешь.
– Пап, послушай меня, – сказала дочь, принимая на себя роль родителя, которая подходила ей гораздо больше, чем мне. – Тебе надо сказать ей четыре вещи: что ты жив, что с тобою произошло, почему это произошло и что ты обо всем этом думаешь.
Конечно, все это я легко мог рассказать Кэтлин, но мне казалось, что она будет больше счастлива с нормальным, надежным Томом. Кроме того, большую роль во всем этом играла Эдди. Девочка уже потеряла свою родную семью, а три года назад потеряла и меня. А потом в ее жизни появился Том, и она с радостью приняла его как своего отца. Если я опять появлюсь в жизни Кэтлин, то Эдди придется отказаться или от меня, или от Тома. Бедному ребенку и так досталось в жизни – она совсем не заслужила потерять и третьего своего отца. Кроме того, и это тоже значительно осложняло принятие решения, я совсем не был уверен, что смогу примириться с размеренной жизнью в спальном районе. И, наконец, если Кэтлин все-таки выберет меня, то она до конца своих дней будет гадать, правильный ли выбор сделала. Если она меня отвергнет, то тот же самый вопрос она будет задавать себе о Томе. Это было несправедливо по отношению к ней.
Но я любил Кэтлин и хотел, чтобы все обернулось совсем по-другому.
– Пап? – вернула меня на землю Кимберли. – Так ты скажешь ей эти четыре вещи?
– Все не так просто, – вздохнул я.
– Проще совсем ее потерять?
Глава 61
Эва Ле Саж оказалась настоящей куколкой. При росте в пять футов[79] она весила, казалось, не больше, чем моя левая рука. И ее лицо, и все остальное было настолько утонченным, что выглядело очень хрупким. У нее были кошачьи глаза миндального цвета, тронутые сединой волосы и голос юной девочки, в котором все еще слышался легчайший русский акцент. Когда я посмотрел на нее с близкого расстояния, то не смог заметить никакого сходства с Тарой Сигель, разве что рост и общее сходство лиц. Если Дарвин хотел вместо якобы умершей Тары представить труп Эвы, то нашим людям пришлось бы попотеть, чтобы сделать ее хоть немного похожей. Мне пришло в голову, что, возможно, за последние несколько лет Эва значительно изменилась, а Дарвину об этом не доложили.
Мне было интересно, сделала ли Калли хоть что-нибудь для того, чтобы изменить вес и внешний вид Эвы. Полкапли мышьяка раз в неделю могли превратить ее фигуру в ту, какой она была сейчас.
Калли, которая следила за мной, как ястреб, заметила, как пристально я рассматриваю Эву, и поняла, о чем я думаю. Она чуть заметно покачала головой. Это было напоминание, что я нахожусь на ее территории и что моя жизнь в ее руках. Я кивнул в ответ, надеясь, что она поймет: это не мое дело, все прекрасно.
Мы находились в роскошном кондоминиуме Калли и Эвы, чьи окна выходили на Стрип. Цена таких гнездышек начинается где-то от двух миллионов, но, осмотрев дизайн, мебель и ремонт, я решил, что они заплатили за него никак не меньше трех.
Оказалось, что Эва – великолепный повар. Она приготовила прекрасный обед из четырех блюд, такой, при котором к каждому новому блюду надо было подавать соответствующее вино. Каждый раз, когда я говорил Эве комплимент, Калли вся светилась от гордости. Было ясно, что Эва – ее самое большое сокровище…
Зазвонил мой телефон. Я посмотрел, кто звонит, извинился и вышел в холл.
– Что случилось, Сал?
