Виктор Доценко - Биография отца Бешеного
Неожиданно меня осветила фарами приближавшаяся машина. Я выбежал на проезжую часть и замахал руками. Представьте мою радость, когда передо мною остановилась "Скорая помощь". Я даже перекрестился.
- Что случилось? - спросил мужчина в халате.
Почему-то подумалось, если скажу правду, те первым делом вызовут милицию, а уж потом окажут помощь.
- Стеклом порезался! - сказал я и поднял руку, из которой ручьем бежала кровь.
- Садись! - пригласил в машину тот.
"Скорая помощь" отвезла меня в больницу, где дежурным хирургом в эту ночь был армянин. Высокий, полный, пальцы как сардельки, что нам подавали в столовой.
- Гаваришь, стэклом порэзал? - с очень сильным акцентом спросил он, внимательно изучая кровоточащий безымянный палец.
- Ну, - буркнул я, с трудом терпя боль.
- Вирошь ти всо... Пошевэли палцэм!
Я попытался, но ничего не получилось.
- Понятно: порэзаносухожилиэ... Будэм опэрация дэлать!
Около двух часов длилась операция, и хирург-армянин заверил, что сшил оба сухожилия. Правую кисть уложили в лангету, и меня отправили в палату, где я заснул мертвецким сном. А утром, только я продрал глаза, у моей кровати уже сидел сотрудник милиции, поверх формы которого был накинут халат.
- Капитан Синицын! - представился он.
- Доценко, - ответил я. - Чем могу быть вам полезен, товарищ капитан?
- Это я могу тебе быть полезен! - Он чуть повысил голос.
- А почему вы мне тычете? - вспылил я. - И вообще мне хреново... - Я отвернулся в сторону.
- Извините, товарищ Доценко, я с ночного дежурства и немного на взводе... - смущенно пояснил капитан.
- Ладно, - смягчился я. - Задавайте вопросы...
- Все очень просто: кто? когда? где?
Я, стараясь не упустить ни одной подробности, рассказал о вчерашнем инциденте. Капитан все тщательно записал, потом попросил:
- Можете описать?
- Кого? Кто с ножом на меня бросился?
- И его, и его приятелей...
В моей памяти, кроме нападавшего, четко зафиксировался облик парня, откликнувшегося первым на вопль приятеля. Запомнился он тем, что у него была обезьянистая фигура: короткие кривые ноги, широкие плечи и очень длинные руки.
- Браво, Виктор Николаевич! Знакомая личность! Ну, поправляйтесь, на днях навещу!
- Не обижайтесь, товарищ капитан, что сорвался: больно очень! - Почему-то мне захотелось, чтобы капитан ушел от меня в лучшем настроении, чем пришел.
- Все в порядке, Виктор! - Капитан как будто понял мое состояние и потому добавил: - Я тоже не подарок!
Всю компанию задержали через три-четыре дня. Капитан их расколол очень быстро: они наперегонки спешили все рассказать. Оказалось: сидела теплая компания, парни играли в карты. Один все проигрывал и проигрывал. Когда проигрался окончательно, победитель предложил, что в случае очередного проигрыша тот "замочит" первого встречного. Этим первым встречным и стал я. Как подумаю, что этому уроду первым мог попасться старик или ребенок - мороз по коже! Хорошо, что порезанным пальцем отделался.
Через пару дней после операции меня повели на перевязку. Процедурная медсестра осторожно разбинтовала руку, высвободила ее из лангетки. Подошел мой врач.
- И чито у тэбэ имээм? - спросил он и неожиданно резко отогнул мои пальцы, чтобы посмотреть на швы.
Представляете? У меня было перерезаны сухожилия: нож попал точно в основание безымянного пальца и полностью перерезал сухожилия, которые сразу же втянулись в ладонь. И хирургу, чтобы найти два конца сухожилий, пришлось разрезать ладонь, потом искать их концы, сшивать их. И конечно же, ладонь должна пребывать в полусогнутом состоянии, пока не срастутся и потом не разработаются сухожилия...
А он дернул. Я вскрикнул от резкой боли, а из ладони брызнула кровь.
- Всо нормално... ти чито, не мужчына, да? - успокаивал этот коновал меня, а мне хотелось лягнуть его ногой.
Впоследствии оказалось, что одно из сухожилий он все-таки разорвал. К сожалению, это обнаружилось поздно. Когда меня выписали из больницы, Вадим Константинович организовал мне направление в ЦИТО, к Зое Сергеевне Мироновой. Об этой удивительной женщине могу говорить только в превосходных степенях. В прошлом она была замечательной спортсменкой. Потом стала одним из лучших травматологов страны. Ее золотые руки вернули в строй очень многих великих спортсменов, известнейших людей искусства. Когда я вошел в ее кабинет, она сразу спросила:
- Чем занимаешься?
- Десятиборьем...
- Серьезный спорт, - кивнула она. - Что с рукой-то?
Я молча протянул выписку из больницы, но потом буркнул:
- Один мясник сделал операцию, а потом сам же и порвал сухожилие...
- Вот как? - Она невозмутимо пожала плечами.
Прочитала выписку. Внимательно осмотрев мою руку, попросила согнуть и разогнуть палец, потом сделал это сама.
- Похоже, ты прав!
- И что теперь делать? - растерялся я.
Зоя Сергеевна задумчиво проговорила:
- Конечно, можно жить и с таким пальчиком: ты же не пианист... Но если хочешь, можно повторить операцию и попытаться отыскать второе сухожилие...
- А какова гарантия?
- Какова? Стопроцентной не дам!
- Понятно... А без операции что делать?
- Что делать? Трудиться! На процедуры ходить, руку разрабатывать...
- Что ж, буду трудиться! - твердо сказал я.
Месяца два я ездил в ЦИТО на физиотерапию. Захват руки восстановился только частично: палец до сих пор так и не сгибается и не разгибается до конца. Что не помешало мне не только стать чемпионом Москвы, но и выполнить нормативы мастера спорта. С Зоей Мироновой мы встречались еще, но об этом в свое время...
С травмами мне всю жизнь "везло".
Помните про взрыв (случившийся, кстати, тоже в мае)? Я мог остаться слепым на всю жизнь, а отделался лишь несколькими шрамами. И еще раз (опять в мае) я мог потерять зрение. Это произошло в Омске, через год после моих экспериментов с самодельной взрывчаткой.
Мы жили на первом этаже, и наша лестничная площадка была на четыре ступеньки выше площадки перед входной дверью, за которой был небольшой тамбур и дальше - уличная дверь. Входная дверь была с двумя застекленными проемами: один на уровне лица, второй несколько ниже. Нижнее стекло выбили и залатали фанерным листом. Однажды я куда-то очень спешил. Бегом сбежал по ступенькам и на ходу ткнул руками в фанеру, чтобы открыть дверь. Фанера вывалилась наружу, а мое лицо с размаху врезалось в верхнее стекло...
До сих пор не знаю, каким чудом у меня сохранились глаза. Наверное, Бог все-таки не оставляет меня без внимания. Однако у меня на всю жизнь остался шрам на переносице, а под кожей на щеке можно нащупать осколочек стекла...
Завершая тему рокового для меня месяца мая - именно в мае, точнее сказать, десятого меня арестовали в первый раз и в конце мая - во второй.
И именно десятого мая, по-моему, шестьдесят шестого года произошел со мною еще один трагический случай...
В тот год я познакомился с милой девушкой по имени Александра. Она была удивительно обаятельной - доброй, внимательной и заботливой. Ее мама работала врачом в подмосковном санатории, и они с Сашей проживали в небольшой квартирке на территории этого санатория, утопавшего в объятиях мохнатых лап хвойного леса.
На Праздник Победы Саша пригласила меня к себе. Компания была небольшой, но застолье получилось очень веселым и уютным. После обеда всей компанией отправились гулять по лесу, а ночью голышом купались в небольшом пруду, вода в котором была теплой для этого времени года: Саша говорила, что он не замерзает даже в самую лютую стужу. Вероятно, его питали подземные горячие источники. Короче говоря, все получили заряд бодрости и массу удовольствия.
Близились экзамены, и потому на следующий день, то есть десятого мая, я поблагодарил Сашу и ее маму за удивительный праздник и отправился на станцию. Естественно, мне налили "посошок на дорожку".
В состоянии блаженной эйфории, облаченный в белый плащ, из-под которого выглядывал черный галстук-селедка, я сидел во втором от головного полупустом вагоне, с глуповатой улыбкой на лице. Неожиданно послышался женский крик из ближнего тамбура. Вначале я подумал, что мне почудилось, но крик повторился. Я несколько удивился тому, что из двух десятков сидящих в вагоне мужчин и женщин никто даже не пошевелился: то ли не слышали, то ли сделали вид, что не слышат, моментально превратившись в глухонемых. У меня было столь радужное настроение, что я не мог стерпеть, что кому-то может быть сейчас плохо.
Продолжая улыбаться, я подошел к дверям тамбура, заглянул в стеклянное окно. Там находились трое парней лет двадцати и девушка чуть моложе. На ней была яркая оранжевая курточка, из-под которой выглядывала коротенькая юбчонка зеленого цвета. Двое парней держали ее за руки, зажав рот, а третий, лапая одной рукой за грудь, второй залез под юбку. На девушке был розовый пояс, который поддерживал капроновые чулки телесного цвета.
