Фридрих Незнанский - Убить ворона
– О! – вспомнил он. – Идемте, я угощу вас пивом. У нас, кстати, самое лучшее в Африке пиво делают, без консервантов, по немецкой лицензии, из родниковой воды.
Отнеся последнюю тираду журналиста на счет его обычного бахвальства, Турецкий на этот раз ошибся. Пиво действительно отличалось отменным качеством и к тому же приятно холодило внутренности. Постепенно столик Турецкого и его экскурсовода заполнялся все большим количеством негров, которые непременно бросались в объятия уже сидящих и трогательно раскланивались с Александром. Журналист представлял Турецкого как своего английского коллегу, извиняюще подмигивая русскому юристу, дескать, прости, в обществе человека, соплеменники которого повинны в гибели нескольких сотен намибийцев, появляться не совсем удобно. Турецкому это не понравилось, но нарываться на конфликт он все-таки не стал. Через полчаса от многочисленных белозубых формальных улыбок у Александра закружилась голова, но обычай гостеприимства не давал веселой компании упустить гостя, пока они сами еще в состоянии веселиться. Двумя мелкими желтыми горошинками витаминов, которые Турецкий нащупал у себя в нагрудном кармане рубашки, как привет от Родины, он решил поддержать свое физическое самочувствие. Но не успев, как обычно, залихватским движением забросить в рот таблетки, Турецкий перехватил пристальный взгляд журналиста. Александр растерялся.
– Что это? – Журналиста словно приковали глазами к витаминам.
– Да… так… витамины. Не наркотики, – догадался Турецкий.
– Нет, нет, вы не поняли. У меня некоторые проблемы с мужской силой. Мне говорили, что желтые таблетки должны помочь. Не одолжите, уважаемый?
– Пожалуйста, угощайтесь. – Комичной эта ситуация казалась лишь белому человеку.
Негры же молча наблюдали за процедурой поглощения таблеток, словно присутствуя при оживлении Лазаря Иисусом Христом. Журналист медленно пережевывал горошины, выбирая их грубыми пальцами с собственной ладони, как будто нанизывал жемчужины. Потом он, все при той же торжественной тишине, встал, придерживая рукой ширинку, и громко объявил о чем-то на своем языке. По его восторженному голосу и неприличному жесту, указывающему в штаны, стало понятным, что он чудесным образом исцелился, о чем провозгласили громкими воплями и другие участники процесса. Турецкий не верил своим глазам – и это вытворяет человек с высшим европейским образованием. Он вдруг вспомнил, что один студент Университета дружбы народов, давнишний приятель сумасшедших университетских попоек, рассказывал, как вылечил от отравления заирского парня, дав ему одну-единственную горькую таблетку фталазола. Заирец, выкушав таблетку, тут же соскочил с постели и принялся прыгать, вопя, что все у него прошло. Турецкий в то время воспринял эту историю как удачный анекдот, непременный для их мужской компании. И только теперь он понял, что забытый приятель не фантазировал. Непосредственное восприятие жизни этих людей было поразительным. Тут же за столом Турецкий вдруг понял, что он подарит военному министру, чье расположение должно было полностью оправдать приезд русского юриста в Намибию.
В посольстве Александр посетил аптеку, где накупил всяческой цветной гадости – коричневый бальзам Биттнера, детский розовый сироп от кашля и даже прихватил синюю жидкость для очистки зубов от налетов. «Поди, не отравится Ката Зия Ман Дук Лаш. С потенцией, судя по имени, у него все в порядке, но ведь не может же быть, чтобы у человека ничего не болело, значит, для какой-нибудь хвори мое зелье сгодится». Секретарь посольства передал Турецкому записку, в которой сообщалось, что военный министр примет Александра завтра в пятнадцать ноль-ноль. Вечером в номер Турецкого позвонил Геннадий Александрович:
– Ну что, перевариваете впечатления? Не утомились от гостеприимства намибийцев?
– Признаться, утомился. Хорошо, что вы позвонили. К завтрашнему визиту я готовлюсь тщательно, от него зависит успешность моей поездки. Как мне одеться, чтобы понравиться «петушку, энергично клюющему своих курочек».
– Как обычно на официальный прием. А позвонил я вам, чтобы посвятить кое в какие тонкости, о которых утром речи не зашло. После авиакатастрофы мы потребовали вернуть нам остатки истребителя «Су», который перевозил «Антей»: ведь аэродром Виндхука, согласно соглашению, использовался как промежуточный. Военный самолет по контракту предназначался ЮАР. Поскольку «Антей» не очень пострадал, были основания полагать, что груз тоже цел. Естественно, российская сторона хотела получить его обратно, но намибийцы уперлись, трубя о необходимости компенсации, и до сих пор тайна этого «Су» нераскрыта – где он, для чего предназначается.
– Не исключено, что его уже продали в третью страну.
– Весьма вероятно. Вы должны это иметь в виду, беседуя с Ката Зия Ман Дук Лашем.
Все утро следующего дня Турецкий провел в предвкушении аудиенции у военного министра. Собственно, приготовления заключались не в полировке внешнего вида, а в скрупулезном анализе – какой сюрприз может ожидать Александра у этого «петушка». Особенно Турецкого заставила задуматься последняя информация посла. Дружное замалчивание причин катастрофы, препятствия российским следователям, быстрый отъезд американского инженера – все это были цветочки перед сообщением о том, что намибийцы спрятали самолет. Значит, катастрофа была подстроена специально и местные умельцы теперь разбираются в секретах русской военной авиации или местные князьки проедают нажитые на людской беде денежки. От этих версий кровь прилила к лицу Турецкого. Получался хороший международный скандал. Но что-то не связывалось в ряду фактов. Бурчуладзе – вот та соринка, которая мешала разглядеть бревно в собственном глазу. Если остановиться на самом невероятном – предположить, что намибийцы подкупили новогорское руководство, то тогда почему этот «ангел смерти» улетел домой сразу же после случившегося? Да и само предположение напоминало скорее пародию на шпионские боевики, чем походило на правду. В международной практике еще не разыгрывалось ни одной пьесы, где на сцену бы выходила намибийская мафия. «Хорошо, что в мои безумства не посвящен Реддвей. От души посмеялся бы старик».
В 15.00 Турецкий вежливо рассматривал головы аборигенских идолов, в изобилии развешанные по стенам приемной военного намибийского ведомства. В 16.00 он предпринял попытку, пристойную только для пятилетнего ребенка, – узнать, из чего вылеплены эти местные страшилища. Никто не появлялся. В 17.00 Александр, как тигр в клетке, тупо мерил шагами просторную комнату. В 18.00 ему казалось, что зияющие провалы, которыми обозначались глаза висящих чудовищ, начали светиться зловещим блеском. Министр на встречу не пришел. Взбешенный Турецкий бросился было в российское посольство, но ему сказали, что Геннадий Александрович утром покинул резиденцию и отправился на охоту.
«Хорош гусь! Теперь понятно, почему он пребывает в сладком неведении относительно катастрофы. Мог бы непредвиденному помощнику побольше внимания уделить. Все-таки речь идет об интересах страны».
Весь следующий день Александр изнывал от безделья и ожидания посла. Жара, казалось, накачивалась томлением, сообразуясь с внутренним состоянием Турецкого. Неожиданно в шестнадцать ноль-ноль в номер Александра ворвался без стука бравый негр и отчеканил на ломаном английском языке, что господин министр ожидает русского журналиста уже целый час. Турецкий спешно сгреб аптечные подарки и, забыв накинуть приготовленный для такого случая костюм, помчался на встречу. По дороге он вспомнил, что на нем болтается пляжная рубашка с коротким рукавом, что категорически запрещалось на официальных приемах, но, следуя заповедям о дурных приметах, он решил не возвращаться.
Милейший, степенный Ката Зия Ман Дук Лаш походил на знаменитого обжору Карлсона, только без пропеллера и черного, как ночь. Он заулыбался так сладко, будто слопал ложку любимого варенья.
– Господин министр не смог вчера со мной встретиться? – Турецкий намеренно допустил бестактность.
– Ах да. – Глаза Ката Зия Ман Дук Лаша выражали саму наивность. – Вчера в обед я стал баюкать свою крошку. Девочка уснула прямо на руках, и мне жалко было положить ее в кровать. Пришлось ждать, когда она проснется.
«Здорова же малышка дрыхнуть, старый хрен». Турецкий вспомнил предупреждения посла об отношении намибийцев к такой строгой философской категории, как время. "Да, нам с нашим расписанным по минутам городским сумасшествием трудно понять африканское безвременье. Это похоже на уютное деревенское обещание: загляну как-нибудь на днях к вам на часок после обеда.
Министр и не думал извиняться. Он по-отечески выспросил у Турецкого про всех его живущих и похороненных родственников, подробно остановившись на детях.
