Елена Михалкова - Восемь бусин на тонкой ниточке
Или – не ошибся?
Неприятный холодок кольнул под сердцем.
Что, если все их предположения неверны? Возможно, она увидела или услышала что-то такое, что сделало ее опасной для убийцы. И он пошел за ней вовсе не потому, что ошибся – нет, ему было известно, кого он преследует!
Что же она могла слышать или видеть?
Маша принялась перебирать, что случилось накануне. Неторопливо, словно нанизывая бусинки событий на ниточку дня: одно за другим, одно за другим. Красная бусинка – Ева, голубая – Нюта, черная – Борис, желтая – Геннадий, зеленая – Лена… Иннокентий – ярко-лиловая. Марфа – коричневая, а Матвей – синяя.
Стук, стук – падает бусинка в ладонь, из ладони на тонкую шелковую ниточку, а к ней уже летит следующая. Ниточка, как маятник, раскачивается перед глазами, цепляется за другую, та за третью, и сам собою ткется дождливый холодный день со всеми его ссорами и примирениями.
Вот вышел из себя и уехал Гена, вот Матвей с Борисом выталкивают машину. Вот Нюта посмеивается над мужем, Ева насмешливо взирает на застрявшую машину, Иннокентий идет к лесу и возвращается с предупреждением, что дорога стала непроезжей…
Бусинки стучат, как дождевые капли. Кап-кап-кап.
Коты лежат на стульях, скрутившись в тугие узелки. Хорошо бы и самой лечь так же, щуриться на пламя камина, что гонит по комнате волну тепла.
Тепло… Тепло… Как хорошо и тепло…
На ниточке появилась золотая бусина. Зоя из кресла обеспокоенно смотрела на Машу и что-то говорила.
Маша покачала головой: нет, ей не слышно. Что ты хочешь, красавица Зоя? Что ты хочешь, бабушка?
– Вставай, девочка моя! Не спи!
А я и не сплю, хотела сказать Маша. Но поняла, что спит. Дрема была такой сладкой, такой теплой, что выныривать из нее в сырую холодную яму не хотелось.
Все они бусинки на тонкой ниточке. Раскачиваются от ветра, не догадываясь, как непрочна нить. Воля одного человека собрала их вместе, нанизала на одну шелковинку. Воля другого может ее разорвать.
Золотая бусинка засветилась ярче, излучая тепло.
– Просыпайся, Маша!
Зоя умоляюще протянула к ней руки.
– Просыпайся, голубка моя!
Голос у нее был нежный и чуть приглушенный, как будто между ними стояла невидимая преграда.
«Хорошо, бабушка. Я постараюсь».
И Маша открыла глаза, рывком вышвыривая себя из комнаты с камином, где она спала на стуле, словно кошка.
И оказалась в яме.
Она лежала, скрючившись, на земле. Ей пришлось сделать невероятное усилие, чтобы разогнуться и заставить себя сесть. Нога болела еще сильнее. К тому же Машу начало трясти от озноба.
«Господи, – с ужасом подумала Успенская, – так и умереть недолго». Сколько она пролежала?
Маша попробовала закричать, но из горла вырвалось хриплое карканье. Маша прокашлялась и заставила себя крикнуть:
– Э-э-эй! Помогите!
Крик как будто впитался в стены ямы, не выбравшись из нее.
– Помогииите! – заорала Маша и с облегчением ощутила, что голос возвращается. – На помощь! Помогите!
Но ее призыв звучал жалко и слабо для этого почти дремучего леса.
«Глупо. Если в ельнике никого нет, то я зря надрываюсь. А если кто-то есть, он и сам на меня наткнется».
Но она все равно продолжала кричать из последних сил, пока не почувствовала, что сорвала горло.
«Вот теперь все».
Маша сбросила доху, растерла руки и заставила себя шевелиться, несмотря на боль в ноге.
– Ничего… У тебя… Не получится… – ожесточенно приговаривала она, обращаясь к убийце. – Я тебе так просто не сдамся. Бр-р-р! Думал, я усну в этой несчастной яме? Ни за что.
Она встала и попрыгала на одной ноге, держась за колья и прикусив губу от боли.
– Не-спать, не-спать, не-спать-не-спать-не-спать!
Уф! Кажется, дрему ей удалось прогнать. Надо еще размять руки. Ничего, она точно придумает, как отсюда выбраться!
И тут сверху, словно с небес, раздался голос:
– Ты выбрала не самое удачное место для зарядки.
Маша вскинула голову и увидела Матвея. Олейников стоял на краю ямы, смотрел на девушку, и лицо у него было белое, как бумага. Или ей показалось…
– Я… – начала Маша.
Ухватилась за колья и позорно разревелась.
Глава 9
Матвей вытащил ее за пять минут: спрыгнул в западню, повыдергал все колья и вышвырнул наверх, а потом подхватил Машу и собирался подсадить на край ямы.
Но тут случился конфуз. Успенская вцепилась в Матвея, как обезьяна, руками и ногами, а в ответ на все увещевания только мотала головой и прижималась к нему сильнее.
– Я вылезу следом за тобой! – клялся Олейников. – Всего через секунду!
Но все было напрасно. Он попытался осторожно отцепить Машу, но куда там! Она зарыдала так отчаянно, что у него опустились руки.
Матвей сел на землю, посадил Машу на колени, прижал к себе и погладил по голове. Гладить было неудобно – мешали косы, и тогда он положил ладонь ей на шею под затылком.
Рука была горячая. Маша всхлипнула и притихла.
– Ну что ты, моя маленькая, – ласково, как ребенку, сказал Матвей. – Все будет хорошо. Сейчас выберемся, потом пойдем домой… Я тебя отнесу. Ножку ушибла, да? Ну, тихо, тихо… Все уже прошло. Ты молодец, ты умница, ты героическая девочка!
Под воздействием его спокойного голоса к Маше понемногу вернулась способность соображать.
– Где же героическая? – всхлипнула она. – Меня сюда сбросили, как тюфяк! Я чуть на эти палки не напоролась! А потом даже встать не могла!
– Покажи-ка твою ногу.
Он бережно ощупал лодыжку. Пальцы его сжали кость, и Маша дернулась от боли.
– Растяжение, – констатировал Матвей. – Дома приложим лед, все пройдет за пару дней.
– А рука?
Так же осторожно, точно прислушиваясь, Матвей прощупал руку. Дойдя до плечевого сустава, он поморщился.
– Здесь ужасно больно, – пожаловалась Маша. – Не трогай, пожалуйста!
– Хорошо, не буду, – пробормотал Матвей. – Ого, что это там?
Маша подняла голову, и в эту секунду он резко дернул ее за руку.
На этот раз боль была такой, что Маша даже не услышала собственного крика. В глазах потемнело, а когда она пришла в себя, то обнаружила, что лежит на коленях Матвея.
– Тихо-тихо-тихо! – забормотал Олейников, придерживая ее плечо. – Все уже прошло.
– Ты с ума сошел?! Мне больно!
– Уже нет.
Маша подвигала рукой и с изумлением убедилась, что боль почти исчезла.
– Чем быстрее вправить вывих, тем лучше, – сказал Матвей, накидывая на нее доху. – Прости, что без предупреждения, но иначе бы ничего не вышло. Все, пора выбираться.
На этот раз Маша без возражений позволила подсадить себя на край ямы. Она уже пришла в себя, и ей было неловко за тот концерт, который она устроила. Матвей вылез следом, отряхнул испачканные в земле джинсы и посмотрел на Машу сверху вниз.
– Идти можешь?
Выяснили, что идти Маша не может. Стоило ей наступить на распухшую ногу, она словно проваливалась в яму.
– Понял, – кивнул Матвей. – Залезай на спину.
Маша забралась на него сзади, обхватила широченные плечи.
– Н-но, лошадка, – сам себе сказал Олейников.
И они двинулись к дому.
Матвей шел легко и быстро, чуть раскачиваясь влево-вправо, словно ему было не впервой переносить охромевших девушек на спине. От его куртки пахло кожей. Маше ужасно нравился этот запах, и всю дорогу она принюхивалась.
– Ты, конечно, никого не видела? – спросил, не оборачиваясь, Матвей.
– Нет. То есть видела, он ходил наверху, когда толкнул меня в яму. Но я даже не смогла понять, мужчина это или женщина.
– Женщина.
– Почему ты так уверен?
– Только женщина могла придумать идиотскую затею с кольями. Кстати, их утащили у Марфы. Они лежали за погребом.
– Но на это нужно время, – растерянно сказала Маша. – Перенести колья, залезть в яму, утыкать ими дно… Замаскировать ловушку!
– Ерунда, за час можно управиться. Скажем, после обеда, когда все спят. Что ни говори, а я вижу за этим типично женскую изощренность ума.
– Ты же сам сказал, что затея идиотская!
– Идиотская, – согласился Матвей. – Но изощренная.
Он остановился, осторожно опустил Машу на землю.
– Давай передохнем минуту, а?
Он прислонился к дереву, расстегнул куртку. Глядя на него, Маша с изумлением поняла, что он устал.
Устал! Это поразило ее. Он казался выносливым, как бык. Маше просто не приходило в голову, что он тоже может устать.
Матвей стоял, опустив голову. Она только теперь заметила, что виски у него седые, словно присыпанные пеплом. И даже в бровях седина. А на лбу продольные морщины. И еще две, глубокие: от крыльев носа до уголков жестких губ.
Страх, боль, злость, мучившие Машу, исчезли, словно смытые потоком охватившей ее нежности. Он искал ее, нашел, вытащил из этой проклятой ямы, в которой она собиралась умирать. Он ее спас.
Она подалась к Матвею, поцеловала быстрым, скользящим по губам поцелуем.
И отстранилась.
Несколько секунд Матвей смотрел на нее, и вдруг с силой притянул к себе. Огромная ладонь легла на затылок так, что не вырваться, и жесткие губы прижались к ее губам.
