Фридрих Незнанский - Синдикат киллеров
Тебе ж, если из квартиры выйти, так обратно никак не войти. Совсем я дурак стал. Здравствуй, котенок». И поцеловал. Знаешь, как я уж потом-то ревела! Ну как дура последняя...
В вагоне метро было тесно.
— Славка, а у меня не получится, как в том анекдоте? Турецкий оглянулся на стоящих впритык пассажиров и прижался к Славкиному уху: — Одна другую спрашивает: ты когда минет делаешь, глаза мужа видишь? А та отвечает: однажды видела. Делаю минет, а тут он входит.
Грязнов так захохотал, что народ отшатнулся: ненормальный какой-то!
— А к чему ты? — отсмеявшись, спросил Слава и вытер глаза ладонью.
— Лежу я, приготовился, а входит Ирка?
— Как тебе не стыдно!
— Ну так скажи хоть кто? — настаивал Турецкий.
— Приедем, увидишь. Тебе точно понравится...
Увидев Нину, Турецкий, во-первых, не узнал ее, а во-вторых, удивился, помня о пристрастии Грязнова к достаточно выразительным женским формам. Впрочем, пристрастия, как и времена, быстро меняются. Очень симпатичная девочка — стройненькая, но без острых углов, и мордашка ничего. Одета хорошо, со вкусом.
Но, зайдя в комнату, онемел. Увидел Карину. Оглянулся на Нину. Потом посмотрел на Славку.
— У вас, Александр Борисович, — сказала вдруг Нина, — очень выразительный взгляд. Постоянно думающего человека.
Славка прыснул, но постарался все-таки сохранить серьезную мину. Турецкий, наконец, нашел нужный тон:
Ну разыграли! А ведь я вас, Нина, наверное бы так и не узнал, если бы не увидел Карину. А что касается вас, — он с поклоном взял ладонь Карины и элегантно поднес кончики ее пальцев к своим губам, — вас не узнать невозможно. Раз увидел — и на всю жизнь!
— Вот и хорошо, — констатировала Нина и безапелляционно добавила: — Мужчины — мыть руки и за стол!
Они ушли в ванную. Турецкий закрыл дверь и сказал Грязнову:
— Ты вообще-то соображаешь, что делаешь?
— А что тебе не нравится? — намыливая руки, спросил Слава.
— Такие подставки, старик, весьма опасны. Они ж у нас по делу проходят.
— Свидетелями. Ну и что?
— Так ведь неизвестно же, как все еще повернется!
— Да пусть как хочет, так и крутится. А мы — живые люди.
— А если свидетели станут соучастниками?
— Не надо, Саня, — поморщился Грязнов. — Не обижай их. Ты еще очень многого не знаешь, а мне известно.
— Что, Нина рассказала?
— А чем она тебе не нравится? Может, я женюсь на ней!
— Ну это, конечно, твое дело. А мне-то что прикажешь?
— Ах вон ты о чем! Ты у нас, оказывается, мальчик и не знаешь, как занимаются любовью. Тебе рассказать? Или надо показывать?
— Да ну тебя к черту! Ситуация... А, теперь уже все равно: было — не было... Конечно, было! И разговаривать не о чем.
Саня, все эти наши служебные условности мне уже вот где. — Грязнов провел себя ногтем по горлу и взял полотенце. — А всякие вшивые законы нарушали и будут нарушать, чем бы они ни грозили.
А тут — какие запреты? Сам подумай. И мой лучше руки. Между прочим, ты Карине нравишься.
— Ты-то почем знаешь?
— Профессия, Саня. Сыщик я. Все видеть и знать должен. Да и народ поговаривает. Хотя если уж тебя задавила твоя щепетильность, есть выход. Сразу налево и — за дверь. Придумай себе срочное дело, а я, так и быть, подтвержу.
Турецкий посмотрел на Грязнова как на безнадежно больного человека.
— Я что, по-твоему, сильно похож на идиота? Чтоб такую бабу упустить? Да я ж сам себе никогда не прощу?.. А потом, зачем же я именно сюда на три ночи заказал машину? Нет, старик, это я просто таким вот образом совесть свою довожу до кондиции, хотя, если честно, чего-то ничто меня не мучает.
— Давно бы так. Кончай мытье, а то наше отсутствие становится подозрительным. И больше жизни, Саня!
Поначалу Саша и Карина держались несколько скованно, были чересчур вежливы, беседовали исключительно на «вы» и на отвлеченные темы, старательно обходя то, что касалось повода для их знакомства.
Нина же старалась всячески сломать эту напряженность — смеялась, ластилась к Славке, словно демонстрируя: можно и так — целоваться взасос при свидетелях, и пошутить не очень скромно. Словом, вела себя раскованно: вот глядите, я люблю этого человека и хочу его, потерплю еще немного, а потом уведу в другую комнату — и только вы нас и видели! И сидите себе тут, и ведите умные разговоры про Америку, ах-ах!..
Надо было перейти какую-то грань, после чего все покатится само. Но Турецкий, большой мастак по этой части, вдруг растерялся, словно его околдовало присутствие Карины. А она сидела рядом, соблазнительная до чертиков и, главное, доступная — только руку протяни... Ее раскосые черные глаза, матовая кожа и вольно распущенная копна тяжелых черных волос завораживали. Плавное, чуточку ленивое движение рук, высокая грудь, крутой изгиб бедра, круглая открытая коленка — все это, вместе взятое, туго обтянутое переливающейся малиновой тканью, обволакивало Турецкого знойной атмосферой грешных сказок тысячи и одной ночи, в которых величайшие мудрецы и калифы находили высшее отдохновение от государственных дел меж тяжелых бедер медлительных и жарких красавиц, на их пупках, вмещавших, по свидетельству очевидцев, до четырнадцати унций орехового масла...
И когда Турецкий дозрел до быстрого и решительного грехопадения, Карина, словно физически ощутив его желание, вдруг поднялась и сказала, что надо убрать лишнее со стола. Саша, естественно, предложил свою помощь. С кое-какой грязной посудой они вышли на кухню, сложили в раковину тарелки, повернулись друг к другу, и руки их встретились сами. Следом рванулись губы, еще миг — и всему нашлось дело: губы всасывали сладкие соки, руки медленно и жадно приближались к потаенным местам, а глаза требовали немедленного и полного уединения.
Карина изнемогала, и Саша чувствовал это по ее бурному и прерывистому дыханию, по неустойчивому положению ног, искавших опору на ускользающем полу...
А так как фантазия обыкновенного москвича, всю жизнь стесненного коммунальным окружением, простирается не слишком далеко, ибо десятилетиями в качестве самого уединенного места ему предлагалась ванная, именно этот адрес и пришел в распаленную голову Александра. Славкина ванная была просто находкой — просторная и с зеркальной дверью.
Подлинная страсть не замечает неудобств, она жаждет немедленного устранения всех препятствий между предметами вожделения. Недаром же мировая художественная литература пестрит поразительными примерами того, как божественной красоты герцогини в пылу страсти отдавались своим конюхам прямо в зарослях крапивы, не замечая злых укусов на своих благородных ляжках и ягодицах. Желание не любит меры.
Оба созрели до такой степени, когда постороннее просто перестает существовать. Карина решительно обхватила руками раковину, а Саша двумя резкими движениями — вверх и вниз! — обнажил молочно-розовое поле битвы и — в атаку! Теряя уже всякое ощущение реальности происходящего, Карина вдруг увидела сбоку собственное зеркальное отражение во всех изумляющих подробностях, и оно ее заворожило. Это неожиданное переплетение острых физических и зрительных ощущений на пределе сознания доставило им обоим пошлине невыносимое наслаждение. До визга, сладчайшей боли и полного сокрушения бытия. Свет померек в глазах!..
Когда они с некоторой, конечно, неловкостью вернулись в застолье, Нина отреагировала оригинально:
— Ну ребяты!.. У нас тут люстра качалась — вот это я понимаю!.. Видишь, рыжик, я ж тебе говорила — нет худа без добра!
И поскольку в словах ее была не ирония, а скрытое восхищение и поощрение к дальнейшему, более изощренному действу, Турецкого и Карину оставило напряжение от некоторой неловкости, и все случившееся превратилось в веселую шутку, которую можно и даже нужно повторить, только бы перевести дыхание.
Через короткое время Саша и Карина снова почувствовали неодолимое желание уединиться, и они ушли в соседнюю комнату, оставив хозяину и возможной будущей хозяйке раскладной диван, где, словно того и ждали, немедленно заклубились и закипели свои страсти и стенания.
Карина наслаждалась так, будто каждый миг этой ее жизни был последним — взахлеб, вразлет и вдребезги! Давно не встречал подобного пыла ее партнер.
Это было царское пиршество. Богатое, щедрое, разнообразное и утонченное. Причем всего было с избытком, ибо никакой меры Карина не знала и не желала. Она ежеминутно умирала в его объятиях в муках наслаждения, чтобы немедленно возродиться для новых.
Широкое ватное одеяло, разостланное на полу, стало их борцовским ковром, а может быть, и их планетой, на которой не могло быть победителей, поскольку выигрывали всегда только побежденные.
