Светлана Чехонадская - Смерть мелким шрифтом
— Эти люди всегда ведут себя адекватно! — вдруг закричал Грибов. — У них профессиональное отношение к делу!
— Виктор Сергеевич! — с шутливым укором сказал Ивакин. — Я следователь. Я не могу зацикливаться на одной версии. Я должен изучить все.
— Вы наивный человек! Мотивы, нервное поведение — все это игра в песочнице.
— Скажите: «это мое мнение», пожалуйста.
— Это мое мнение. И оно более авторитетно, чем ваше!
— В этой области — не сомневаюсь. Но кто вам сказал, что убийство — из этой области? Можно продолжать?
— Продолжайте. Имеете право, вы же нашли пистолет. Может, его подбросили?
— До пистолета мы еще дойдем. Я продолжаю. У меня осталось еще несколько граф: «знание сигнала, которым вы звоните Лапчинской», «то, что Лапчинская открыла дверь», нет, не дверь в подъезд, а дверь в квартиру, и, наконец, «владение информацией о том, что убийство будет совершено», то есть то, с чего мы и начали: предсказание об убийстве.
Ивакин снова посмотрел в окно. Грибов молчал. Надежная дверь не пропускала звуков, надежная секретарша не пропускала звонков, тихо было в кабинете, только уютно стучал дождь.
— Если вы бы составили все эти таблицы, — вздохнув, продолжил Ивакин, — то обнаружили бы то же, что и я: во всех встречается одно и то же имя — имя Марины Леонидовой.
— Ну правильно, — сказал Грибов. — И я считаю так же: ее использовали.
— Нет, вы меня не поняли. Это она убила вашу любовницу. Убила из-за ревности, из-за любви к вам, из-за того, что была уверена: если бы не Алена, не ее хитрая политика, вы бы восстановили прежнюю любовь, которую она себе придумала давным-давно, вы бы женились на ней после смерти вашей жены и наступил бы хэппи-энд в ее долгой сказке про заколдованную принцессу и прекрасного принца на белом коне… Извините, на белом «мерседесе».
В кабинете стало тихо. Даже дождь перестал быть слышен. Тишина длилась около минуты, а потом закончилась весьма неожиданно: Грибов расхохотался.
— Да вы чокнутый! — сказал он сквозь смех. — Кто в наше время из-за этого убивает?
— А из-за чего убивают в наше время? — вкрадчиво спросил Ивакин.
— Из-за денег, из-за политики, по случайности, по пьянке. Но не из-за любви же!
— Вы начитались собственной газеты, — вежливым тоном возразил Ивакин. — Я еще расскажу вам, из-за чего убивают в наше время. Но уж поверьте мне на слово, убивают и из-за любви… Когда вы пригласили Марину к себе на работу, она уже расценила это как аванс. Она ведь не догадывалась, как вы к ней относились в студенческие дни, думала, что все мужчины университета считают ее наследной принцессой. В те годы вы не произвели на нее впечатления. Вы ничем не отличались в толпе таких, как ее жених — иногородних, смешных, наивных. Вы просто обязаны были влюбиться в нее! Но на дне рождения вашей жены она увидела, чего вы добились. Вы доказали, что вы принц. Ведь не сложно влюбиться в такого человека, как вы, побывав у вас дома, правда?
— В меня не сложно влюбиться, и не побывав у меня дома.
— О да. Конечно. Она и влюбилась. Подобно многим одиноким женщинам, она была склонна к самообману. Ваше предложение об устройстве в газету сразу стало работать на ее идею — ведь у каждого она своя, да? Более того, само по себе это ваше сказочное предложение не было для нее таким уж сказочным. Она плохо разбиралась в журналистике и, будучи довольно прижимистой, все же легкомысленно относилась к материальным благам. Она была из тех, кто охотнее экономит, нежели зарабатывает. Нет, не работа ее обрадовала, а то, что вы заметили ее, вспомнили… Она тут же решила, что прошлая любовь жива. Там был еще один момент, Виктор Сергеевич. В Маринином роду многие женщины болели одним неприятным гормональным заболеванием. Его симптомы: повышенная нервозность, мнительность, плаксивость, бессонница, тахикардия. Больной худеет — это главный признак. Это, кстати, заметил в Марине Летягин… Так что она не рисовала круги под глазами, Виктор Сергеевич, она болела.
— Вообще-то похоже на то, — задумчиво сказал Грибов.
— В мае Марина узнала, что про вашу газету ходят особые слухи. Ее просветил тот же Летягин, которого она случайно встретила на фуршете. По этому поводу она проконсультировалась у брата и выяснила, что информаторы вашей газеты не имеют отношения к милиции. А версии, которые они выдвигают, являются частями каких-то комбинаций, выгодных определенным органам. А ведь у нее и отец, и дед пострадали от этих самых органов.
— Я уже объяснял вам, Владимир Александрович, что слухи о моей ангажированности сильно преувеличены. Да кто будет читать газету, о которой точно известно, что она лжет? Это не так делается, если уж вам интересно. Компромат сбрасывается через разные издания, через телевизионные каналы. Так, что и не подкопаешься… Да, у меня в газете были тенденциозные статьи — всегда были и, уверяю вас, будут. Вот, кстати, Петров. Его не дискредитировали этой статьей, ему намекали. Там, кстати, ключевым был абзац не о самом убийстве директора рынка, а об акционировании «Ритрона». И он понял намек… Римляне говорили: умному достаточно. Вот и все.
— А я и не спорю. У Марины ведь тоже были какие-то свои оправдания ваших действий. Она же не бросила работу, не пришла к вам с претензиями… Хотя, когда любишь, оправдания найти просто, да, Виктор Сергеевич?
— При чем тут это? — Грибов поморщился.
— Но я же уже сказал: Марина любила вас. Любила, понимаете? А на ее пути встала Алена Лапчинская… Я не знаю, когда Марина стала задумываться об убийстве, но знаю точно: ваша любовница сделала все возможное, чтобы довести ее до ручки. Она ведь не понимала, что Марина уже не очень адекватна. Алена рассказывала о немыслимых подарках, которые вы ей делали, о роскошной жизни, которую она благодаря вам ведет… Все это потом всплыло в той самой злополучной статье. Помните: шубы, драгоценности? Лапчинская высмеивала Марину, безжалостно дразнила ее. В какой-то момент Леонидова поняла, что может и проиграть. Двенадцатого июня ее решение созрело. Она поехала на дачу за пистолетом.
— Тем самым? — тихо спросил Грибов.
— О да! Удивительный пистолет — этот Макаров пятидесятого года выпуска. Вначале он принадлежал генералу милиции — вы, вероятно, знаете его фамилию; он застрелился в начале пятидесятых из страха перед арестом. Потом писали, что он был убит по приказу Сталина. Данные об этом пистолете есть в деле о смерти генерала. Интересная деталь: из архива его не выдают, но я нашел газетную статью хрущевских времен… Да, и от газет иногда бывает польза, Виктор Сергеевич! В статье сказано, что генерал застрелился в лесу и его тело нашел сын только через сутки. Пистолета рядом не оказалось. Именно поэтому подозревали убийство. Но потом, проведя множество экспертиз, решили, что генерал застрелился сам, пистолет-то был генеральский, но его кто-то украл с места самоубийства. Я лично думаю, сын, когда обнаружил генерала, его и взял.
— Сына при Хрущеве арестовали за взятку, по-моему. Он так и умер в лагере, — сказал Грибов.
— Да. Все верно. Хорошая у вас память. Они жили напротив Марининой дачи. Марины, конечно, тогда еще не было. Дача принадлежала известному архитектору. Как пистолет попал к нему, я не знаю, но думаю, тут ничего удивительного нет: может, сыну генерала не хватало на водку? Он ведь алкоголиком был. Самое страшное, что архитектор тоже из него застрелился. И снова пистолет пропал. Это были уже более либеральные времена, и на этот раз дело замяли — уж очень он был известный человек, лауреат всех премий. В его дом спустя несколько лет въехали Маринины родители. Они унаследовали дом со всеми вещами, в том числе и с пистолетом, и с проклятием.
— Каким проклятием? — улыбнулся Грибов.
— Не улыбайтесь! В этом доме гибнут и хозяева, и их дети, можете себе представить? — Грибов улыбнулся еще шире. — Не верите? — прищурился Ивакин.
— Нет, верю. Я в последние годы всему верю… — Грибов тяжело вздохнул. — Я ведь бывал там, давно… Место, кстати, мне всегда не нравилось. Хоть и престижное.
— Да. Так вот. Маринин отец, видимо, не знал о прошлом пистолета, а может, просто не был сентиментальным. Он, вообразите, стрелял из него по бутылкам у дальней границы участка. И разбитые бутылки, и гильзы, и патроны — все это сохранилось до сих пор. Я отдал их на экспертизу и мне сказали: это тот пистолет, из которого застрелена Алена Лапчинская.
— А где он сам?
— До этого мы дойдем… Беря пистолет, Марина еще не планировала впутывать в эту историю вас. Но на следующий день, тринадцатого, она поругалась с Аленой. Видимо, терпение ее лопнуло, а может, она сама себя заводила, пытаясь набраться решимости. «Ты думаешь, у тебя получится женить его на себе? Да он умный человек, он все понимает», — примерно это она говорила вашей любовнице. И та, видимо, просветила ее на ваш счет. Она сказала: «У тебя тем более не получится. Он презирает тебя, смеется над тобой, так же, как и я. Он называет тебя коровой. Думаешь, твои телеса нравятся ему? Он не поклонник Рубенса». Я думаю, было так, — поразмышляв пару секунд, сказал Ивакин. — А вы как думаете?
