Сэйси Ёкомидзо - Клан Инугами
— Они у меня, — прозвучал холодный голос Мацуко.
Открыв шкатулку, стоящую на подносе и полную щипаного табака, она выудила из-под листьев золотые карманные часы, положила их на татами и толчком отправила Киндаити. Все глаза следили за этой золотой вещицей, которая, крутясь, скользила по полу, и у всех волосы встали дыбом, потому что все воочию увидели самое верное доказательство вины — тот, у кого обнаружились эти часы, и был убийцей Такэ.
Мацуко криво улыбнулась.
— Я ничего не знала об этом отпечатке. Но когда я ударила Такэ в спину, он сперва пошатнулся, потом упал, и часы выскользнули у него из кармана. Подобрав их, я поняла, что это те часы, которые Киё… лже-Киё… отказался починить Тамаё. Я совершенно не знала, почему они оказались у Такэ, но что-то мне в этом не нравилась, вот я и решила прихватить их и спрятать.
И снова случайность! Ведь Мацуко не знала истинной роли этих карманных часов, когда решила их спрятать. Цепочка совпадений, какие нередко случаются в жизни.
Да, многие загадки в деле Инугами уже получили свое объяснение, но о многом еще предстоит узнать.
Безутешный странник
— Благодарю вас, госпожа Мацуко. Теперь, когда часы нашлись, все встало на свое место. — Киндаити смущенно откашлялся и повернулся к Киё. — Господин Киё, полагаю, мы выяснили все, что касается первого убийства. Давайте перейдем ко второму. У вас очень усталый вид. Так что, наверное, лучше я буду задавать вам вопросы, а вы отвечайте по мере возможности. Хорошо?
Киё слабо кивнул.
— Итак, не знаю, где вы прятались после того, как покинули эту виллу ночью шестнадцатого ноября. Однако двадцать пятого ноября, в день, когда произошло второе убийство, вы находились в заброшенном доме в деревне Тоёхата. Вы видели, как господин Томо принес в дом барышню Тамаё и пытался овладеть ею. Вы выскочили из своего укрытия, бросились на него, и в конце концов вам удалось привязать его к стулу. Потом вы позвонили Макаке, верно?
Киё ответил безжизненным голосом:
— Да, я думал, что Макака, когда примчится спасать Тамаё, он и Томо тоже развяжет.
— Понятно. Но Макака не обратил внимания на мольбы Томо и отвез домой только барышню Тамаё, и прошло немало времени, прежде чем господину Томо после долгих усилий часов в семь-восемь удалось высвободиться. Скинув путы, он надел исподнюю рубашку, рубаху, куртку и так далее и поспешил прочь. А поскольку Макака взял его моторку, он отправился домой на гребной лодке, оставленной Макакой.
— Что! Вы хотите сказать, что Томо в тот вечер вернулся на виллу? — удивленно воскликнул инспектор Татибана.
— Да, инспектор. Вы видели ссадины от веревки на коже Томо. Чтобы появились такие повреждения, веревка должна быть затянута не слишком туго. Но когда мы нашли господина Томо, связанного и с кляпом во рту, она просто врезалась ему в кожу. Это значит, что кто-то еще раз привязал его. Да еще пуговица от его рубашки — она оказалась в руках у барышни Саёко, но если она с того самого дня не покидала поместья, стало быть, нашла ее где-то здесь, в доме, либо в саду. Вот я и подумал, что господин Томо должен был вернуться в тот вечер и был убит здесь.
Инспектор Татибана согласился, тяжко вздохнув.
— Получается, что это Киё отвез труп обратно в заброшенный дом?
— Думаю, что так и было. Господин Киё, мне хотелось бы услышать об этом от вас. Зачем вы пришли в этот дом той ночью?
Плечи у Киё задергались, и, вперив в татами остекленевший взгляд, он тихо заговорил:
— Это было совпадение. Опять проклятая случайность. Оставив брошенный дом в деревне Тоёхата, я понимал, что туда мне больше возвращаться нельзя. Я был совершенно уверен, что Томо не видел моего лица, но полиция, конечно же, сразу выяснит, что здесь побывал репатриированный солдат, и постарается выследить его. Прежде я прятался то здесь, то там — что-то мне мешало покинуть эти края, но тут подумал, что ничего мне другого не остается, как уехать, может быть, в Токио. Однако для этого мне нужны были деньги — и довольно много денег. Поэтому, надеясь обсудить все это с Сизумой, я снова пробрался в поместье и свистнул ему. Один раз таким способом он мне выдал какую-то сумму. И в ту ночь Сизума тут же вышел на свист, и мы встретились, как всегда, в лодочном сарае. Когда я рассказал, что случилось и что я хочу уехать в Токио, он приободрился, потому что давно хотел, чтобы я убрался из этих мест подальше. Мы разговаривали, а тут к воротам канала со стороны озера кто-то подплыл на лодке и, обнаружив, что они заперты, перебрался через дамбу в сад. Мы насторожились и, выглянув из окна сарая, увидели, что это Томо.
Киё смолк, но тут же продолжал:
— Я был удивлен, я ведь думал, что Макака непременно развяжет его и что Томо давно уже дома. Вид у него был измученный и растерзанный. Миновав сарай, он потащился к дому. Мы молча смотрели ему вслед, как вдруг из темноты за его спиной появились две руки и набросили ему на шею что-то вроде веревки.
Киё снова смолк и утер трясущейся перевязанной рукой пот со лба. Жуткое молчание воцарилось в комнате. Черное пламя ненависти полыхало в глазах Умэко и Кокити.
— Борьба кончилась в мгновение ока, Томо рухнул на землю. Человек, удушивший Томо, вышел из тени, склонился над телом, потом выпрямился и огляделся. И я… я…
— Узнали, кто это?
Киё кивнул и снова содрогнулся.
Какая ужасная шутка судьбы — Киё стал свидетелем еще одного чудовищного преступления своей матери. Разве это не наихудшая участь, которая может выпасть на долю человека?
— В ту ночь… — Так начала Мацуко, совершенно не обращая внимания на свирепые взгляды присутствующих. Голое ее был лишен всякой интонации, словно она читала стихи по памяти. — Как раз в середине урока игры на кото мне зачем-то понадобилось зайти в комнату Киё. Не знаю, известно ли вам, что круглое окно в этой комнате выходит на озеро. Я вошла в комнату, окно было открыто, и совершенно случайно я увидела, что какая-то лодка подплывает к берегу. Лодка исчезла за лодочным сараем, но я поняла, что это, должно быть, Томо — потому что еще только вечерело, когда Умэко забеспокоилась, куда он подевался. Я потихоньку вышла из флигеля, подождала в тени и увидела, что к дому идет действительно Томо. Я сняла веревочный шнур с пояса кимоно и набросила ему на шею сзади. Он, должно быть, ужасно ослабел, потому что почти не сопротивлялся.
Мерзкая улыбка появилась на губах Мацуко. Умэко разразилась истерическими слезами, но Киндаити, не обращая на это внимания, спросил:
— Вы поранили правый указательный палец о пуговицу на рубашке Томо, не так ли? Тогда-то пуговица и оторвалась?
— Наверное. Я этого не заметила. Только вернувшись в комнаты, я поняла, что поранила палец. Кровь, к счастью, сразу же прекратилась, и я продолжала играть на кото, несмотря на боль. Но госпожа Кокин, кажется, видела меня насквозь. — Снова уголки рта Мацуко приподнялись в ужасной улыбке — улыбке хладнокровного убийцы.
Киндаити обратился к Киё:
— Господин Киё, пожалуйста, продолжайте.
Киё угрюмо взглянул на Киндаити, но продолжил свое чудовищное повествование:
— Когда мать исчезла, мы с Сизумой подбежали к Томо. Отнесли его обратно в лодочный сарай и попытались как-то оживить его дыханием рот в рот, но это не помогло. Сизума, опасаясь, что его долгое отсутствие может вызвать подозрения, вернулся в дом, а я в отчаянье все еще пытался оживить Томо. Примерно через полчаса Сизума вернулся, спросил, удалось ли мне это. Я ответил отрицательно, и тогда он сказал, что нельзя оставлять тело на территории поместья. «Отвези его обратно в деревню Тоёхата, — сказал он. — Сними с него рубашку и привяжи его к стулу, как было до того. Пусть думают, что его убили там». Сказав это, он дал мне денег, чтобы я мог уехать в Токио, и струну от кото, вместе с указаниями, на что ее употребить.
Голос Киё дрогнул и стал еле слышным. Но, собравшись с последними силами, он отрывисто заговорил:
— А что еще мне оставалось делать? У меня не было иного выбора, кроме как повиноваться ему. Сизума открыл ворота канала, снаружи мы нашли лодку, на которой приплыл Томо, положили тело в нее, и я погреб к деревне Тоёхата. Сизума закрыл за мной ворота. Добравшись до заброшенного дома, я устроил труп Томо, как мне велел Сизума, потом пешком дошел до Верхнего Насу и тут же уехал в Токио. А дальше… дальше, пока мне на глаза два дня назад не попалась вечерняя газета, я просто бродил по Токио, бесцельно, безнадежно, снедаемый чернейшей скорбью и болью.
Внезапно из глаз Киё потекли слезы.
Выбор Сизумы
Вечерние тени, наверное, удлинились, потому что капель, еще недавно так громко звеневшая, стихла, и в углах большой комнаты постепенно скапливался холод. Киндаити поежился не столько от холода внешнего, сколько от дьявольских деяний Мацуко, от; жестокости судьбы и злосчастных обстоятельств, постигших Киё, — они леденили ему душу.
