Наталья Солнцева - В храме Солнца деревья золотые
Как только автобус тронулся, Мельникова уснула. И спала до самого туннеля. Глафира разбудила ее, когда они прибыли на место. Пока съемочная группа выгружала оборудование, она побежала искать Изотова.
Инженер стоял около склада стройматериалов и разговаривал с Панчуком.
— Вас Лариса зовет, — запыхавшись, выпалила администраторша. — Она там, в автобусе. Хочет поблагодарить за свое спасение.
— Какое там спасение? — улыбнулся Изотов. Кажется, ему действительно нравилась Мельникова. Он поспешил к автобусу.
О чем они с Ларисой разговаривали, Глафира не знала. Но инженер вышел из автобуса очень радостный, в прекрасном настроении.
— Глафира! — весело сказал он. — Где ваше начальство? Я разрешаю съемки. Можете начинать прямо сейчас. Где Панчук? Панчук! Выдай людям противогазы и каски, сколько есть, и проводи в туннель. Пусть работают там, где установлены тюбинги.
Лариса смотрела в окно, вспоминая смущенную улыбку Изотова. Какой приятный мужчина. И почему жена с ним жить не стала? Дура, наверное.
Ей опять захотелось спать. Закутываясь в куртку, Лариса машинально сунула руку в карман. Там лежал какой-то камешек. «Наверное, закатился, когда я упала в обморок», — подумала она.
Камешек оказался неожиданно красивым — желтеньким и блестящим. Лариса поднесла его к свету. Он был похож на маленький золотой самородок…
Община гуру НангаванаВсе шраваки с нетерпением ждали возвращения Длинного.
— Куда это он запропастился? — недовольно ворчал Криш. — Его только за смертью посылать.
Учителя беспокоило настроение в общине. Шраваки были раздраженными, по любому поводу вспыхивали злые споры.
— Не говори так, — остановил он Криша. — Разве ты желаешь зла брату своему?
— Какой он мне брат? — вспыхнул тот. — Тамбовский волк ему брат! Сначала заставил всех нас без соли сидеть, теперь и вовсе сдымил!
— Как ты смеешь грубить Учителю? — возмутился Хаким. Будучи восточным человеком, он не мог смириться с неуважением к старшему. — Ты невежда и хам. Нам следовало бы выставить тебя вон отсюда.
— Заткнись, святоша! — забыв о смирении, гаркнул Криш.
Хаким насупился и отошел в сторону. Он уселся по-турецки на своем топчане и уткнулся в сборник восточной поэзии, всем своим видом демонстрируя нежелание связываться с таким неотесанным чурбаном, как Криш. Омар Хайям успокаивал Хакима лучше любой медитации. Признаться, медитация и пение мантр стали действовать ему на нервы. Он с трудом заставлял себя высиживать положенное время, чувствуя, как с каждым разом внутри него нарастает протест.
— Может быть, все гораздо проще? — саркастически произнес Женя Голдин. — Витек отключил свой ум, погрузился в трансцендентный слой мирового сознания и… вознесся? Мы его тут зря дожидаемся, парни. Он не вернется.
Воцарилась неприятная тишина. Первым ее нарушил бывший поклонник бога Кришны.
— То есть как это «вознесся»? — подпрыгнул он. — Как это «вознесся»?! Ты что, думаешь, он действительно смылся? Удрал?! А мы тут сидим голодные и ждем, пока он принесет нам соли? Я больше не могу питаться пресными кашами! Я не лошадь, чтобы овес жрать!
Тщедушный Криш так распалился, что его обычно бледное лицо покрылось красными пятнами.
— «Вознесся» — это по-христиански значит преставился, — вмешался толстяк Белкин. — Умер. Понимаешь?
Он был самым невозмутимым из всех учеников Нангавана.
— Как это умер? — взвизгнул Криш. — Ты, Белыч, сбрендил, что ли?
— Ну почему же? — степенно возразил толстяк, не переставая жевать. Он постоянно носил в кармане горсть орехов, до которых был великий охотник. — Если Витек отключил ум, то запросто мог в пропасть свалиться, например. Горы — не аллеи парка. Здесь на каждом шагу можно преставиться.
— Может, его голуб-яван задрал? — подал голос из своего угла Хаким. — Я слышал, они тут водятся.
Голдин, который совсем было скис, встрепенулся.
— Что еще за «яван» такой? — спросил он, оживляясь. — Зверь?
— Снежный человек, — равнодушно отозвался Белкин. — Он пострашнее зверя будет. Хищник, одним словом. С виду похож на неандертальца, только весь покрыт длиннющей шерстью. Знаешь, какие у него зубищи?
— Брешешь, — ухмыльнулся новенький. — Разводишь меня, да?
Нангаван наблюдал за перепалкой без особых эмоций. Гораздо сильнее его волновало другое. С кем он заключил сделку той злополучной ночью, когда решил отправиться на Гору? С Высшими Силами или с самим дьяволом? Золотой самородок, спрятанный в матрац, жег его, как уголек из преисподней.
Появление бестолкового Витька положило конец бессмысленной ссоре.
— Длинный! — ахнул Криш. — Где тебя черти носили?
Витек никак не мог отдышаться. Он еле ноги донес до общины. Со стуком бросив на пол мешок с солью, парень опустился рядом с ним на корточки и закрыл глаза.
— Мы думали, ты вознесся, — важно заявил толстяк, бросая в рот очередной орех. — Хотели панихиду служить.
Белкин целый год проучился в духовной семинарии. Он собирался стать священником, как его отец. Но строгая дисциплина, кропотливое изучение церковных книг, посты и соблюдение всех христианских канонов оказались ему не по силам. Он решил, что пойдет другим путем. В конце концов, важен не процесс, а результат.
Так Белкин познакомился сначала с йогами, потом попробовал себя в среде последователей Рериха и Блаватской. Это тоже пришлось не по нутру добродушному, жизнерадостному толстяку, который не любил углубляться в сложности и постигать хитросплетения философской мысли. Однако и мирская деятельность не подходила Белкину. Он привык бить баклуши.
И тут судьба свела его с Нангаваном. Учитель произвел неизгладимое впечатление на толстяка. Когда Нангаван предложил ему пожить в общине, в горах Памира, Белкин пришел в восторг. Он представил себя великим Старцем, обретающим бессмертие в Гималаях. Действительность оказалась несколько иной. Но Белкин не расстраивался. Путь к бессмертию не должен быть легким! — считал он.
Длинный, которого заявление толстяка о панихиде повергло в шок, наконец пришел в себя.
— Ну, ты даешь, Белыч! — завопил он, дико вращая глазами. — Отправили меня к черту на кулички, да еще насмехаются! Я чуть ноги себе не поломал в этих проклятых горах! Чуть шею не свернул! Я… чудом не замерз! На мое счастье, люди хорошие встретились, не дали пропасть. А вам… все равно. Сразу панихиду служить! Это только и умеете! Если хотите знать… я очки забыл. Вот… Брел, как слепой…
Он едва не заплакал, так ему стало жаль себя.
— Не надо было соль рассыпать, — невозмутимо парировал Белкин. — Не пришлось бы к строителям топать. От дурной головы ногам покоя нет. И очки тебя никто не просил забывать.
— Вот-вот, — присоединился к толстяку новенький. — Ты, Витек, ум почаще включай, тогда будет меньше проблем. Не дорос ты, видать, до Мирового Сознания. Поэтому пользуйся пока обыкновенным, человеческим. Во избежание неприятностей.
Тут в разговор вступил Криш, помешав Длинному выпустить очередную возмущенную тираду.
— Ого! Сколько работяги соли отвалили! — сказал он, взвешивая в руках мешок. — Теперь нам на все лето хватит.
— Это не работяги, — недовольно пробурчал Витек. — Я до них так и не добрался. Это альпинисты. У них большой лагерь внизу. Между прочим, Женя, они о тебе расспрашивали.
— Обо мне? — удивился новенький. — Ты ничего не путаешь?
— Нет. Так и спросили, нет ли у нас в общине Голдина. Ну… я и сказал, что есть.
— Кто спрашивал-то? Откуда они меня знают? Длинный развел руками.
— Понятия не имею. Сам удивился не меньше твоего.
Новенький потерял интерес к разговору. Он отошел в сторону и задумался. Кто и зачем мог интересоваться его персоной? Уж не мать ли подала в розыск? С нее станется…
Остальные шраваки обступили Витька и наперебой задавали ему вопросы. Они скучали, а путешествие за солью было хоть маленьким, да приключением.
— Значит, ты до туннеля не дошел?
— Не-а… — мотнул головой Длинный. — Сбился с дороги.
— А сколько альпинистов в лагере?
— Много… У них весело. И еды полно. Они меня супом из тушенки кормили. Вкусный, пальчики оближешь. Говорят, что к строителям какие-то люди приехали, кино снимают.
— Настоящее кино?
— Ага. Про катастрофу в туннеле… Вот бы поглядеть!
— Что за катастрофа? — вмешался Нангаван, который до этого молча слушал.
— Взрыв! — с восторгом пустился в объяснения Витек. — Что — то там у них происходит… то ли диверсия, то ли… не знаю. В общем, туннель взрывается, рушится, горит. Дым коромыслом! Красота!
Учитель не разделил его радости.
— Ничего себе, красота! — возразил он. — Обвал, огонь, люди гибнут… Нехорошо.
— Зато интересно.
