Дик Фрэнсис - Дорога скорби
— Пеки? — озадаченно спросил Чарльз.
— Пекторальные мышцы, — объяснил Норман. — От катания на водных лыжах.
— А...
— А как ты добрался сюда от Комб-Бассет? — спросил я Джонатана.
— Бегом.
Он вошел в дом Арчи, даже не запыхавшись.
— Ты сможешь съездить на мотоцикле кое-куда — теперь, когда тебе исполнилось шестнадцать? — спросил я.
— Сделайте одолжение.
— У него нет мотоцикла, — сказал Арчи.
— Он может угнать его.
— Но... зачем?
— Съездить в Шропшир, — сказал я. Меня завалили возражениями.
Я объяснил Джонатану, что нужно сделать.
— Найди кого-нибудь — кого угодно, — кто видел, как Эллис Квинт приехал на танцы. Найди людей, которые парковали машины.
— Он не может ходить по пабам, — упорствовал Норман. — Ему еще нет и восемнадцати.
Мы с Джонатаном обменялись взглядами. В пятнадцать он покупал в пабе джин для жены дальнобойщика.
— Эй, — сказал он, — а куда мне надо ехать?
Я объяснил ему подробно. Его дядя и все остальные смотрели неодобрительно. Я выгреб из поясной сумки все оставшиеся там деньги и дал ему.
— Я хочу получить письменные показания, — сказал я. — Привези мне бумагу. За подписью свидетеля. Все должно быть солидно.
— Это вроде испытания? — медленно спросил он.
— Да.
— О'кей.
— Не задерживайся там больше одного дня, — сказал я. — Не забывай, тебя могут на этой неделе вызвать в суд давать показания.
— Как будто я могу забыть.
Он прихватил стопку сандвичей, широко мне улыбнулся и, не сказав больше ни слова, ушел.
— Вы не можете, — выразительно сказал Арчи.
— А что вы собираетесь с ним делать?
— Но... он...
— Он сообразительный парень, — сказал я. — Наблюдателен. Силен.
Посмотрим, как он справится в Шропшире.
— Ему всего шестнадцать.
— Мне нужен новый Чико.
— Но Джонатан угоняет машины.
— Но за все лето не угнал ни одной. Ведь так?
— Это не значит...
— Умение угнать машину, — с юмором сказал я, — в моих глазах скорее достоинство. Посмотрим, что он сделает завтра с этим алиби.
Арчи, все еще недовольный, отступил.
— От этого слишком многое зависит, — тяжело вздохнув, проговорил Дэвис.
— Если Джонатан ничего не найдет, в понедельник поеду сам, — сказал я.
— Будет слишком поздно, — сказал Дэвис.
— Нет, если вы сделаете так, что ваш коллега попросит еще один день отсрочки. Придумайте грипп или что-нибудь в этом роде.
Дэвис с сомнением сказал:
— Насколько вы связаны с этим судом? «Памп» — или Эллис Квинт, они ведь все равно не отстанут от вас? Я имею в виду... Эта кампания ненависти... вы не хотите отступить?
Чарльз обиделся за меня.
— Конечно, он не отступит, — сказал он. Такая вера! Я прямо сказал Дэвису:
— Не дайте вашему коллеге отступить. Вот где настоящая опасность.
Скажите ему, чтобы он настаивал на обвинении, алиби там или не алиби. Скажите прокуратуре, чтобы они нашли немного мужества.
— Сид! — Он отпрянул назад. — Они реалисты.
— Они до посинения боятся адвокатов Эллиса. Ну а я их не боюсь. Эллис отрубил ногу жеребцу Бетти Брэккен. Больше всего на свете я бы хотел, чтобы он этого не делал, но он сделал. У него нет алиби на ту ночь. Заставьте своего коллегу сказать адвокатам Эллиса, что жеребец в Нортгемптоне — подражательное преступление. Если мы не можем опровергнуть алиби Эллиса, то скажем, что это подражание, и будем на этом настаивать, и, если вы имеете хоть какое-то влияние на вашего коллегу прокурора, сделайте так, чтобы он дал мне возможность сказать об этом в суде.
— Я не должен давать ему инструкций вроде этой, — тихо сказал Дэвис.
— Да просто зароните в него эту мысль.
— Так как, Дэвис? — сухо сказал Арчи. — Наш мальчик не выказывает ни единого признака того, что кампания ненависти имела успех. Скорее наоборот, не так ли?
«Наш мальчик» встал, чувствуя слабость. Это был очень долгий день.
Арчи вышел вместе со мной и Чарльзом в прихожую и протянул руку на прощание. Чарльз сердечно пожал ее. Арчи взялся за мою кисть и посмотрел на вздувшиеся и глубокие рубцы, уже ставшие багровыми и черными.
— Вы весь вечер с трудом держали в руке стакан, — сказал он.
Моя рука оставалась рукой, и только это имело значение.
— Никаких объяснений? — спросил Арчи. Я покачал головой.
— Каменная стена говорит больше, — спокойно сообщил ему Чарльз.
Арчи, отпустив мою руку, сказал:
— Британский совет скачек хочет, чтобы вы проверили лояльность некоторых членов Совета. Сверхсекретное расследование.
— Они меня об этом не просили, — сказал я.
— Они просили меня, — сказал Арчи, и в его глазах блеснуло удивление. — Я сказал, что это сделаете вы — или никто.
— Никто, — сказал я. Он рассмеялся. — Вы начнете сразу после окончания дела Квинта.
Проблема в том, думал я, сидя рядом с Чарльзом в машине по пути в Эйнсфорд, что дело Квинта имеет шанс никогда не кончиться. Эллиса могут посадить в тюрьму, а могут и не посадить, но для нас обоих это будет не конец.
Одержимость Гордона может сделаться сильнее. Эллис может изуродовать не только лошадь. В них обоих заложено пренебрежительное равнодушие к живому.
Никто не может быть полностью защищен от человека с навязчивой идеей.
Нужно просто жить и не обращать внимания на угрозы. И я должен как-то отвадить Гордона от двери моей квартиры на Пойнтсквер. Чарльз сказал:
— Ты не думаешь, что перекачка файлов Йоркшира на твой компьютер безнравственное дело? Что это... воровство?
Он говорил без осуждения, но оно предполагалось. Я вспомнил наш давний спор о том, что благородно, а что — нет. Он сказал, что мое понимание чести сделало мою жизнь чистилищем, а я сказал, что он не прав, и что чистилище — это когда отказываешься от чести и знаешь, что сделал это. «Это только для тебя, Сид, — сказал он тогда. — Для всего остального мира это нетрудно».
Кажется, он применил ко мне мое же собственное необдуманное суждение.
Была ли кража сведений оправданна или нет? Я сказал, не извиняясь:
— Это было воровство и бесчестье, и я снова сделал бы это.
— А чистилище подождет?
Я с удивление спросил:
— Вы читали «Памп»?
Миль через пять он сказал:
— Это похоже на правду.
— Угу.
— "Памп" — это другой вид чистилища.
Я кивнул и лениво добавил:
— Приемная в чистилище.
Он нахмурился и с отвращением посмотрел на меня.
— Так значит, ад настал?
Он ненавидел неумеренные эмоции. Я остыл.
— Нет. Извините. Это был слишком длинный день.
Еще через милю он спросил:
— Как ты поранил руку?
Я вздохнул.
— А вы не будете нервничать, Чарльз, если я вам скажу?
— Нет. Все в порядке. Никакого беспокойства.
— Ну тогда... это Эллис упражнялся.
— Эллис?
— Ага. Лорд Тилпит и Оуэн Йоркшир смотрели, как Эллис развлекается.
Вот откуда они теперь знают, что он виновен в том, в чем его обвиняют. Если бы у Эллиса был секатор вместо гаечного ключа, у меня бы не было рук — и бога ради, Чарльз, смотрите на дорогу.
— Но, Сид...
— Не нервничайте. Вы обещали. Это быстро заживет. Если бы он хотел сегодня убить меня, он мог бы это сделать, но вместо этого он дал мне шанс на спасение. Он хотел... — Я сглотнул. — Он хотел заставить меня заплатить за свое поражение... и он заставил меня заплатить... и в понедельник в суде я постараюсь опозорить его навеки... Но я ненавижу это.
Он доехал до Эйнсфорда в молчании, в котором, как я понял, не было обвинения. Остановившись у дверей дома, он с сожалением сказал:
— Если вы с Эллисом были такими хорошими друзьями... ничего удивительного, что бедная Джинни не вынесла этого.
Чарльз увидел, как у меня застыло лицо.
— Что такое, Сид? — спросил он.
— Я... я мог сделать неверное предположение.
— Какое предположение?
— А? — слабо отозвался я. — Надо подумать.
— Тогда думай в постели, — легко сказал Чарльз. — Уже поздно.
Я думал половину ночи. Месть Эллиса жестоко терзала мои пальцы. Эллис связал мне кисти и дал тридцать секунд форы... Я мог бы быть мертв, подумал я, если бы мы не были друзьями.
В Эйнсфорде у меня были дубликаты всех вещей, оставшихся в автомобиле, — зарядник для батареек, бритва, одежда и все прочее, кроме сотового телефона. SIM-карта осталась у меня, но была бесполезна.
Проблема с отсутствием машины опять была решена с помощью «Теле-Драйв» — за мной заехали утром в воскресенье.
На предложение Чарльза провести день, отдыхая рядом с ним («Может, в шахматы сыграем?»), — я ответил, что собираюсь навестить Рэчел Фернс.
Чарльз кивнул.
— Возвращайся, если будет нужно.
— Всегда.
— Береги себя, Сид.
Рэчел, как сказала мне по телефону Линда, отпустили на один день из больницы.
— Да, приезжайте, — попросила она. — Вы нужны Рэчел.
Сама Рэчел выглядела бескровной — бледный призрак девочки из страны холмов. За те пять дней, что я ее не видел, синие тени у нее под глазами стали глубже, она похудела так, что впалые щеки, лысая голова и большие, окруженные тенями глаза делали ее похожей на экзотическую птичку.
