Эллери Куин - Исчезающий труп. Тайна пентхауса. Алые буквы
Внезапно Марта расплакалась.
— Если Дерк не прекратит… я не смогу больше это выносить! Ему надо помочь, Эллери. И мне тоже. Можете вы хоть что-нибудь придумать?
Эллери взял ее за руку.
— Попытаюсь, Марта.
* * *Эллери усадил Марту Лоренс в такси — она настояла, что поедет домой одна, — и поднялся наверх, застав Никки с сердитым видом наливающей в кофейник воду из кухонного крана.
Они пили кофе, как двое незнакомых людей в кафетерии.
Потом Никки со стуком поставила чашку на стол.
— Я знаю, что утром буду ненавидеть сама себя, но сейчас мне придется встать на колени и умолять вас, Эллери.
— О чем?
— Не будьте тупицей! Что вы можете предпринять?
— Откуда я знаю? Вы знакомы с этим идиотом ближе, чем я.
Никки нахмурилась:
— Лично я думаю, что Марта не меньшая идиотка. Но как она сказала, я ведь не влюблена в Дерка. Марта очень многое для меня сделала, Эллери, — я никогда вам об этом не рассказывала и, возможно, не расскажу. И она мне не просто симпатична — я очень люблю ее. В ней есть что-то удивительно чистое — как в маленькой девочке в крахмальном фартучке. По-моему, она последняя женщина в мире, которую кто-то может обвинить в распутстве. Особенно ее муж! Вот почему я так беспокоюсь, Эллери. Это неестественно. С Дерком что-то не так.
— Разумеется.
— И я боюсь…
— С полным основанием. — Эллери погладил подбородок. — Но что я могу сделать? Дерк нуждается во враче, а не в детективе.
— Врачи не знают всего.
— О таких вещах они знают куда больше меня.
— Он совершает преступление!
— Да, как сатуратор с содовой, который не моет стаканы должным образом. Однако такого рода тайны не для меня. Я бы хотел помочь, Никки, но эта проблема не по моей части.
— Она может превратиться в ту, которая как раз по вашей части!
— Все, что я в состоянии сделать, — это повидать завтра Дерка и постараться убедить его заняться помощью самому себе. Хотя после сегодняшнего вечера я вряд ли годен даже на это… Посмотрите, Никки, есть ли в аптечке кодеин.
* * *Однако Дерк сам пришел повидать Эллери. Он появился в квартире Квинов, когда инспектор садился завтракать.
— Эллери? — Инспектор с подозрением взглянул на Дерка. — Он еще в постели, мистер Лоренс. Кто-то поставил ему вчера вечером здоровенный фингал на подбородке, и он провел полночи, жалея самого себя. Вы ничего об этом не знаете?
— Это сделал я, — заявил Дерк Лоренс.
Инспектор уставился на него. Щеки Дерка обросли щетиной, одежда его выглядела измятой и влажной, а смуглое лицо — усталым.
— Сейчас вы не кажетесь таким уж грозным. Пройдите в ту дверь, а потом сверните налево.
— Благодарю вас. — Дерк проследовал через кабинет Эллери в его спальню.
Эллери лежал на животе, уткнувшись носом в пузырь со льдом.
Дерк опустился на стул возле кровати.
— Не беспокойтесь, — заговорил он. — Считайте, что я приполз к вам на брюхе.
— Это сон, — сдавленным голосом произнес Эллери. — По крайней мере, я на это надеюсь. В таком случае мне не придется вставать. Что вы хотите?
— Извиниться.
— Отлично. Тогда принесите мне кофе.
Дерк поднялся и вышел. Вскоре он вернулся с кофейником, двумя чашками и блюдцами, налил обоим кофе, зажег Эллери сигарету и снова сел.
— Я бы не сказал, — заметил Эллери, окидывая его взглядом с ног до головы, — что и вы провели спокойную ночь.
— Я бродил по улицам.
— Всю ночь? Под дождем?
Дерк посмотрел на себя с некоторым удивлением:
— Действительно, шел дождь.
— Значит, вы не были дома?
— Нет.
— И даже не позвонили Марте?
— Она бы не стала со мной разговаривать.
— Вы недооцениваете способности Марты получать пинки под зад. Эта женщина слишком хороша для вас, Лоренс.
— Знаю, — уныло произнес Дерк. — У нее терпение наседки. Теперь я понимаю, что она встретилась с вами только для того, чтобы поговорить обо мне. Но это сегодня, а вчера вечером я был пьян.
— У меня есть веские основания предполагать, — сказал Эллери, — что вы и в трезвом состоянии часто выглядите не лучшим образом.
Дерк ответил не сразу. Его смуглая кожа посерела под щетиной, а взгляд стал затравленным. Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза, как Марта вчера вечером.
— Вам когда-нибудь приходилось вступать в схватку с самим собой, Эллери? — Его голос походил на невнятное бормотание.
— Да.
— И вы проигрывали ее?
— Да.
— Всегда?
— Нет.
— Ну а я проигрываю всегда. Я не могу разумно объяснить, но мне все же это не кажется абсолютно иррациональным… По крайней мере, я не чувствую, что брежу… Это вползает внутрь, и его невозможно ни избежать, ни прогнать, сколько ни пытаешься. Я представляю себе Марту с другим мужчиной и теряю над собой контроль. В моих словах есть хоть какой-то смысл?
— Немного, — отозвался Эллери, — но дело не в том. Какие у вас основания постоянно сомневаться в верности Марты? Должна же быть хоть какая-то причина.
— В такие моменты я всегда ее нахожу. Это создает свои причины…
— Что «это»? Называйте вещи своими именами.
— Ревность, перешедшая в фобию…
— Слишком просто, Дерк. Назовите свой комплекс патологическим страхом оказаться рогоносцем, и вы будете ближе к истине. Не хочу выглядеть любопытным, но что не так в вашей сексуальной жизни?
Глаза Дерка широко открылись, и Эллери даже прикрыл веки от их блеска. Но вскоре блеск погас, и Дерк снова откинулся назад.
— Задел больное место? — осведомился Эллери.
Дерк провел рукой по лицу, словно стирая с него грязь.
— Слушайте, — сказал он. — Простите мне то, что я ударил вас вчера вечером, и давайте на этом закончим.
Он встал.
— Сядьте, Дерк, — велел Эллери. — Я еще не закончил с вами. Мне симпатична ваша жена, а вы превращаете ее жизнь в ад. Это должно иметь какие-то корни. Давайте их раскопаем… Благодарю вас, — сказал он, когда Дерк внезапно сел. — Вчера вечером я говорил с Мартой и, соединив то, что мне удалось из нее вытянуть, с собственными наблюдениями, пришел к выводу, что ваша беда, Дерк, отнюдь не ограничена простой ревностью и берет свое начало в далеком прошлом. Не возражаете, если мы побеседуем о вашем детстве?
— Я сэкономлю ваши силы, — сказал Дерк. — Сообщу факты, а если вам понадобятся медицинские термины, то прибавлю и их.
— Так вы подвергались психиатрическому лечению? — Эллери старался не выглядеть разочарованным.
Дерк рассмеялся:
— Мной дважды занимались психоаналитики. Но лечение не только не помогло, а, напротив, все усугубило. Они не виноваты — я был не в состоянии идти навстречу. Не знаю почему. Очевидно, это одно из проявлений…
— Тогда незачем так далеко вдаваться… — Эллери поставил чашку.
— Погодите. Не возражаю, чтобы рассказать вам. Это придаст всему хоть какой-то смысл. — Дерк оперся локтями на колени и продолжал, глядя на ковер: — У меня не было того, что называют «нормальным детством». О том периоде я не вижу сладких снов — только кошмары.
Когда мне было двенадцать лет, мой отец застал мою мать в постели с другим мужчиной. Он схватил со столика у кровати медную лампу и вышиб ему мозги. Его судили за убийство и, конечно, оправдали — любой присяжный поступил бы так же при подобных обстоятельствах.
Итак, для него все закончилось хорошо. Однако дальше все пошло куда хуже — особенно для матери и для меня. Отец подверг мать оригинальному наказанию — не пожелал дать ей развод и заставил ее продолжать жить с ним в том же доме. При этом он не упустил и дня, чтобы не напомнить ей о ее вине. Естественно, друзья перестали общаться с матерью, а собственная семья отреклась от нее.
Отец не собирался позволить матери уйти. Это было бы слишком легко — все равно что убить ее на месте. Она должна была умирать медленно и мучительно — а la chinoise.[36] Ведь мать опозорила его драгоценное имя, унизила его мужское самолюбие и нарушила кодекс их класса. Отец был тот еще тип. Сомневаюсь, чтобы при бальзамировании в его жилах нашли хоть каплю крови. Его жестокость носила спокойный и сдержанный характер, что выглядело особенно скверно. Безупречные манеры джентльмена с Юга сохраняются при всех обстоятельствах. Когда такой человек вонзает в тебя нож, это по-настоящему больно.
Дерк зажег сигарету и почти сразу же раздавил ее о свое блюдце.
— Мать дважды пыталась покончить с собой и оба раза неудачно. Ее так и не научили хоть что-то делать как следует. В конце концов, она превратилась в пьяницу. Такой я и запомнил мою дорогую матушку — старой каргой с остекленевшими глазами, пахнущей лавандой и виски и бродящей, спотыкаясь, по огромному дому.
Я рос, ненавидя своих родителей. Возможно, в моем подсознании Марта — моя мать, а я — мой отец. Я говорю вам это так же, как говорил психоаналитикам. Ну и что? Знание причин ничего не меняет. Я по-прежнему испытываю неконтролируемые приступы ревности. Признаюсь, они до смерти пугают меня самого.
