Анна Владимирская - Шоу на крови
— Какая ты хорошая девочка! Умница! Красавица! Водички попила, жажда тебя не мучит, у тебя хорошее настроение, правда?
Как все умные собаки, девочка-стаффорд обожала комплименты. В знак того, что они с Верой настоящие подруги, она стала ездить спиной по траве, подставляя свое розоватопятнистое пузо. Дескать, назвалась другом — почеши! Выполнив дружеский ритуал и почесав грозной псине брюшко, гостья отправилась на поиски хозяина. Собака сопровождала ее, весело помахивая хвостом.
Витольд Дмитриевич Чабанов изволили сидеть на террасе и благодушно попивать кофеек. Увидев Веру, рядом с которой радостно улыбалась хвостом его собака-сторож, он поперхнулся кофе и не нашел ничего более умного, чем сказать:
— Значит, вы и собак тоже гипнотизируете…
— А как же! — сказала Лученко.
Она не стала объяснять ему про воду и про элементарные правила ухода за братьями нашими меньшими. Зачем? Хочет думать, что она гипнотизирует все живое от слонов до улиток, — пусть думает! Так для нее даже лучше. И не стала она здороваться, говорить «Добрый день». День был недобрый, в больнице лежала едва не погибшая ее подруга, и вообще на чиновника Вера была очень сердита.
— Поговорим начистоту, — сказала она, решительно усаживаясь.
— Чего вы от меня хотите? Бессердечная вы женщина!
В жизни Чабанова уже много лет не случалось ситуаций, когда он не знал, как себя вести. Вот и сейчас он и мысли не допускал, что его превосходство дало трещину. Его больше всего интересовало, куда же подевались ребята. Может, она дома не ночевала? Ее ветеринар должен был улететь «Эйр-Франсом» поздно ночью. Значит, осталась одна. Вот одну ее и должны были прихватить… А она тут сидит. Глазищи свои синие на него пялит!
— Прием неплохой, — кивнула Вера, — обидеться на обиженного тобой. Зубную боль я на вас не насылала. Наоборот, увидела воспалительный процесс в зубе и хотела предупредить.
Он промолчал, не веря ни единому ее слову. Как же! Рентген ходячий. Она, видите ли, «видит воспалительный процесс в зубе». Нашла дурака! Она не видит, она делает! Правильно сказала баба Мотря — «пороблено!» И кем — понятно! Вон, даже собака ей ноги лижет! Настоящая ведьма! Однако следует проявить осторожность. Чиновник решил подольститься.
— Ну, раз вы так любезны, то скажите: зачем вам, гениальному психотерапевту, спасающему людей от страшных душевных недугов, понадобилось выяснять, кто прикончил этого режиссеришку? Туда ему и дорога! Вы ведь совсем для другого созданы! Разве не так? На черта вам сдались эти нищие музейные крысы? Пусть милиция разбирается, убил кто мента или он сам задохся в этом итальянском сундуке.
— Вы еще забыли сказать о моей подруге. Она чудом не погибла сегодня ночью!
— Подруга… — сказал Чабанов, не притворяясь, что ничего не знает. Ему уже успели позвонить. — Хорошая актриса и очень красивая женщина Лидия Завьялова. Но это несчастный случай! Явно! Опять-таки, еще раз повторяю, пусть разбирается милиция! Не ваше это дело, дорогая Вера Алексеевна!
— Почему лично вам нужно, чтобы я не вмешивалась?
— Отвечу, мне скрывать нечего. Я не хочу, чтобы во внутримузейные дела вмешивался кто бы то ни было. Ни вы, ни распрекрасный ваш Чепурной.
— А милиция? Против милиции вы не возражаете? — криво усмехнулась Вера. — Не боитесь, что наши доблестные право- и левоохранительные органы что-то нароют?
— Не боюсь! Наши, как вы остроумно заметили, в основном «левоохранительные» органы уже похватали кого ни попадя. Американца-миллионера по убийству мента, певицу Франческу по убийству режиссера и дедулю-хранителя Хижняка за попытку убийства заслуженной артистки Завьяловой. Но все это ситуативно, и очень скоро их всех отпустят.
Вера читала в его глазах мысли, как в открытой книге.
— Вот спасибо за такой прогноз. Так кого же вы боитесь? Меня?
— Много о себе возомнили! — огрызнулся чиновник, отворачивая лицо от гипнотизерши.
— Ну-ну, что вы ведете себя, как тинейджер! Грубите тому, кого опасаетесь.
— С чего вы взяли, что я вас боюсь! — Он хорохорился из последних сил.
— Бородавка вас выдает! Она стала ярко-коричневая и подрагивает! — зло пошутила Вера. Ей уже опротивел этот «номенклатурный грибок».
Витольд Дмитриевич побледнел и, прикрывая лицо рукой, вскочил, чтобы подбежать к зеркалу. Именно этого состояния и добивалась Лученко. Не поднимаясь с плетеного ротангового стула, она повелительно произнесла:
— Сидеть! Слушать!
Чабанов послушно присел на краешек стула. В его голове было пусто до звона. Внезапно на него накатила волна полного и глубокого равнодушия. Он смотрит на женщину, явившуюся неожиданно и неотвратимо, как на ангела мести. Что ж, пусть делает, что хочет… Словно издалека он слышит ее слова:
— Расскажите мне, отчего вас так напугало мое присутствие в музее и мое расследование? Почему вы этого боитесь? Вы замешаны в убийствах милиционера и режиссера? В покушении на мою подругу?
Он стал рассказывать ей все. Был ли это гипноз? Скорее, самогипноз. Уверенность в том, что данный человек мощный гипнотизер, уже гипнотизирует. Чиновник неосознанно попался в собственную психологическую ловушку. Кроме того, он действительно никого на свете не опасался. Он точно знал, что его охраняет система, построенная задолго до него. Эта система вечна и номенклатуру не сдает. Глупо думать, что можно прийти к власти и что-то изменить. Номенклатурные чиновники, как крупные фигуры в шахматах, меня ют только свои места-клеточки. Жертвуют такими фигурами лишь для защиты главных фигур. В его игре главная фигура не участвовала, значит, можно не бояться, что тобой пожертвуют. В крайнем случае — переставят. Она может только поднять шум… Но этого он не боялся. Ей никто не поверит. Да и культурой в этой стране интересуются в последнюю очередь. А чаще она вообще никому не нужна! Ах! Как хочется хоть одному человеку в мире взять и рассказать! Странное чувство освобождения вошло в его душу. Ему никогда прежде не доводилось исповедоваться, поскольку он был человеком неверующим, но в эти минуты Чабанов словно бы открывал священнику потаенные уголки своего сердца.
Игра в казаки-разбойники, в которой участвовал Чабанов, называлась «музейные рейдеры». Беспроигрышная игра, потому что без правил. К нему стекалась информация об известных коллекционерах произведений искусства. Потом ему давали список ценностей, хранящихся в провинциальных музеях. Он подбирал, сравнивал и своей властью направлял в очередной богом забытый музей группу из трех человек. Они не стреляли, никого не били, угрожали крайне редко. Потому что в таких делах шум вреден. Но какой может быть шум, если все равно в эти музеи никто не ходит? А произведения сразу направлялись на продажу тем, кто в них заинтересован. И что тут такого? Кому они здесь нужны, эти произведения? Кто их сохранит? А там о них позаботятся.
Он не только рассказывал о своих бизнес-схемах и оборотках. Чиновник впервые в жизни с почти детской непосредственностью признался, что всегда мечтал обладать конкретной суммой денег. Эта была его жизненная цель, его горизонт. Сумма составляла ровно десять миллионов долларов США. Для его сознания она означала свершение всех жизненных достижений. Десять миллионов — это не просто деньги, сумма, количество зеленой бумаги. Это мечта, пропуск в светлое будущее. Мечта оказалась вполне выполнима, через пару лет пиратских наскоков на провинциальные музеи денег у него было уже гораздо больше. Он покупал недвижимость в Европе и Калифорнии, стал хозяином собственного коммерческого банка и нескольких торговых фирм.
Кроме недвижимости, в которую не вкладывал деньги только тот, у кого их не было, страстью чиновника были вещи. Не простые, не для банального пользования, а для хвастовства. Чтобы ощущать себя всемогущим, сильным мира сего. Гараж!.. У него же собственный парк автомобилей, таких, которые мог бы оценить по достоинству только Джеймс Бонд!.. Но, едва он начал взахлеб рассказывать гостье о марках машин, она откровенно заскучала. Ну конечно — она ведь женщина! Что она может понимать в «ягуарах», «мазерати», «бентли»? Не говоря уже про «астон-мартин»… Но у Чабанова была еще одна страсть: одежда. Она льнула, точно преданная любовница, ею можно было обернуть тело… Он никогда не делился ни с кем своей страстью к одежде. И вот, кажется, подвернулся случай. Возможность распахнуть душу перед этой странной женщиной принесла облегчение и небывалый прилив сил. Ему хотелось показать, дать потрогать все то, от чего он испытывал наибольший восторг. Он повел Лученко внутрь дома. Раскрыл перед ней двери большой гардеробной комнаты.
— Вот! — с обожанием произнес Витольд Дмитриевич. — Какой колоссальный прыжок! От позорных костюмов фабрики «Смирнова-Ласточкина», от убогих колодок обувной фабрики, от всей нашей нищей легкой промышленности, которая делала одежду не для людей, а для тупых олигофренов, — к этим вещам! Вы понимаете, что значит Вещь с большой буквы?! Теперь я могу себе позволить все, что пожелаю. Вот! Посмотрите! Костюм «Kiton» из стопроцентной шерсти. Сидит как влитой. Пятнадцать тысяч зеленых! А вот в потайном кармане пиджака портмоне «Bvlgari». Как вы думаете, сколько стоит этот элегантный кусочек натуральной кожи? Четыреста семьдесят долларов. А вот моя гордость! Отделение для рубашек. Знаете, сколько у меня рубашек? Тысяча девяносто пять!!! А знаете почему? Я могу в течение трех лет каждый день надевать новую рубашку. И никто не увидит меня в одной и той же! Но при этом у меня нет ни одной рубашки ценой меньше трехсот баксов!
