Леонид Словин - Ночь, прожитая трижды
Он отчетливо представлял себе случившееся.
Потерпевший действительно лишился и шапки, и кольца. И как раз в этом тамбуре. Он не врал. Да и постовой, увидел его без шапки с синяком под глазом тут, у электрички…
«Дело только в том, что он не собирался обращаться в милицию. Оба они знают друг друга..».
Все было логично.
Жена была в курсе его нетрадиционной ориентации, поэтому смотрела сквозь пальцы на то, что муж отправляется без нее на свадьбу, зато была категорически против, когда он уходил в мужскую компанию. Знала, чем это обычно кончается…
После встречи на квартире потерпевший и тот — с родинкой — ушли вместе. По пути зашли на вокзал. Уединились в темной электричке…
Потерпевший предпочел скрыть детали. Партнеры такого рода не любили, когда милиция совала нос в их дела. Они обделывали их сами. Между собой. В своем кругу. Так было бы и в этом случае, если бы не усердие новичкапостового…
Парень не собирался заявлять в милицию. Он и сейчас думал, как избавиться от непрошенной опеки…
Качан облегчил ему задачу:
— Если ты считаешь, что разберешься без нас…
Терпила сразу за это ухватился:
— Шапка была неновая… А кольцо… Я поеду домой, пожалуй…
— Но сначала зайди к дежурному… — Качан был уверен, что тот и не подумает это сделать.
— Обязательно… — Потерпевший ускорил шаг.
Качан машинально его замедлил.
«Вот и конец! „Моя последняя футбольная игра…“»
Сколько раз он ругал все! Переработку, игру с процентами, начальство…
«А сейчас вышибают — должен бы вроде радоваться! А у самого першит в горле…»
— Качан! Борька!
От только что прибывшей электрички двигалась толпа вновьприбывших. От нее отделились двое — высокие, в куртках, без шапок. Один, впрочем, был с красным шарфом вокруг шеи. На манер питерского мента из телесериала.
Качан узнал двух домодедовских оперов, которых он видел ночью у коммерческой палатки.
— Привет… — Он с хода предупредил вопросы о себе, сразу захватил инициативу. — Как там с ночным убийством?..
— Шум идет… Начальство, телекамеры… Убитый — уголовный авторитет…
Но наши вроде спихнули вам. По территориальности… — Тот, что с шарфом, поправил его на груди. — Мы, собственно, к тебе…
Сейчас это было совершенно некстати. Силы его были на исходе. Все мысли вертелись вокруг прибывшего на вокзал Скубилина.
— Только быстро. Там начальство…
— Да чего тут долго… — Тот, что в шарфе, достал из куртки удостоверение. — Держи. И еще это… — Из внутренноего кармана появился… «макаров». — Твой?
Качан сразу увидел знакомые цифры.
Перрон, контактная сеть над головой, черные мачты на мгновение качнулись у него перед глазами, показалось, что произошло землятрясение. Но тут же все снова стало на свое место.
— Откуда?! Там генерал… Меня сейчас за него как раз вышибают со службы…
— Ладно. Потом… Беги!
Качан рывком проскочил мимо дежурки.
Успел лишь заметить — там полно начальства. Потерепевший, как он и предполагал, сделал ноги. Кроме генерала Скубилина приехало и свое руководство — начальник с заместителем по работе с личным составом — бывшим «замполитом». Особняком сидели сановного вида проверяющие, в которых легко было узнать министерских…
В коридоре его никто не увидел. Качан слета как впечатался всем телом в дверь кабинета.
— Смотри, Игумнов!
Он вынул руку из куртки. На ладони, как совершенное произведение искусства, лежал вороненный новенький «макаров».
— Куда его теперь?!
— Емоё!
Их прервал звонок. Домодедовский начальник уголовного розыска звонил снова:
— Сейчас я могу говорить, Игумнов… Слушай.
История оказалась простой, как сказка
Два домодедовских опера, которых Качан видел несколько минут назад на перроне, возвращались вчера последней электричкой. Когда выскочили на платформу, электричка уже отправлялась.
— Смотри!..
Один из них увидел на скамье отключившегося Качана.
Вокруг была подозрительная публика, обитатели последних электричек. Один из оперов подскочил к скамье. Принялся будить. Второй как мог тянул отправление…
Качан не реагировал.
Электричка уходила. Последняя…
— Оба опера эти, они из деревушки за Белопесоцким. Что было делать? Они вытащили пистолет, удостоверение. Когда садились, двери уже закрывались…
Дальнейшее было ясно. Открыться никому из начальства они не хотели, только Качану.
«Солидарность оперов. „Если мы не за себя, то кто за нас…“ Звонить? Из глухой деревушки?! Как?!»
— Все-таки умудрились связаться… — Домодедовец посчитал разговор законченным. — Цуканов не у тебя?
— Нет, я скажу, чтобы он тебе перезвонил…
Цуканов продолжал свой путь.
Известный любому москвичу Институт скорой помощи имени Николая Васильевича Склифосовского, на сленге — просто Склиф, был полон людей…
«Как на вокзале…»
Подъежали амбулансы, такси, ментовской транспорт…
В коридорах кипела жизнь персонала.
Цуканова, ментаводителя, который его сопровождал, и африканца сразу отрядили в отделение токсикологии. Уши Бат Сантес — нигерийский наркокурьер снова затосковал — еле волочил ноги.
В токсикологии лежали люди с отравлениями — нечаянными и умышленными, суециды.
Цуканов показал врачу рентгеновский снимок.
Тот развел руками:
— Я не могу вам помочь…
Пригласили хирурга. Он появился уже через несколько минут молодой, плечистый, с сильными руками, в зеленой одежке.
Хирург оказался с юмором:
— Если хотите, товарищ майор, я вскрою ему живот. Конечно, под вашу ответственность…
Он подмигнул хорошенькой медсестричке. Ушел.
Токситолог развел руками:
— Лучше начать с приемного покоя…
«Снова здорово!..»
Цуканов кивнул водителю: «Уходим!»
— Что будете делать? — поинтересовался токситолог.
— Возвращаемся на вокзал…
— А что там?
— Посоветуемся…
Токситолог только пожал плечами.
В медкомнате дежурил приятель Цуканова, военный врач — бывший начмед дивизии, воевавший в Афгане. Иногда они устраивали тут свои посиделки. При случае к ним присоединялся Игумнов. Медик воевал в десантноштурмовой бригаде недалеко от Игумнова. Цуканов ему верил.
На вокзал он вместе со своим пленником попал уже под утро.
К счастью, больных в медкомнате не было. Приятель никуда не спешил.
Задача вытащить из нигерийца его наркотический груз немедленно вдохновила медика. Проблемы брюшной полости, как и военнополевая хирургия, были его несостоявшейся любовью.
— Будем промывать желудок. Давай сюда, брат…
Африканца водрузили на белый табурет посредине.
— Держите его.
Цуканов, водитель и медсестра облапили сидящего нигерийца. Внизу штаны Уши Бат Сантеса перевязали бинтом повыше щиколоток, а также перепоясали. В рот ему просунули шланг с воронкой снаружи.
— Ну, начнем, благославясь…
В воронку полилась какая-то жидкость.
Нигериец несколько раз дернулся, потом застыл, прикрыл глаза.
Бывший военврач подносил к воронке пузырь за пузырем. Это длилось довольно долго. Наконец, процедура была закончена.
Хирург салфеткой вытер пот со лба. Предупредил:
У вас есть полчаса, ребята. Потом тут начнется что-то такое, чего я не могу в точности описать…
Было уже утро. Цуканов посмотрел на часы:
— И долго оно будет — это «что-то»?
Трудно сказать. В твоем дружке, Цуканов, под сотню капсул героина величиной в сливу каждая…
Игумнов подержал в руке «макаров», но Качану не вернул.
Сейчас, когда пистолет был на месте, после всего, что предприня-то за ночь, глупо было как страусу прятать голову в песок. Надо было действовать.
Он приказал:
— Проследи, чтобы сюда не входили…
Качан посмотрел вопросительно, но пистолет оставил. Пошел к дверям. Пахану он мог доверять, как себе.
Игумнов достал из куртки бумаги министерского проверяющего.
Он так и не переложить их в сейф.
«Я, старший инспектор подполковник милиции Черных получил служебное удостоверение….»
Тут же было и липовое заявление о разбойном нападении на него в электричке и «план- задание»…
Наступало время компроматов.
«Рисковать — так до конца…»
Игумнов позвонил в дежурку не по местному телефону. Не по линии МПС. Звонок должен был прозвучать так, словно звонили из города, а не из соседнего кабинета.
— Слушаю… — В голосе майора Игумнов не услышал обычной развязности.
В присутствии высокого начальства дежурный ходил по струнке.
— Игумнов. Не называй меня…
— Вас понял.
— Подполковник Черных там? Из МВД. Дай ему трубку.
— Сейчас…
Старший инспектор был удивлен звонку.
