Юлия Алейникова - Проклятие Ивана Грозного и его сына Ивана
Отец называл его человеком без кожи и всегда твердил, что Андрею надо беречь себя. Пытался закалять его не только физически, но и духовно. Помогал найти баланс, гармонию. Но безуспешно. Хотя, возможно, если бы не его усилия, Андрею пришлось бы в разы труднее.
Но ничего, теперь у него снова есть друг. Верный, преданный, понимающий. Последнее было особенно важно. Ничего не хотелось Андрею в жизни так, как быть понятым. Признаться, он уже потерял надежду.
О чем говорить, если даже с матерью они жили в среде искусственного благополучия? Оба это понимали, и оба делали вид, что ничего не происходит. Андрей из жалости, мать из малодушия. Ей было комфортней, спокойней считать Андрея обычным, нормальным среднестатистическим сыном. Как у всех. Не женат? Ну, ничего. Еще не встретил подходящую женщину. В конце концов, сейчас женятся поздно. К тому же мальчик слишком требовательный. А в остальном? В остальном все, как у людей. Работает, защитился, делает научную карьеру. И даже зарплата приличная. Вот даже плазменный телевизор матери купил и посудомоечную машину.
Это было правдой. Потому что Андрей все деньги отдавал матери. Так уж повелось. Так делал отец, так делал он. Оставлял себе какие-то копейки. В остальном тратами ведала мать. Нет, она не жадничала, не прятала деньги, они всегда лежали в ящике комода в гостиной. Просто брать их без ее одобрения было неловко, не принято.
Да, в общем-то, ему было и не надо. Единственное, на чем он настаивал, это невмешательство в его личную жизнь. Точнее, во внутреннюю. Он не выходил к ее гостям, не знакомился с дочерями ее подруг. Точнее, теперь не знакомился. И не ходил с ней в гости.
Он знал, что последней маминой мечтой стала машина. Для него, для Андрюши, потому что все успешные сыновья ее подруг давно уже ездили на своих авто. И теперь все средства были брошены на достижение этой цели, хотя Андрей вообще сомневался, сможет ли он водить машину.
И вообще, зачем, для чего? Почему его просто не оставят в покое? С появлением в его жизни друга Андрей впервые в жизни стал задумываться о размене квартиры. Прежде этот естественный шаг никогда не приходил ему в голову. Он плыл по течению, избегая по возможности осложнений и лишних переживаний, но теперь ему вдруг стало тесно в его детской комнате под пристальным изучающим взглядом матери.
Ему все время приходилось следить за собой. Нельзя было громко разговаривать, смеяться, шумно двигаться. А так иногда хотелось.
Нет. Пора на свободу. Он вырос и даже перерос. Андрей решительно хлопнул ладонью по перилам. Он сегодня же поговорит с матерью. Пора уже решить этот вопрос. Он даже навел сегодня справки и выяснил, к своему облегчению, что их квартира легко меняется на две однокомнатные в спальных районах. Это прекрасно. Мать не будет в обиде, и ему не придется ютиться в коммуналке с чужими людьми, что в принципе сделало бы разъезд бессмысленным. Андрей весело бежал вверх по лестнице, легко, энергично, чувствуя себя жизнерадостным подростком, и его сильные, тренированные лыжными забегами ноги легко перескакивали через три ступеньки. Да, он не был хилым размазней. Отец приучил его к спорту, к длинным лыжным прогулкам, к летнему кроссу на даче. К тому, что позволяло Андрею снять внутреннее напряжение, набраться здоровья, сил, обрести гармонию с собой и миром. Большим, прекрасным миром. Таким, каким его создал Бог. В отрыве от городов и людей. Так что Андрей был силен, физически здоров и крепок. Просто обычно никто этого не замечал, считая его интеллигентным хлюпиком. Даже однажды, когда он не выдержал и ударил кулаком в лицо Диму Соколова, никто из одноклассников, кроме самого Димы, ничего не понял, подумали, что у него припадок, вот и силы взялись неизвестно откуда. А Андрей просто устал от постоянного хамства и единственный раз в жизни решил постоять за себя. Как настоящий мужчина. Дима отстал. Но Андрею не понравилось чувство неловкости и стыда, вызванное унижением другого человека. Он потом долго мучился и решил больше никогда так не делать.
Андрей достал ключи, как обычно, чтобы не беспокоить маму звонком в дверь, тихо вошел в квартиру и сразу увидел чужую обувь. Мужские ботинки и женские туфельки. Опять гости. Надо потихоньку пробраться к себе, может, мама вообще не заметит, что он вернулся?
Но тут сердце Андрея тяжело скакнуло. Чужие голоса раздавались из его комнаты. Отчего-то перестало хватать воздуха, словно в квартире внезапно закончился кислород. А перед глазами возникли недавние картины, размен квартиры, дружеские беседы, тихие вечера, наполненные разговорами, и все вдруг посыпалось, как конфетти, как потрескавшаяся штукатурка, как разбившиеся осколки.
Андрей, не разуваясь, шагнул вперед, стараясь унять сердце, убедить его, что это ошибка, ничего не случилось.
Посредине его комнаты стояла Варвара. Она обернулась на скрип двери, их глаза встретились. Андрей почувствовал, как что-то вроде короткой нервной судороги сдавило его горло. Варя смотрела на него не то чтобы с осуждением или обвинением, нет. Она смотрела на него так, словно видела впервые. И этот ясный удивленный взгляд, полный безграничного разочарования, подействовал на Андрея отрезвляюще.
Да-да. Отрезвляюще. До него вдруг в один миг дошло, что не будет никакого разъезда, и долгих вечеров не будет, и вообще ничего хорошего в его жизни больше не будет. Потому что он украл чужую картину и убил человека. Да-да. Он, Андрей Зелинский, убил человека. А еще каким-то чудовищным, необъяснимым образом забыл об этом. Не мучился совестью, не каялся, а строил планы на собственную счастливую жизнь.
И если об этом узнала Варя, значит, об этом узнают и остальные. Полиция во всяком случае. А еще есть мама, ее подруги, коллеги. Его коллеги.
Андрей последний раз взглянул на портрет, попрощался и вышел, тихо закрыв за собой дверь в комнату. Действовать надо было быстро. Очень.
Он распахнул дверь квартиры, мама хлопотала на кухне и, кажется, даже не расслышала его прихода и ухода, и вышел на лестничную клетку. Хорошо, что лестничный пролет у них широкий и потолки в доме высокие, стремительно размышлял Андрей, бросаясь к перилам. Конечно, хорошо было бы подняться на этаж, но нельзя. Нельзя терять время. Могут догнать, остановить. Тот мужчина, что был с Варей, он крепкий, сильный, может помешать.
Андрей в один рывок вскочил на перила и в следующий миг шагнул в пустоту. Как раз вовремя.
Хлопнула входная дверь, Даниил и Варя выбежали на лестничную площадку.
Глава 28
Андрей Зелинский не погиб. Высоты четырех этажей не хватило.
Он сильно разбился, у него обнаружились множественные травмы, но он не умер. Варя с Даниилом мгновенно вызвали «Скорую». Не сговариваясь, никто из них не стал звонить в полицию, а прибывшей «неотложке» сообщили, что произошел несчастный случай.
– Что мы теперь будем делать? – спросила Варя слегка дрожащим голосом. Ее бил нервный озноб, она с трудом сдерживала дрожь, чтобы выдавить эти несколько слов.
Падение Зелинского произвело на нее совершенно жуткое впечатление. Вид лежащего внизу в пролете изломанного тела до сих пор вызывал у нее ужас. Потом был сумасшедший бег вниз по лестнице. Крик его матери откуда-то сверху.
Потом они с Даниилом стояли над разбившимся телом и не могли шевельнуться от ужаса. Стояли и смотрели на растекающуюся лужу багряно-черной крови.
Даниил первым взял себя в руки, шагнул к Зелинскому и приложил пальцы к шее.
– Есть пульс! Вызывай «Скорую»! – воскликнул он, сам хватаясь за телефон.
Потом они глупо топтались возле Зелинского, не зная, что делать, и уговаривали себя, что при таких травмах главное – это не трогать тело, мало ли, перелом позвоночника. Потом пришлось успокаивать его мать. Вере Кирилловне стало плохо с сердцем, бегали за корвалолом. Потом отгоняли от нее зевак и соседей. Бегали по очереди встречать «Скорую».
А она все не ехала и не ехала. Потом отвозили обоих в больницу, ждали результата осмотра. Потом Зелинского увезли на операцию. Но врач сказал, что угрозы жизни нет.
И вот теперь они сидели возле больницы в машине, и Варю бил озноб. И ей было страшно от того, что случилось. Случилось по ее вине, по их вине. А ведь они не хотели, не планировали, не догадывались… Но от этого не легче.
Полицию они не вызывали. Не сговариваясь. Просто не вызвали, и все. И про картину никому не сказали и сами не обсуждали.
– Что мы теперь будем делать? – еще раз спросила Варя, изо всех сил сжимая руки, чтобы слова звучали четче, понятнее.
– Мы поедем и выпьем, – не глядя на нее, проговорил Даниил чужим, напряженным, невыразительным голосом. – Прямо сейчас. – Он завел машину, и они куда-то поехали.
К счастью, недалеко. Далеко бы он не уехал. Просто отъехал от больницы, увидел какой-то ресторан, кое-как припарковал машину. Даниил видел, как трясет Варю, но ничем не мог ей помочь. Он бы сам с радостью подрожал вместе с ней, чем это жуткое онемение, почти болезненное, сковавшее его с ног до головы. Впервые в жизни он испытывал настоящие муки совести.
