Виктория Угрюмова - Мужчина ее мечты
— А остальные? — В голосе Н. Н. против воли прозвучал интерес.
— Отдыхают. Нервы, усталость, недомогание. Ребята хорошие, их ругать не следует.
— Ты меня убивать пришел или как?
— Я — нет, — спокойно ответил незваный гость. — Я — или как…
Кольцов болезненно сощурился и после долгого вглядывания в плавающий туман обнаружил еще два или три нечетких контура.
— Я тебя узнал, — просипел он. — Ты — Даос.
— Верно, Николай Николаевич. Не могу утверждать, что приятно познакомиться.
— И чего ты хочешь от меня, Даос? Гонорара?
— Нет. Работа не выполнена, гонорара не будет.
— Он пришел со мной, — произнес другой голос. И он наверняка принадлежал молодой женщине.
«Черт знает что, — подумал генерал. — Привидение». А вслух спросил:
— Ты?
— Я, товарищ генерал. Решила, что вам будет особенно интересно узнать, как умер ваш товарищ, Сергей Злотников. Да и за вами должок.
— Что она тебе пообещала? — обратился Н. Н. к невозмутимому киллеру. — Сколько? Она же нищая, а я тебя озолочу.
— Не такая уж нищая, — жестко произнесла она. — Осталось кое-что на черный день.
— Так Жорж уволок эти железки для тебя? После всего, что было? После ребенка? После японца? Мать твою, он что — помешан был на тебе?!
— Любил. — Она присела рядом с ним на диван. Создавалось впечатление, что старые знакомые беседуют о днях минувших. Только текст не соответствовал изображению. Как принято говорить: не совпадали аудио— и видеоряд.
— Все-таки это ты Сережку Злотникова… — прохрипел генерал.
— А вы на что рассчитывали? Что его ангелы на небо забрали за благие деяния?
— Я говорил этим засранцам из экспертной службы: внимательнее, внимательнее осматривать. А они: «Синячок крохотный, от такого не умирают. Сердечный приступ, сердечный приступ». Я знал, что это японские штучки, я жабрами чувствовал. Тебя же похоронили? — спросил внезапно.
— Да. Прилично похоронили, венки с прочувствованными надписями, памятничек вполне пристойный… не могу пожаловаться.
— Да, Железный Дровосек своего добиваться умел. Ну и как он? Счастлив? Чего экспроприированным не пользуется?
— Жорж умер этой весной, — сухим и безжалостным голосом отвечала она.
— Что?! — В горле у генерала пересохло, и голос вылетал свистящий, как ветер в пустыне. — Как «умер»?!
— Как все. По-настоящему.
У этой девки, подумал Н. Н., ни нервов, ни сердца, видимо, нет, раз она так спокойно говорит о смерти Жоржа. А ему казалось, что из него выдернули позвоночник и теперь он больше никогда не сможет встать с этого утлого диванчика. Да и зачем ему теперь вставать и куда-то идти? Все. Жизнь закончилась — нелепая, жалкая и бессмысленная жизнь, в которой больше нет цели.
— Обошел, — простонал Кольцов. — Обставил. Снова обставил, сволочь! Мразь!
Он не замечал, как по посеревшим щекам текут потоком слезы, как прыгают посиневшие губы, как трясутся жирные руки. Он хрустел пальцами, бездумно и беспорядочно дергал себя то за воротник, то за полы шикарного дорогущего пиджака.
— Мразь, мразь, какая мразь! Как же так, умер… От чего?
— От жизни. — Ее голос пролязгал стальными гусеницами прямо по его несчастному мозгу. — От усталости.
— И теперь, даже если тебя убьют…
— Меня не убьют, — отчетливо произнесла она прямо у него над ухом. — Но даже если бы и убили — ему уже не будет больно. Уэсуги тоже не было больно, я знаю это. И Крису. И всем ребятам из «Фудо-мёо», которых ты предал и послал на смерть, — им тоже уже не больно. А вот твоя боль еще впереди.
Ему стало страшно и пусто.
— Не докажешь, — захрипел он. — «Фудо-мёо» не докажешь. Да и кому теперь дело?
— До денег всегда кому-нибудь найдется дело.
Она била по самому больному, по самому дорогому, что еще оставалось у него. Впрочем, генерал внезапно почувствовал, что ему становится безразлично, отберут у него деньги или нет, посадят его в тюрьму или не посадят.
«Обошел, обставил, убежал от боли и слез. И теперь смеется оттуда. А эта тварь явилась убивать меня, как когда-то Сережку Злотникова», — прыгали беспорядочные мысли.
А она продолжала упорно добивать его, словно вколачивала гвозди в крышку гроба.
— Доказать тоже получится. Единственного человека ты оставил в живых.
— Прошляпил, — прохрипел Кольцов.
— Перестраховывался. Надеялся, что он не выживет, а если выживет, то не вспомнит. А если вспомнит все-таки, то уже не выживет. Нет? Но ты демонстрировал начальству, как спасали всех, кого могли спасти, согласно твоему приказу.
Он улыбался тупой и бессмысленной улыбкой: «Опять переиграл. Опять оказался умнее и дальновиднее. Взял и умер! Как же теперь без него? И даже если пристрелить сейчас эту суку, то удовольствия никакого, потому что Железный Дровосек так и останется Железным. И ничто его не коснется».
— А документы?
— Сам он никогда бы не использовал, — охотно пояснила она. — Но мне оставил все. Потому что знал, что я не настолько честна и бескорыстна.
— Никто не может быть настолько честным и бескорыстным, — промычал Н. Н. — И не заикайся даже сравнивать себя и его. Сравнила божий дар с яичницей.
— Правда. Странно, что я с вами соглашаюсь, но соглашаюсь.
— Ты выиграла, — бесцветным голосом сказал Кольцов. — Но не сама. А только благодаря ему. Он сделал для тебя запасной вход в новую жизнь. Мы все есть только благодаря ему: ты, я, этот твой последний выживший из «Фудо-мёо». Все.
— Сейчас и ты умрешь, — усмехнулась она.
— Мои люди за дверью. — Он хватался за соломинку, но было видно, что делает это через силу, будто по обязанности, будто на самом деле ему уже неинтересно.
— Ни черта твои люди… — Она не договорила. Придвинулась ближе и почти нежно потянула к нему руку.
Кольцов отпрянул от нее в ужасе, вскрикнул, побагровел; глаза его выкатились из орбит, и он стал медленно оседать на сторону, стягивая за собой пушистое голубое покрывало.
— Удар, — констатировал Володька.
— Неприятная смерть, — подошел поближе Разумовский. — Никому бы не желал умереть от страха.
Ника смотрела на покойника широко открытыми глазами.
— Нам здесь больше делать нечего. Пошли, пока архаровцы не очнулись.
Все это время молчавший Макс внезапно произнес:
— Не могу отделаться от мысли, что он любил твоего Жоржа. На какой-то свой, извращенный, скособоченный, лад, но любил. Что за чертовщина в голову лезет?
— Правильно лезет, — согласился Игорь. — Типичная любовь-ненависть. Ни с тобой, ни без тебя, называется. Страшненькое чувство.
А сам в это время думал совсем о другом. Он думал о том, сделала бы Ника решающее, последнее движение, нанесла бы она смертельный удар, если бы Кольцов не опередил ее своей внезапной кончиной?
* * *— Может, все-таки поедешь с нами?
Этот вопрос я задавала Максу уже в двадцатый или тридцатый раз.
— Спасибо, Лерка. Я бы с удовольствием. Но если здесь кто-то не останется, чтобы работать на износ, то теперешний бардак превратится в хаос. Не вешай нос, отдыхать я собираюсь теперь только у вас. За счет фирмы, разумеется. В апартаментах класса люкс.
— Ты береги себя, — посоветовал ему Игорь. — Кури поменьше. Витамины там всякие употребляй. Нервничай поменьше.
— Это-то проще всего, — ухмыльнулся Макс. — Легко! Вот витамины-ыы…
— И тетю Дашу навещай, — попросила я.
Тетя Даша категорически отказалась покидать на старости лет родной город. Всплакнула немного, прощаясь со мной, но проявила тихое упорство и осталась на месте. В ее квартирку перекочевали все мои детективы и кулинарные книги. А также телефон капитана Сторожука, которому тетя Даша обещала печь слоечки и другие сладости.
— Потом Павлу позвони, — дала я Максу следующее поручение. — Что, как дела, как расследование с этим Петром Семеновичем? Ну и помоги, если сможешь.
— Будет сделано, госпожа министерша, — отшучивался он.
Володька бесстрастно возвышался на два шага позади нашей беспокойной компании. Учитель Шу надзирал за погрузкой нашего багажа. Я с замиранием сердца ожидала, как отреагирует таможня на вещи Уэсуги, проходившие под названием: «Сувениры самурайские — 3 штуки. Стоим. 1000 у. е.» И какой-то штампик, подтверждающий покупку «сувениров самурайских» в магазине на Кловской.
— Штука баксов за такое дерьмо! — оскорбился молодой таможенник, заглядывая в справку. — Людям бабки девать некуда. Кому это барахло нужно?
— Не говори, есть помешанные, — ответил его напарник. — Вот ты «Горца» смотрел?
Я поняла, что начну ненавидеть несчастный, ни в чем не повинный сериал и Эдриана Пола лично.
Тетя Даша в аэропорт не поехала. И зря. Пропустила цирковое зрелище: персонал аэропорта ищет клетку для перевозки Зевса, за которого уплачено как за собаку, а клетка нужна как для лошади.
— Осмотримся на месте и тут же присылаем вызов и приглашение, — грозился Разумовский, обнимая школьного друга.
