Дик Фрэнсис - Ради острых ощущений
Мы услышали более тяжелые шаги, они остановились у нашей двери, раздался стук. Пришли два санитара с носилками. Быстрыми, профессиональными движениями они подняли Элинор, закутали ее в одеяло и унесли. По коридору пронесся гул удивления и сочувствия.
Доктор закрыл дверь за санитарами и, не теряя времени, вынул из чемоданчика иглу и нитку, чтобы заштопать мой лоб. Я сидел на кровати Элинор, пока он суетился вокруг меня с иглой и дезинфицирующей жидкостью.
– А почему вы дрались? – поинтересовался он, делая стежки.
– Потому что на меня напали, – объяснил я.
– Да?
Он сдвинулся, чтобы сделать стежок под другим углом, и оперся на мое плечо, удерживая равновесие. Я дернулся, и он насмешливо спросил:
– Так значит, вам досталось больше всех?
– Нет, – медленно ответил я. – Я победил.
Он закончил свое дело и отрезал нитку ножницами.
– Ну вот и все. Большого шрама не будет.
– Спасибо.
Мой голос звучал слабо.
– Вы хорошо себя чувствуете? – резко осведомился он. – Бледно-желтый с серым – это ваш нормальный цвет лица?
– Бледно-желтый – да. А серый как раз говорит о моем самочувствии. – Я слабо улыбнулся. – Я еще и по затылку получил.
Он осмотрел шишку у меня за ухом и сообщил, что я выживу. Мы как раз выясняли, сколько еще ушибов и ссадин у меня на теле, когда в коридоре снова послышались тяжелые шаги и дверь со стуком распахнулась.
В комнату вошли два широкоплечих деловых полицейских. С доктором они были знакомы – оказалось, что он делает кое-какую работу для даремской полиции. Они вежливо поздоровались, и доктор начал было объяснять, что мисс Тэррен уже в больнице, но его прервали.
– Мы пришли за ним, сэр, – сказал тот, что был повыше, показывая на меня. – Конюх по имени Дэниел Роук.
– Ну да, он сообщил об отравлении мисс Тэррен…
– Нет-нет, сэр, это не имеет отношения к мисс Тэррен или ее отравлению. Нам надо допросить его по другому делу.
Доктор сказал:
– Но он плохо себя чувствует. Вы не могли бы дать ему время прийти в себя?
– Боюсь, это невозможно, сэр.
Они решительно направились ко мне. Один из них – который разговаривал с доктором – был рыжеволосый парень примерно моих лет с угрюмым, настороженным лицом. Его спутник был чуть пониже, его карие глаза тоже глядели с опаской. Похоже, они ждут, что я сейчас вскочу и задушу их обоих. Быстрым натренированным движением полицейские наклонились надо мной и крепко схватили за обе руки. Рыжий вытащил из кармана пару наручников и защелкнул их на моих запястьях.
– Лучше не рыпайся, приятель, – посоветовал рыжий, приняв мою попытку освободить больную руку из его клешни за стремление иступить в схватку с полицией.
– Пустите… руку, – с трудом выговорил я. – Никуда я не денусь.
Они отпустили меня и отошли на шаг в сторону. По явному облегчению, написанному на их лицах, я понял, что они и в самом деле боялись нападения с моей стороны. Я глубоко дышал, пережидая боль в руке.
– С ним не будет особых хлопот, – заметил темноволосый. – У него и вид-то – краше в гроб кладут.
– Он подрался, – сообщил доктор.
– Это он вам сказал, сэр? – рассмеялся темноволосый.
Я поглядел на наручники. Оказывается, они не только неудобны, но и страшно унизительны.
– Что он натворил? – спросил доктор.
– Он… э-э… ему придется дать показания в связи с нападением на его бывшего хозяина, тренера скаковых лошадей, который в данный момент находится без сознания, и еще на одного человека, которому пробили череп.
– Он мертв?
– Нам сообщили, что мертв, сэр. Мы еще не были в конюшне, но говорят, там была настоящая бойня. Нас двоих послали из Клейверинга за этим типом. Его надо доставить туда, потому что конюшня относится к нашему району.
– Быстро вы его нашли, – сказал доктор.
– Это точно, – с удовлетворением отозвался рыжий. – Наши ребята неплохо сработали. Какая-то женщина позвонила отсюда в полицейский участок Дарема и описала его, а потом они получили из Клейверинга сообщение о преступлении в конюшне и приметы. Они сравнили два описания и тут же связались с нами. Мы рванули сюда, и вот вам, пожалуйста, – у входа стоял его мотоцикл, номер совпал и все такое.
Я поднял голову. Доктор смотрел на меня с разочарованием и презрением. Пожав плечами, он произнес устало:
– Да-а, никогда не угадаешь… Мне бы и в голову не пришло, что он просто-напросто бандит. Надо же… – Он отвернулся и поднял свой чемоданчик.
И тут я не выдержал. Я слишком долго позволял окружающим презирать себя, не пытаясь оправдаться. Видно, эта капля переполнила чашу моего терпения.
– Я дрался, потому что они напали на меня, – сказал я. Доктор полуобернулся. Не знаю почему, но в тот момент мне
было очень важно убедить его. Темноволосый полицейский поднял брови и заметил, обращаясь к доктору:
– Этот тренер его бывший хозяин, а убитый – богатый джентльмен, владелец нескольких лошадей. Об убийстве сообщил старший конюх. Он увидел, как Роук выезжает со двора на мотоцикле, и удивился – ведь его накануне уволили. Пошел сказать об этом тренеру и обнаружил, что тот без сознания, а второй джентльмен убит.
Доктору этого было вполне достаточно. Он вышел из комнаты не оглянувшись. Что толку оправдываться? Уж лучше последовать совету рыжего и «не рыпаться».
– Ну, пошли, приятель, – сказал темноволосый.
Они снова смотрели на меня недоверчиво и враждебно, готовые ко всему. Я медленно поднялся на ноги, чувствуя, что каждое движение дается мне с мучительным трудом, и не желая напрашиваться на сочувствие, которого мне все равно не видать. Против своего ожидания, я не только не упал, но даже несколько приободрился. Наверное, здесь сыграл роль психологический фактор – когда я стоял, полицейские казались мне не огромными, угрожающе нависшими стражами порядка, а двумя обычными молодыми людьми моего роста, выполняющими свою работу и очень старающимися не наделать ошибок.
С ними же все, естественно, было наоборот. Видимо, они подсознательно считали, что все конюхи – коротышки, и мой рост неприятно поразил их. Они стали гораздо агрессивнее.
В моем положении не было большого смысла вступать в конфликт с полицией, мне не хотелось осложнять свои и без того неважные дела.
– Не беспокойтесь, – вздохнул я, – у вас не будет со мной проблем.
Но им приказали доставить бешеного головореза, который размозжил человеку череп, и они были начеку. Рыжий крепко сжал мою правую руку и подтолкнул меня к двери. В коридоре темноволосый таким же образом схватил меня слева.
Коридор кишел группками любопытных студенток. Я остановился как вкопанный. На глазах у десятков девушек полицейский потащил меня вперед.
Смысл желания провалиться сквозь землю дошел до меня во всей полноте. Остатки моего чувства собственного достоинства внезапно восстали – я не мог пережить, что меня волокут, как преступника, перед столькими умными и «симпатичными молодыми женщинами. Их пол и возраст меня доконали. Мне было бы намного легче, если бы это были мужчины!
Но мне пришлось выпить всю чашу до дна. На протяжении всего долгого пути от комнаты Элинор до входной двери, всех этих нескончаемых лестниц и запутанных коридоров, каждый мой шаг сопровождался внимательными женскими взглядами. Это было унижение, которого мне никогда не забыть. А может быть, с отчаянием подумал я, человек привыкает даже к тому, что его ведут через толпу в наручниках, если это случается довольно часто. Когда привыкаешь, перестаешь реагировать… Сейчас это было бы кстати!
Хорошо хоть, мне удалось ни разу не споткнуться, даже на ступеньках, что в прямом и переносном смысле спасло меня от окончательного падения. Когда меня наконец впихнули в стоявшую внизу полицейскую машину, она показалась мне тихой пристанью и раем небесным!
Меня посадили впереди, между двумя полицейскими. Вел машину темноволосый.
– Уф-ф, – сказал он, сдвигая на затылок фуражку, – эти уж мне девицы…
Лицо у него было красное от смущения, на лбу выступили мелкие капли пота.
– А этому хоть бы хны, – заметил рыжий, садясь между мной и дверью и вытирая шею платком. – Силен парень.
Я сидел, уставившись в окно, следя глазами за пробегающими по бокам огнями Дарема, и думал, что лицо человека и впрямь создано, чтобы скрывать его мысли. Весь кошмарный путь по колледжу был для меня пыткой, а они этого не заметили… Значит, долгие месяцы практики, когда мне приходилось маскировать свои чувства и мысли, не прошли даром – мое лицо автоматически сохраняло равнодушное выражение. Что ж, пожалуй, эта привычка еще сослужит мне службу в ближайшие несколько часов, а то и дней.
Остаток пути я посвятил размышлению о том, что я попал в неприятный переплет и выпутаться будет не так просто. Ведь я же действительно убил Эдамса! К тому же ко мне отнесутся не как к солидному уважаемому гражданину, а как к убийце и подонку, норовящему уйти от правосудия. Меня оценят согласно той роли, которую я добровольно взял на себя, и оценка эта, боюсь, окажется очень низкой. Тут уж ничего не поделаешь. Понятно, что я продержался у Хамбера восемь недель не только благодаря своему оборванному виду. Если Эдамс поверил в то, что я подонок, поверит и полиция – живые доказательства этому сидели с двух сторон от меня, с подозрением следя за каждым моим движением.
