Татьяна Степанова - Яд-шоколад
Глава 35
Третья жертва
Это ощущение, когда внутри все словно куда-то проваливается, как в бездну, а по спине ползет холод… Это чувство беспредельной беззащитности и ужаса, первобытного, древнего как мир, живущее в подсознании и будто соль выступающая на поверхность… Дуновение ледяного ветра прямо в ваше бедное сердце, которое замирает…
Дыхание страха…
Все это Катя испытала тогда — солнечным теплым майским днем. Она помнила это потом долго. Первый отклик души на это— желание, неодолимая потребность спрятаться.
Но прятаться некуда. Катя ощущала это каждой трепещущей клеточкой своего тела, бедной уязвимой напуганной плоти. Прятаться — некуда. И отступать поздно. Это дело о пяти убийствах, одно из которых двойное и в котором шесть жертв, обрастало все более чудовищными, пугающими подробностями. А Кате, наивной в самом начале, когда она лишь набрасывала план своей статьи, казалось, что известно уже все.
О том, что произошло с третьей жертвой Асей Раух, она узнала лишь на следующий день.
Вечером им с Гущиным поговорить об этом так и не удалось, потому что позвонил эксперт Сиваков. Он сам лично перепроверил сведения, поступившие из экспертно-криминалистического управления. Среди мусора, выброшенного Романом Ильичом Шадриным-Веселовским, оказался товарный чек из торгового центра «МКАД Плаза». Более того, данные, пробитые на чеке, свидетельствовали о том, что это чек из супермаркета «Твой Дом», который в день убийства посещали супруги Гриневы.
Одно плохо — та часть чека, где проставили дату покупки, отсутствовала. Эксперт Сиваков поехал лично в лабораторию и полночи сидел над отбросами из мешков, буквально просеивая все через сито, пытаясь найти микроскопические бумажные фрагменты, чтобы восстановить хоть часть и просмотреть под микроскопом.
Обо всем этом Катя узнала утром. Она подумала — значит, отчим Шадрина тоже посещал этот огромный магазин. Это факт, но факт этот прямо ничего не доказывает — «МКАД Плаза» вместе с «МЕГА» — два крупнейших торговых центра на юго-востоке Москвы. А в новом доме Шадриных-Веселовских ремонт, она видела это своими глазами.
Она чувствовала — этот день они с полковником Гущиным посвятят не экспертизам, нет. Они посвятят его третьей жертве.
И она не ошиблась.
После оперативки Гущин предложил ей поехать с ним. Катя не стала спрашивать куда, она знала.
— Ее обнаружили дети, — объявил Гущин в машине. — В Кусковском лесопарке в трубе коллектора недалеко от аллеи Большого пруда. Пацаны катались на велосипедах в половине десятого вечера и услышали крики. Они сначала испугались, потому что она не звала на помощь. Она просто кричала, так страшно… Они нашли ее в трубе коллектора… Я потом вместе с МУРом разговаривал с этими ребятами. И время уже прошло, но они, когда вспоминали и говорили о том, какой они ее нашли в той трубе, все еще заикались от страха.
Катя сидела на заднем сиденье машины. Они ехали по Рязанскому проспекту в Вешняки, она помнила эту дорогу. Но теперь это словно какая-то другая дорога… что ждет в конце?
— Ася Раух, двадцати восьми лет, сотрудница единого расчетного центра. У них контора на Первом Вешняковском, а жила она на улице Молдагуловой…
Знакомое название… София Калараш и ее болтливая товарка Лолита…
— Она часто ходила через парк пешком, не ждала автобус. Шла парком и в тот вечер, было всего половина восьмого, совсем светло, — продолжал Гущин. — Но дети нашли ее в коллекторе довольно далеко от ее привычного маршрута. Сама Раух ничего не помнит. Судя по ранам на голове, ее сначала оглушили ударом сзади. У жертв почти у всех раны на голове. У Гринева, мужа, тоже, только у него рана смертельная. Это своеобразный почерк, стиль, чтобы жертвы не кричали там, где он на них напал. А это не всегда были совершенно безлюдные места. Напротив. Аллея, которой шла Ася Раух, параллельна улице, там потоком идет транспорт, пробка к Карачаровской эстакаде. Потом уже оноттащил ее глубже в парк, к этой трубе. Там он связал ее скотчем и сделал ей два укола.
— Каких? — тихо спросила Катя. — Яд, да?
— Нет, обезболивающее. Местная анестезия. Два укола — в шею и в лицо. И пока она была без сознания, оглушенная и под наркозом, он выколол ей глаза.
Катя отвернулась к окну. Они въезжали в знакомые Вешняки — парк по обеим сторонам улицы пронизан солнечными лучами.
— Дети отыскали ее по крикам. У нее начала отходить анестезия, она почувствовала боль и поняла, что ослепла, — сказал Гущин. — Там, в коллекторе, он находился с ней какое-то время, когда она очнулась. Он говорил с ней. Она запомнила его голос. И узнала его потом, когда мы предъявили ей запись голоса Родиона Шадрина.
Катя молчала. Потом она спросила:
— Откуда же у вас его голос, он ведь не разговаривает, только барабанит?
— Я ему дал свидание с матерью, — ответил Гущин. — Специально. Нам нужна была запись. Нельзя сказать, что он там очень многословен. Но все-таки я… мы его услышали. Он сказал матери, что все хорошо.
Все хорошо…
Катя вспомнила, что она уже слышала эту фразу.
— Мы на месте, вот ее дом, — полковник Гущин указал на блочную девятиэтажку, возле которой они остановились. — Девушка слепая. Я вчера им звонил. Ее мать сегодня на работе, но с ней бабушка и тетка. Они не оставляют ее одну с тех пор. Охраняют. И боятся, что она покончит с собой, уже однажды делала попытку.
— Если она опознала именно Родиона Шадрина по голосу и так уверенно, о чем же сейчас вы хотите с ней говорить, через два года? — спросила Катя.
— Это не мне, это тебе необходимо с ней встретиться, — ответил Гущин. — Разве нет?
— Да. Но почему столько времени вы скрывали, что она… что третья жертва жива?
— Потому что мы исполняли ее желание. Прежняя Ася Раух умерла. Она не хотела никаких упоминаний о себе в связи с этим делом — никто не должен был знать, что она жива. Что она выжившая жертва Майского убийцы. Пойми, Катя, ее пугает не огласка, не назойливость прессы, даже не судебная канитель — после всего того, что с ней случилось, ее пугает весь мир. Сама жизнь ее страшит. Жертвы серийного убийцы… знаешь, что это такое? Порой для них быть мертвым лучше, чем живым.
Гущин нажал кнопку домофона.
— Кто? — спросил старческий голос.
— Полиция. Полковник Гущин, я вам вчера звонил.
Дверь подъезда открыли.
На шестом этаже, где остановился лифт, дверь квартиры тоже приоткрыта на цепочку — их изучали еще на подступах.
— Покажите удостоверение. Кто это с вами?
— Моя коллега, капитан Петровская.
— Пусть тоже покажет удостоверение.
Катя показала.
Дверь открылась — в прихожей две женщины: старуха в спортивном костюме и пожилая, очень полная женщина в махровом халате с… пистолетом в руке.
Полковник Гущин на пистолет в руках пожилой дамы отреагировал странно.
— Если используете в квартире, в любом замкнутом пространстве, надо окна открывать настежь, — сказал он спокойно. — Газовый и довольно мощный. Если сработает, потом хоть вон из квартиры беги. А племянница ваша Ася бегать не может.
— Проходите в комнату, извините, — ответила так же спокойно, с редким достоинством, женщина. — Это просто меры предосторожности. Насчет пистолета я внимательно читала инструкцию. Умею пользоваться. Мы все умеем. Ася, это из полиции по вчерашнему звонку, не бойся, голубка!
Квартира — самая обычная «трешка» со смежными двумя комнатами и третьей, маленькой, примыкающей к крохотной кухне. Они прошли в дальнюю, смежную, комнату — «спальню», по сути превращенную в больничную палату.
Всюду прибиты скобы — к стене и даже к деревянному комоду. У комода нет зеркала, оно убрано, вместо этого на его месте картина — репродукция, в раме. Пейзаж на картине — солнечный сосновый лес.
У стены узкая кровать опять же больничного вида. Столик, уставленный лекарствами и кресло. Больше никакой мебели. Свободное пространство.
В кресле у окна с задернутыми шторами сидела худенькая девушка в серых фланелевых брюках, носках и серой кенгурушке. Длинные отросшие волосы — густые и темные. В комнате из-за штор сумрачно. Катя пригляделась, и… та холодная волна страха, нет, не страха, ужаса, нахлынула…
Худое, почти прозрачное лицо, такое юное, с тонкими чертами.
И уродливые, сморщенные, как сухие осенние листья, веки, прикрывающие пустые запавшие глазницы.
Пластические хирурги и офтальмологи сделали все возможное, но уродство… его нельзя уже спрятать никак.
Эти сморщенные веки, эти ужасные шрамы вокруг глаз, оставленные лезвием ножа.
Катя смотрела на третью жертву Майского убийцы — слепую, искалеченную. Она чувствовала панический страх.
Как и там, в том жутком доме в Котельниках…
