Татьяна Коган - Клуб для избранных
Когда у Олеси начались обострения, спровоцированные трагедией, у Зорина родилась идея. Рискованная, дерзкая. Но, если бы она удалась, все сложилось бы идеально.
Сами звезды проявили к нему благосклонность. Он аккуратно подкинул Олесе идею пройти курс лечения, а она неожиданно согласилась. Дальнейшее было делом техники.
Он не собирался ее травить и доводить до самоубийства. Единственное, что ему требовалось, — расшатать ее психику настолько, чтобы Олеся перестала отличать подлинный мир от воображаемого. В таком состоянии он внушил бы ей нужные установки и затащил бы в ЗАГС, что ему впоследствии блестяще удалось. Поразительно, какой блестящий результат дают правильно смешанные психотропные препараты.
Их расписали задним числом, тем более что невесте так не терпелось. Зорину пришлось выложить приличную сумму, зато их брак был официально зарегистрирован несколькими месяцами ранее настоящей даты.
Разумеется, одних лекарств было недостаточно, чтобы заставить разумного в общем-то человека выглядеть и ощущать себя сумасшедшим. Сперва Зорин хотел обратиться за содействием к лечащему врачу, Петру Петровичу, но быстро понял, что тот человек принципиальный и положительный, на грязные дела не пойдет. Хороший-то хороший, но рассеянный и зачастую не видящий того, что творится под носом. Он и из кабинета своего почти не вылезал — иногда Виктору казалось, что в Петре Петровиче есть некоторая доля аутизма.
А вот с помощницей Зорину повезло. Беглого взгляда на дородную медсестру, явно скучавшую и алкавшую лучшей жизни, хватило, чтобы понять: она идеальный кандидат. Женщина оказалась неглупая и с норовом, заломила за свои услуги непомерную сумму. Но Зорин шел ва-банк и мелочиться не собирался. На кону стояла целая строительная империя.
Медсестра подсунула Олесе записку, а потом подменила на простой белый лист. Кричала ночью под дверью тоже она. Марго — девчонку с актерского факультета — она тайно проводила в клинику пару раз в неделю и следила за тем, чтобы та не попадала в поле зрения персонала во время ее коротких бесед с Олесей. Конечно, пришлось дать на лапу еще парочке сотрудников, но те масштаба операции не знали, считая, что оказывают незначительные услуги: например, пропустить на территорию карету «Скорой», не докладывая начальству, а через десять минут выпустить обратно.
Порезы тоже наносила сестра, когда Олеся отключалась от транквилизаторов. Виктор скрипел зубами, но гасил угрызения совести — в конечном итоге цель оправдывала средства. А порезы поверхностные, заживут быстро, даже шрамов не останется.
Все эти манипуляции накладывались на общее нестабильное состояние Олеси, заставляя лечащего врача применять более агрессивное лечение, в котором она не нуждалась. Санитарка угощала ее дополнительными препаратами, и клиническая картина усугублялась день ото дня. Когда Олеся неожиданно сбежала, Виктор понял, что близок к победе.
Возле дома Карины он отследил ее почти сразу же, но решил не беспокоить до утра. Пусть переночует под открытым небом, приобретет более потрепанный и безумный вид. Тем более необходимо было подготовить очередной «сбой» в программе. Идею подкинула помощница. Она видела, как одного из пациентов, Люцифера, навещал родной брат — почти точная его копия.
Зорин вышел на него, молясь, чтобы тот не оказался носителем высоких нравственных качеств. И тут ему опять повезло. За вознаграждение тот согласился на розыгрыш подружки заказчика — так преподнес это Виктор.
— Нужно лишь ее напугать, сделать вид, что собираешься изнасиловать, а потом дать ей сбежать, вот и все. Она у меня любительница острых ощущений.
Парнишка перестарался — Зорин еле сдержался, чтобы не разбить сукину сыну физиономию. Но тогда тот мог бы устроить скандал, придать происшествие огласке, а это поставило бы всю операцию под угрозу.
Так или иначе, затея сработала — Олесю накрывало все сильнее. Ее мозг блокировал реальные воспоминания, заменяя их фантазиями, и рисовал искаженную картину действительности. Пришлось поимпровизировать с плакатами и прочей обстановкой ее палаты, а также повозиться с фотошопом, добавив на снимки собаку, которую Леся никогда не имела. Одна из фотографий подошла идеально — на ней смеющаяся Олеся подзывала к себе уличную кошку, от которых сходила с ума. Спасибо умельцам — кошку быстро заменили черным кобелем. Получилось убедительно.
Зорин едва не упустил из виду Олесино обручальное кольцо — но вовремя спохватился, попросив медсестру снять его с девчонки.
Оставался последний рывок: провести судебно-психиатрическую экспертизу и начать процесс по признанию Олеси Протасовой недееспособной. В случае успеха право владения и управления холдингом перейдет к ее мужу, то есть к нему, Виктору Зорину.
После того как судебный процесс завершится с нужным ему результатом (а сомнений в этом не оставалось), какое-то время Олесю нужно будет подержать в клинике. Когда все уляжется, он заберет ее домой. Чтобы удерживать молодую жену от бунта, придется подкармливать ее успокоительными, но через год-другой при должном «уходе» она привыкнет к нему, а то и полюбит — и нужда в таблетках отпадет.
Печальный период своей жизни они будут вспоминать неохотно, наслаждаясь семейной идиллией. И все будет хорошо. Видит бог, Зорин хотел бы, чтобы к счастью вели честные, прямые дороги. Но увы. Прямые дороги ведут только на кладбище. А за счастьем нужно бежать, петляя и продираясь сквозь компромиссы с собственной совестью.
Когда ему позвонили из клиники и сообщили о трагедии, Виктор оцепенел. Он боролся за империю, которую считал вправе унаследовать — учитывая, сколько сил и энергии он вложил в ее развитие. Но эта меркантильная цель шла неотделимо от романтической — он любил Олесю, по-настоящему любил. То, что он заставил ее испытать несколько неприятных моментов, безусловно, удручало, но он утешался тем, что конечный результат стоит временных неудобств.
Он никогда бы себе не простил, если бы она покалечилась или не дай бог умерла. К счастью, попытка суицида закончилась относительно благополучно — Олеся родилась в рубашке. Она упала на травянистый газон, получила несколько ушибов и легкое сотрясение мозга, вот и все.
Ненавидя себя за рациональность, Виктор тут же прикинул, что это происшествие лишь ускорит решение суда. Кто сказал, что нельзя получить сразу все? Можно, если правильно спланировать. Скоро у него будет богатейшая компания, большой дом и трепетная жена. С этой мыслью Зорин допил последний глоток кофе, кинул на столик пару купюр и покинул кафе с мечтательной улыбкой на губах.
Это была обычная палата обычной городской больницы — приятно ради разнообразия сменить обстановку. Вместе с Лесей здесь лежали еще трое пациентов — пожилая женщина, постоянно спавшая лицом к стене, и две девушки с переломами ног. Они расположились на соседних койках и о чем-то увлеченно переговаривались, изредка предпринимая попытки втянуть Лесю в диалог.
Она отмалчивалась, хотя в душе испытывала благодарность — они не знали ее историю болезни и общались как с нормальной. Давно забытое ощущение…
Леся знала, что Виктор уже ехал за ней, чтобы перевезти обратно в психиатрическую клинику. И чем дольше она об этом думала, тем яростнее противилась этой перспективе. Едва не случившееся самоубийство встряхнуло ее, пробудило от ватного кошмара, в котором она увязла. Мысли, обрывочные, одна шокирующе другой, выстреливали в мозгу.
А что, если ее галлюцинации были не частью болезни, а предвидением?
Чем она себя резала, если в палате отсутствовали острые предметы?
Почему Виктор так печется о ней, когда она доступно объяснила ему, что не ответит взаимностью?
Она мечтала о веселой, безбашенной сестре, на которую могла бы равняться, но почему ей самой не превратиться в тот идеальный образ, который нарисовало ее воображение?
И еще Леся вдруг отчетливо поняла, что ее никогда не вылечат. Болезнь вросла в нее метастазами, прошила органы и сосуды, заволокла нервущейся сетью весь организм. Не вытравить ее никакими ядами и ухищрениями. Леся просто погибнет вместе с болезнью, если позволит и дальше себя лечить. Этот город, это окружение уничтожало ее, сжигало заживо.
«Если ты страдаешь от ожогов — не будь кретином, отойди от огня», — любил приговаривать отец.
— Как же ты меня напугала! — знакомый встревоженный голос вырвал ее из задумчивости.
Виктор возвышался над ней, глядя с сочувствием и любовью, — такой родной, преданный, в безупречном деловом костюме, пахнущий дорогим парфюмом.
— Я и сама себя напугала, — извиняющимся тоном протянула Леся. — Какое-то наваждение нашло.
Она села на кровати, чтобы не смотреть на Виктора снизу вверх.
— Главное, что все обошлось. И теперь я не оставлю тебя ни на минуту, — пообещал он. — Я переговорил с доктором, он дал добро на твою транспортировку.
