Николай Жогин - Обвинение предъявлено
— Как вы думаете, — спросил Карпович, — зачем Юхневичу, Снегурову и Наливайко нужно было, чтобы вы ушли в лес?
— А они ж на меня все потом валить стали. Сами нашкодят, а Иван Сакула виноват. Мне об этом люди говорили.
— Почему же вы не пришли в милицию, в прокуратуру и честно обо всем не рассказали?
— Боялся. Вы знаете, какой этот Юхневич? Он все может с человеком сделать. Зверь. Фашист.
— Почему вы его так называете?
— В народе говорят: при немцах он был большим человеком. Только не здесь, а в других местах где-то.
Не очень проницательный человек был Иван Сакула, но и он правильно понял, зачем понадобилось бандитам перевести его на нелегальное положение. Это было хорошо задумано. Как-то работники милиции наткнулись в лесу на одну из землянок, в которой жил Сакула. Самого его там не оказалось. Зато в землянке нашли кусок драпировочной ткани и обрывок газеты. И то и другое потом приобщили к делу. Потому что другой кусок точно такой же ткани нашли на месте поджога дома Пашкевича. Поджигатели использовали его в качестве факела. А для пыжа человек, стрелявший в Озерчука, оторвал клочок от той самой газеты, за то же число.
— Ну что же, — сказал вечером этого дня Карпович, — завтра приступим к последнему этапу нашей работы. Будем допрашивать Юхневича. Начнете вы, — сказал он Сацевичу. — Я подключусь позже. Предъявите ему вещественные доказательства.
Утром следующего дня на допрос ввели Юхневича. Внешне он почти не изменился. Только здоровый его глаз смотрел на следователя с еще большей злостью.
— Я требую, — начал он свои обычные угрозы, но следователь спокойно перебил его:
— Скажите, Юхневич, это не ваш чемодан? — с этими словами Сацевич поставил на стол небольшой фибровый чемодан.
— Нет, не мой.
— Посмотрите хорошенько. Вот еще полоса по диагонали.
— Не мой.
— Напрасно отказываетесь. Ваш чемодан. Это подтверждают все ваши друзья — Снегуров, Зинькевич, Попко и даже Иван Сакула. Об этом же говорят и ваша бывшая жена, и сын.
— Какой сын? — Юхневич заметно вздрогнул.
— Сын Виктор, которого вы изгнали из дома. Вы знаете за что. Этот чемодан Виктор привез из армии.
— Ну и что?
— Чемодан нашли на железнодорожной станции. В день, когда было взорвано здание милиции и прокуратуры.
— Не пойму, какая связь между чемоданом и взрывом.
— В уголках чемодана обнаружены остатки взрывчатого вещества тринитротолуола.
— Это ничего не значит. Я мог глушить рыбу. Судите за браконьерство.
Сацевич вызвал дежурного:
— Пригласите Зинькевича.
— Скажите, Зинькевич, — обратился следователь к вошедшему, — вам знаком этот чемодан?
— А как же! В нем взрывчатку возили, когда взрывали хату участкового Гусевича.
— Кому принадлежит этот чемодан?
— Так вот ему же, Юхневичу. Он и взрывчатку туда клал, он и шнур брал с собой, он и запаливал вместе с Наливайко... Я ж вам говорил, я в карауле стоял у машины, на случай, если кто пойдет.
— Что скажете, Юхневич, так это было?
— Может, так, может, и не так. Ну, смотри, Зинькевич, — вдруг злобно сказал Юхневич, — я пропаду, но и тебе кары не миновать.
— А ты не пугай, не пугай. Хватит, попугал...
Еще очная ставка — с Попко. Еще одна — с Морозом. Шаг за шагом, со скрипом, прижатый как уж вилами, сознавался Юхневич в совершенных бандой под его руководством, при его инициативе преступлениях.
— Да я... Да, было...
Последняя очная ставка — со Снегуровым. Во время допроса вошел Карпович. Михаил Константинович сел у стола сбоку, посмотрел на Юхневича, на какое-то мгновение взгляды их встретились. Юхневич не выдержал этой молчаливой дуэли, отвернулся. «Не хочет признавать старых знакомых, — подумал Карпович. — Ну что ж, не хочет — не надо».
Юхневич был уже сломлен. Он понял, что игра проиграна, отвечал на вопросы вяло, односложно.
— Скажите, Юхневич, — спросил Григорий Сацевич, — вы совершили ряд весьма серьезных преступлений: убийство, взрывы, поджоги. Что вас толкало на это?
— Водка. Вернее, самогон. Спьяну все это...
— А почему же вы спьяну, — вмешался в разговор Карпович, — жгли и подрывали не свой дом и не его (он показал на Снегурова), а председателя колхоза, участкового уполномоченного, здание милиции, прокуратуры?
— Случайно...
— Нет, не случайно, — сказал Карпович. — Мстите Советской власти, Юхнов?
— Моя фамилия Юхневич.
— Ваша фамилия Юхнов. Именно под этой фамилией вашего отца и вас раскулачили в тридцать третьем году. Под этой фамилией вы дослужились у немцев до оберфюрера на территории оккупированной Белоруссии. Получили от немцев орден за то, что продавали наших людей. За то, что убили отца Наливайко, который помогал партизанам. А потом распространили слух, что его убили партизаны. И сыну внушили это же. И его сделали бандитом.
— Откуда вам это известно?
— Из уголовного дела. Как изменника Родины суд приговорил вас к расстрелу, но вам заменили смертную казнь десятью годами. Суд проявил к вам гуманность. Вы отсидели этот срок, вышли из заключения, подделали паспорт, изменили фамилию и приехали сюда, чтобы мстить Советской власти. За что? Всю жизнь вы носите камень за пазухой. Бьете из-за угла, в спину.
Вы придумали себе биографию: фронтовик, ранен. Вам поверили. Люди приняли вас в свою семью. Как же вы им отплатили за это?
— Ваша взяла, — глухо сказал Юхневич, — судите.
— Уведите обоих, — приказал Карпович.
И когда их увели, Григорий Сацевич сказал:
— Вот подонок! Михаил Константинович, а где он потерял глаз?
— Не стал я ему это припоминать. Тем более что и он не признал меня. Хотя тогда, пятнадцать лет назад, я вел следствие по его делу. А глаз он потерял, Гриша, на службе у немцев. Допрашивал он кого-то из наших партизан. Того схватили с поличным — вез в лес немецкое оружие. Немцы Юхнову доверяли: он частенько один вел допросы, без гестаповцев. Ну и на этот раз так было. Начал он тому партизану вопросы задавать, а тот ему в ответ: «Сволочь ты, — говорит, — поганая, за сколько сребреников фашистам душу свою продал?» Он его ударил. Тогда партизан сложил на правой руке два пальца рогаткой — средний и указательный — и раз его по глазам. Что он еще мог, безоружный, сделать? Ну, средний палец подлиннее, он как раз и пришелся на левый глаз...
По приговору Верховного суда Белорусской ССР Юхневич приговорен к высшей мере наказания. Приговор приведен в исполнение. Остальные участники банды — к длительным срокам лишения свободы.
ДОМ НА НИЖНЕЙ УЛИЦЕ
На тихом, голубом Хопре раскинулось большое, утопающее в садах село Хоперское. По весне в нем буйно цветут в палисадниках сирень и вишня. Словно соревнуясь между собой, полностью укрывают в сиренево-белой кипени аккуратные, ладные домики.
Приезжему не узнать бывшей Большой Грязнухи. За последние годы в селе построен благоустроенный клуб, почти в каждом доме появились радиоприемники, телевизоры, холодильники. В селе своя средняя школа, магазины, больница...
Год от года растет жизненный уровень здешних жителей. Близость города — Балашов всего в пяти километрах отсюда — сказывается положительно на бюджете почти каждой семьи: один-двое членов семьи работают в городе, другие — в колхозе. Семья, таким образом, имеет и деньги, доходы от колхоза, и владеет еще приусадебным участком — достаток прочно поселился в каждом доме.
Когда-то для жителей Большой Грязнухи не было большего развлечения, как устраивать по престольным праздникам кулачные бои — «стенка на стенку», улица на улицу; из года в год бились: Нижняя на Верхнюю, Амбарная на Крайнюю.
Обычно такие бои начинали мальцы, ребятня. Старшие стояли в сторонке, только подзуживали:
— А ну-ка дай им, нижним!
— Не поддавайся! Стукни его, верхнего!
Потом в драку ввязывалась молодежь, их сменяли отцы, а к вечеру, глядишь, и почтенные старцы трясли друг друга за бороды.
Такие «развлечения» никогда не обходились без выбитых зубов, поломанных ребер, а нередко после столь славного праздничка большегрязнухинцы несли на погост одного, а то и двоих своих кулачных бойцов. Впрочем, пьяные драки и поножовщина случались довольно часто и между праздниками.
Разумеется, не сразу все это уходило в прошлое. У людей появлялись иные интересы, иные увлечения. Многие сельские жители обзавелись моторными лодками, мотоциклами, автомашинами, другие идут в клуб на новый кинофильм, автобусом едут в Балашов на театральную премьеру, на футбольный матч. Одним словом, старинное село Хоперское, как сотни, тысячи наших деревень и сел, жило обычной трудовой, спокойной жизнью.
Тем неожиданнее показались трагические события, происходившие в селе и в округе в течение весны и лета 1969 года: неизвестными лицами были совершены разбойные нападения, кражи, ограбления и даже убийства.
Делом занялась следственная бригада Прокуратуры РСФСР во главе со следователем по особо важным делам Зинаидой Кирилловной Шубиной. С помощью следственных работников областной и городской прокуратур, милиции был разработан детальный план выявления возможных участников преступлений, допрошены сотни жителей Балашова, Хоперского и других сел, получены показания потерпевших, очевидцев, проверены лица, ранее отбывавшие наказания. Одним словом, следственная бригада проделала большую, кропотливую работу, тщательно отбирая, анализируя, сравнивая различные факты, показания свидетелей, словом, провела все необходимые расследования.
