Ирина Арбенина - Люблю трагический финал
Еще работая в милиции, Олег столкнулся с делом о пропаже младенца. Мать младенца, крошечного трехнедельного Егора Минусевича, оставила его на пять минут в коляске возле дверей консультации. Зашла с коробкой конфет поблагодарить врача…
Когда она вышла, коляска была пуста.
Поиски по горячим следам ни к чему не привели.
Весьма приблизительный словесный портрет некой черноволосой женщины (предположительно, похитительницы мальчика) — да вот, собственно, и все! — практически не оставлял шансов на успех.
Через два дня, потеряв надежду и изведясь от сознания собственной вины, мать мальчика, Марина Минусевич, выбросилась из окна.
К этому времени из Израиля приехала бабушка пропавшего Егора. Она и взяла на себя заботу о похоронах невестки, о старшем ребенке, своем внуке. И, разумеется, о его отце и своем сыне — бизнесмене Минусевиче, который, не снеся двойного удара судьбы: пропажи ребенка и самоубийства жены (Марина выбросилась из окна, когда муж был в соседней комнате), оказался в больнице.
Она же, эта моложавая и энергичная бабушка из Израиля, Эстер Минусевич, настояла на продолжении поисков пропавшего маленького Егора.
Было назначено частное вознаграждение за любую информацию, способную помочь поиску. А также вознаграждение для следственной бригады, ведущей дело. Сумма была такова, что способна была взбодрить уже опустивших руки милиционеров.
Но и большие деньги уже мало что могли изменить.
Дело в том, что, даже если бы маленького мальчика и нашли, опознать его было уже практически невозможно. Изменения внешности в этом возрасте — три недели от роду! — происходят так стремительно, что фотография крошечного Егора, которой располагала милиция, была уже совершенно бесполезной.
Возможно, Егора смогла бы по каким-то примеченным ею особенностям — пятнышку, родинке — узнать мать. Но мать этого сделать уже не могла.
Олег Дубовиков, входивший в следственную бригаду, бился изо всех сил.
И он ни от кого не скрывал, что кража маленького ребенка очень лично его касалась. Вся эта история с маленьким Егором Минусевичем подняла из глубины его памяти и души такие пласты уже вроде бы пережитого и зарубцевавшегося собственного горя. И Дубовиков работал так, как для самого себя.
Это не осталось незамеченным.
Увы, маленького Егора не нашли… А история закончилась неожиданно.
Прежде чем отбыть на историческую родину вместе с поправившимся сыном и старшим внуком, Эстер Минусевич решила учредить и профинансировать фонд.
Провести организационную работу и возглавить этот фонд она предложила Дубовикову. «Для тех, кто потерял надежду, кто одинок в своем горе…» С условием продолжать поиск Егора Минусевича. Что Олег Иванович и сделал.
Зарегистрировался, получил лицензию, открыл счет, снял помещение.
И понемногу дело пошло.
В фонд потянулись люди.
Иногда во вновь открывшемся фонде появлялись и те, кто вообще никого не искал, — просто просили помочь им самим. Рассказывали такие истории, что отказать было невозможно…
Перелом в существовании странного фонда наступил, когда Олегу удалось удачно разместить часть денег фонда… И, прежде чем финансовая пирамида лопнула, снять их обратно.
Дубовиков сыграл деньгами Эстер Минусевич… Это было рискованно, но оправдало себя. Олег оказался в числе немногих — удачливых и счастливых. С тех пор фонд жил и не тужил, не завися теперь целиком и полностью от доброй воли Эстер.
Понемногу фонд стал детищем Дубовикова, смыслом и целью его жизни.
Иногда у Олега что-то получалось, чаще нет. Но фонд существовал. Хотя бы потому, что его правилом стало: «Не прекращать поиск, несмотря ни на что!»
А именно это для многих, обращавшихся в фонд, и было самым важным.
Приговор: «Все, надежды больше нет!» переламывал жизнь некоторых людей навсегда.
Дубовиков знал это по своей семье…
…Дом с зеленой верандой, сирень, девочка в летнем платье — рукава «фонариком». Его сестра! Потом девочка исчезла.
Найти ее так и не смогли.
И отец ушел из дома с зеленой верандой, бросив матери на прощанье: ты виновата — не усмотрела! Отец ушел, чтобы избавиться от воспоминаний. Чтобы не маячили перед глазами игрушки, платье — рукава «фонариком» — в шкафу…
А мать очень быстро спилась. Судьба избавила ее от постепенного позорного угасания опустившейся алкоголички. Она застудилась насмерть, заснув на ледяном порожке своего собственного крыльца.
Маленький Олег спал в это время в доме и ничего не слышал.
Когда мать умерла, восьмилетнего Олега Дубовикова поместили в детдом. Его отца органы опеки разыскать так и не сумели. Говорили, что отец Олега завербовался куда-то на Север… Да так там, на бескрайних заснеженных просторах, и пропал. Исчез!
И все это: развод, смерть, алкоголизм, сиротство — весь этот жизненный крах — из-за того, что одним проклятым ясным солнечным майским днем чья-то смуглая женская рука увела маленькую девочку от дома с зеленой верандой и сиренью.
Похищение людей Олег Дубовиков считал грехом, за который не могло быть прощения. А в Аню Светлову капитан попросту влюбился… И не потому, прельстился ее обликом, который и у более тонких ценителей женской красоты не вызвал бы никаких нареканий. А именно потому, что Ане Светловой было «не все равно».
Светлова, не сдаваясь, искала. И даже не родню, не подругу, так — знакомую. Даже, как выяснилось, не очень ей симпатичную. Искала просто человека. Искала потому, что так нельзя — чтобы человек пропал, и все.
Капитан Дубовиков влюбился потому, что Светлова «ввязалась во все это». Хотя «все это» ее не касалось. Влюбился потому, что он — странный юродивый, непонятный для большинства людей со своим странным фондом — подумал, что встретил «родную душу».
Капитан переживал, когда заметил, что Анне вдруг тоже стало «все равно».
И был совершенно потрясен, когда обнаружил, что Аня подозревает его самого.
Когда потрясение улеглось, он при более холодном рассуждении подумал: а что?!
Преступник не найден. Какие у него, капитана, доказательства, что он «не верблюд»? Ведь он возник на горизонте у Светловой довольно странным образом. А его фонд не только у Ани Светловой вызывал, кстати сказать, чувство здорового недоумения. Мол, «сами потеряли, сами нашли, так, что ли?! Знаем мы эти фонды…»
Да, сначала капитан подумал об Ане и ее подозрениях: вот дурочка! С ума сошла… Я ей сейчас все объясню!
Но это довольно простое на первый взгляд дело — объяснить Ане Светловой, что он, капитан, не преступник, — при ближайшем рассмотрении оказалось не таким уж и простым.
А почему, собственно, нет, не преступник? Например, чего стоит одна только история с его сестрой! Светлову, конечно, не могла не насторожить его неприязнь к цыганкам… Так сказать, ищи корни преступления в детском потрясении и темноте подсознательного.
Как она вытаращилась, когда узнала, что он живет за городом… Как будто там, за чертой Москвы, в области, не обитают вместе с ним еще миллиона два…
Но он, он-то живет совсем недалеко от того места, где убили цыганку. Та же железнодорожная ветка, всего одна-две станции разница… Расстояние, которое при желании легко можно пройти пешком. Сам он об этом совпадении поначалу даже не подумал.
И если преступник не он, тогда кто?
Все эти невеселые размышления капитана совпали с неожиданной смертью Коли Афонина.
А Коля Афонин погиб странной смертью. Его нашли недалеко от его собственного дома, распростертым на земле, лицом вниз. В основании шеи была рана от узкого лезвия.
Так, ничком, мог бы лежать внезапно с быстрого шага споткнувшийся человек… Загадка была в том, что там, где Афонина нашли, споткнуться было не обо что.
Это был довольно узкий проход через стройку, которым пользовались жители нового микрорайона, чтобы выйти из своего двора через неоконченную стройку соседнего дома к благам цивилизации: магазину, поликлинике, автобусной остановке…
Беременная, безостановочно плачущая жена (собственно, уже вдова) Коли Афонина только и смогла объяснить, что ушла, как обычно, в консультацию — это тут рядом! — а когда вернулась, Коли не было… Все не было и не было, хотя он хотел ее встретить. Потом соседка сказала, что будто люди говорят, что на стройке убили мужчину. Она побежала — а это Коля…
— Он куда-нибудь собирался, когда ты уходила к врачу? — допытывался у женщины Дубовиков.
— Нет.
— Ты же сказала: он хотел тебя встретить?
— Да, да! — закивала женщина, часто прикладывая скомканный мокрый платок к распухшему от слез лицу. — Он никуда не собирался, он только хотел меня встретить.
— Он что, часто тебя встречал?
— Всегда… всегда, когда был дома… Говорил, мне сидеть там ждать тебя неудобно… Я подойду к семи. В это время заканчивается прием у нашего врача. Я специально к концу приема всегда ходила…
