Ника Шахова - Смерть умеет улыбаться
Н-да, красиво жить не запретишь. Любопытно, что здесь осталось от пионерского начальства, а что приобреталось позднее.
Однако по роскоши, буквально сочившейся со стен, потолка и пола, тяжелой поступью прошлась война, оставляя то тут, то там свои уродливые отметины. Пол был усеян битым оконным стеклом. Чешский вазон с гигантскими стрелами гладиолусов был расколот шальной пулей, из-за чего нежнейшая репутация ковра оказалась изрядно подмоченной. Сама пуля застряла в волокнистом стволе пальмы. Ящики шкафа были выдвинуты, один и вовсе вырван с мясом и валялся на полу, какие-то бумаги нехотя перекатывались по полу, подчиняясь прихоти сквозняка. Пахло бензином и гарью. Это с пожара.
- Слушай, Павел, а почему конь?
Он меня понял.
- Потому что бил ногами. В хорошем настроении - по ребрам. В плохом - по голове.
Паша настойчиво тянула к лифту. Не успели мы подойти, как двери бесшумно открылись, и мне в живот уставилось короткое дуло, готовое плюнуться свинцом.
- ...Кшысь! - первой опомнилась я.
- ...Ника? - признал он с некоторым обалдением, - Ты? А где твои волосы? Что с тобой? Здорова, не ранена? - забросал он вопросами. Сунув пушку за пояс, быстро ощупал меня, чтобы удостовериться, что со мной все в порядке.
- Что ты здесь делаешь? - спросила я, вывертываясь из-под его цепких пальцев. Не выношу щекотки, - А-яй!
- Тебя ищу, а ты?
- А я ищу Макса.
И как это он так быстро нашел меня, и почему здесь, стрелку-то я не успела поставить?
Паша тыкала пальцем в лифт и звала:
- Там, там!
- Успокойся, там пусто. Я все осмотрел.
Тогда девушка обежала кадку с раненой пальмой и устремилась к белой двухстворчатой двери, отягощенной вычурными позолоченными финтифлюшками, за которой оказался длинный коридор. Мы бросились за ней, по крайней мере я точно бросилась. Не останавливаясь, она проскочила мимо одной двери, второй и скрылась за третьей, самой последней. Не раздумывая, я ринулась по ее стопам: проскочила мимо двух дверей и влетела, притормаживая о косяк, в третью. Кухня.
Кто-то вскрикнул - то ли я, то ли Паша. Мужчины сразбегу наскочили на меня сзади. Не выдержав их натиска, я упала, заняв болезненную коленно-локтевую позицию.
- Всем не двигаться! Опустить оружие, ну!
У противоположной стены, широко расставив ноги и прижавшись к Пашиной спине, стоял молокосос.
Вот так встреча. В его руке недобро поблескивала сталь. Силы небесные... Что происходит... Может, все это глюки - с начала и до конца?
- Бросай, живо, не то... - глюк не стал тратить время на многословные объяснения. Кончик отточенного стилета пропорол нежную кожу на Пашиной шее.
Тонкая струйка крови потекла по сверкающему клинку. И что за невезуха?
Вечно мне попадаются неподходящие женихи. Прямо напасть какая-то, ексель-моксель.
- Пусть уходит, - попросила я Кшыся, боясь не то что шевельнуться - вздохнуть лишний раз, - Пусть убирается к чертям собачьим!
- Зачем так грубо, невеста? Но в целом соображаешь. Бросай пушку! - крикнул он Кшысю. Я услышала, как находящийся за спиной Кшысь, помедлив, положил оружие на пол и отшвырнул ногой от себя. Молокосос ослабил хватку.
Бедная Паша стояла, истекая кровью. Только бы у нее хватило ума не дергаться, только бы стояла смирно, - мысленно заговаривала я нимфу. Ее мучитель вошел в раж, его затрясло от возбуждения, - Жаль, невеста, - сказал он, - Что не пришил тебя и твоего ублюдочного кота. Ничего, даст бог, свидимся еще...
А как тебе идея с хвостом? - он жутко расхохотался, запрокидывая голову, - Оценила? Ужасно, кстати выглядишь, дорогая. Что с твоими бровями?
Не выпуская Пашу из рук, он потянулся за толстым портфелем, который стоял на полу, возле его ног.
Раздался звук, словно лопнула туго натянутая тетива. И молокосос, тоненько пискнув, завалился на бок, утягивая за собой девушку.
В разбитом окне, которое находилось за их спинами, появился Николаша - при полной боевой аммуниции, с "калашом" наперевес (хорошо, что не с противотанковым гранатометом), чумазый и пропахший гарью, но - невозмутимый, аж завидно. Так вот кто устроил войнушку! Именно так я это себе и представляла.
В кульминационный момент на сцену выходит Николаша, а я прячусь. Я прячусь. Я - кому сказано! - прячусь!
- Что происходит? - невозмутимо спросил он, разглядывая меня, - Кто тебя так? Он?
- Ты его убил? - дрожащим голосом спросила я, пока подошедший сзади
Кшысь поднимал меня на ноги.
- Не-е, - протянул Николаша, вышибая остатки стекла ногой в тяжелом армейском ботинке, - Это он с испугу. Вставай, парень, буду тебя лечить.
И он молниеносным движением отправил молокососа в нокаут. Ну и методы у него. Нетрадиционные, прямо скажем. Потом Николаша помог подняться Паше, подобрал с пола тонкую изогнутую палку, которая свалила молокососа ударом под колени, и испачканный кровью стилет. Схватил моего бывшего жениха за шкирку, небрежно, как мешок с картошкой, взвалил его на плечо и выпрыгнул в окно. Я вскочила, подбежала к подоконнику и увидела это...
Незабываемое зрелище, однако. Впечатляет.
Очевидно, что в прежние времена на плацу с флагштоком проходили пионерские линейки. Вот Николаша, закатав рукава, и устроил линейку в соответствии со своим мироощущением. А я-то голову ломала, куда все делись.
Да вот же они.
От флагштока тянулись две длинные цепочки связанных друг с другом тел.
Мальчики - налево, девочки - направо, как и положено. Мальчики, все как один, пребывали в глубокой несознанке. Девочки кто как. Время от времени
Николаша отступал назад, чтобы полюбоваться на свою работу, находил заметные ему одному изъяны и подравнивал строй. Привязав молокососа в хвост шеренги, Николаша и его подравнял, а стилет выбросил в большую кучу изъятого оружия, среди которого я рассмотрела несколько стволов и с десяток милицейских дубинок.
Рядом лежал еще один собачий труп. Я отвела взгляд - жалко до слез, хоть и пит-буль. В принципе, я люблю маленьких и пушистых, но жалко всех без разбора. Что-то слишком часто в последнее время меня пробивает на слезы. Старею, что ли?
Я спрыгнула вниз, отметив, что скоро разучусь пользоваться такой простой штукой, как дверь. Дичаю помаленьку. Пройдя вдоль цепочки тел, я не удержалась и зашлась в беззвучном хохоте. Меня поддержала Паша, и над поверженной шеренгой зазвенели веселые колокольчики. Жуткое, доложу, зрелище. Только что ее проткнули стилетом, кровь на сорочке еще не засохла, а она знай себе заливается. Я повалилась на землю, давясь безумным хохотом, в котором было все что угодно, кроме веселья.
- Ой... ой... не могу... плохо...
Рядом со мной упала Паша и, подражая мне, принялась кувыркаться в пыли:
- Ой.. ой...
Подошел Николаша, нагнулся, сгреб меня в охапку, приподнял высоко над землей, и встряхнул так, что все стало на место. Я с облегчением икнула.
- Спасибо, друг.
Потом он поднял на ноги Пашу, отстегнул от пояса холщевую сумку, протянул мне и коротко бросил:
- Перевяжи ее.
В сумке оказалась походная аптечка.
- Николаша... - увязалась я за ним, - Скажи, откуда у тебя автомат?
- Это трофей.
- Какой еще трофей?! - в ужасе воскликнула я.
- Один мерзавец дал поиграть.
- Надеюсь, ты играл осторожно, - буркнула я.
Он хмыкнул в ответ. И это его хмыканье мне очень не понравилось. И еще. Я заметила, что и Кшысь, и Николаша, все это время были в перчатках.
Замерзли, что ли? Думай, что хочешь. Ох уж эти мужчины, просто беда с ними.
Все Натке расскажу. Пусть сама разбирается.
Павел стоял в окне и издали наблюдал за нами. Николаша поманил его пальцем и вручил подошедшему юноше резиновую дубинку:
- Слушай, друг, я тут еще пошукаю, а ты карауль этих. Если кто прочухается, ты его маленько того...
Ребята устали, пусть отдыхают.
Нечего сказать, повезло Натке с возлюбленным - заботливый и незлопамятный.
Опасливо взяв дубинку двумя пальцами, качающийся на ветру Павел отправился на обход.
Опустившись на землю, я перевязывала Пашину шею, ловя на себе тревожные взгляды женщин, затянутых в черное. Ну что, гражданки, а с вами-то что делать прикажете?.. Подожду Николашу, и вместе с ним решим.
Моя нимфа явно не понимала, чего от нее хотят. Дело с перевязкой затягивалось.
- Сиди спокойно, - нервничала я.
Она срывала повязку и рвалась убежать. Горе мне с ней.
- Это шарф, понимаешь? - втолковывала я, - Красиво, понимаешь?
Пришлось сооружать из бинта бант.
Рядом, всего в нескольких десятках метров, потрескивал пожар. Пламя резвилось, с шумом обрушивались балки, но дело естественным образом шло к развязке. Вспомнив о коне, я подумала, что надо бы его найти и перевязать.
Санитарка из меня никудышная, но надо попробовать. Когда-то и он был милым ребенком, лежал в люльке и дул пузыри. Когда-то он не был конем.
- Ника, - подошел к нам Павел, - Там те, с кем мы были в одном бараке.
