Светлана Алешина - Секс, ложь и фото (сборник)
— Как раз наоборот, — многозначительно улыбнулась я, — но в вашем случае…
— В моем?! — воскликнула Елена. — Значит, так вы обозначили то, что было между мной и Аркадием, а потом…
Она судорожно рассмеялась.
— Я у вас именно так числюсь? — успокоившись, спросила она.
— Вы хотите прочитать мне лекцию об индивидуальном подходе? — начала я терять терпение, несмотря на колючее обаяние моей собеседницы.
— Хотела бы, да думаю, вы и сами можете это сделать, — с иронией ответила она. — Вы курите?
— Только что хотела попросить у вас пепельницу, — понимающе улыбнулась я, с облегчением почувствовав, что наш обоюдный воинственный пыл сошел на нет.
Елена встала и, взяв со столика в углу пепельницу — причудливо изогнутый кусок отшлифованного металла, — поставила передо мной. Мы задымили. Ей очень шло это занятие. К ее угловатой грации курение добавляло частицу эмансипированного шарма элегантной зрелой женщины. Опять эклектика! Но ведь будоражащая воображение…
— Нет, я не любила его и не ревновала. Вернее, ревновала… — замялась она, — но в первую очередь меня заботили притязания собственного самолюбия. Хотя в иные моменты мне казалось, что я начинаю его любить. На это провоцировала ревность. Я думаю, Аркадий чувствовал это и подсознательно стремился к изменам.
— Только для того, чтобы обратить к себе ваше сердце. Уколоть, так сказать?
— А вы проницательны, — дружелюбно улыбнулась Елена.
— А вы трезвы и умны, — ответила я комплиментом на комплимент, — и к тому же искренни.
— Так что мотив ревности в привычном смысле этого понятия отпадает, — подытожила Елена с саркастической улыбкой.
— Но остается еще мотив отеческий, скажем так, — лукаво посмотрела я на Новгородцеву.
Да, вот так… Чувствуете себя неуверенно, чувствуете себя задетой — обратите все в шутку.
— Не понимаю, — удивленно взглянула на меня Елена.
— Вы знаете, что ваш отец продал Аркадию Сергеевичу «ситуацию», проведя дополнительную эмиссию акций?
— Для меня это темный лес, — открыто улыбнулась Елена.
— Но ведь за Белкина вы хотели выйти замуж, руководствуясь исключительно прозой бытия, а в делах отца проявляете такое неведение! — с досадой воскликнула я.
— Мне кажется, что вы принимаете все слишком близко к сердцу… — усмехнулась Новгородцева.
Мне почудилось, что разговор наш опять недалек от того, чтобы превратиться в словесную перепалку. Мне очень этого не хотелось.
— Но вы правы, — снова смягчилась она, видимо, не имея желания пикироваться, — от Аркадия мне нужны были деньги, положение, общество. Дела моего отца идут неважно. Я хоть и ничего не понимаю в бизнесе, но это-то знаю, — ответила она на мой недоверчивый взгляд. — Выбор мой был, так сказать, сознательным. Я не скрываю своих прагматических мотивов. Сами видите, смерть Аркадия невыгодна мне с любой точки зрения.
— Но вы ведь сомневались в том, что он вообще женится на вас…
— Полагаете, у меня сдали нервы или надоело ждать, и я решила эту проблему таким банальным и грубым способом, как убийство? — ее умные глаза смотрели на меня в упор.
— Нет, что вы, — внутренне немного расслабилась я, — просто…
— Подумали, что я способна убить человека только из-за того, что он передумал на мне жениться или проявляет в вопросе женитьбы недопустимую медлительность, а в вопросе развода — отвратительную мягкотелость?
Кажется, она начала кипятиться.
— Вы знали, что Аркадий Сергеевич подал в суд, намереваясь оспорить юридическую корректность проведенной вашим отцом эмиссии? — переключилась я на другое.
— Да, знала. Про суд знала, — с нервной торопливостью проговорила Елена, — но о чем конкретно идет речь… Вся эта эмиссия, деньги, долги — в этом я туго разбираюсь.
Ну надо же, усомнилась я в честности моей собеседницы, и Людмила Николаевна, и Елена Новгородцева деньги любят, как, впрочем, и все даруемые ими блага, а вот как они добываются их мужьями и отцами, в каких тем приходится участвовать грязных сварах и ожесточенных битвах — ведать не ведают!
Не понимаю я подобного инфантилизма, этакой детской невинности и наивности. Хотя вполне понятно, почему Аркадий Сергеевич остановил свой выбор на Новгородцевой. Пробуждением отцовских инстинктов назвала бы я его увлечение Леной.
Конечно, гордая и благородная Елена сколько угодно может утешать оскорбленное самолюбие, приписывая амурные подвиги Аркадия Сергеевича его страстному стремлению обратить на себя ее драгоценное внимание, заставив ревновать. Новая редакция «Собаки на сене».
— Вашему отцу, простите уж меня за откровенность, была бы весьма выгодна смерть своего оппонента. Ведь Белкин непременно выиграл бы процесс, и ваш отец знал об этом, — подчеркнула я. — Ваш батюшка, называя вещи своими именами, буквально «кинул» своего давнего приятеля и почти что мужа своей дочери.
Елена засмеялась. Нервно, неестественно, так что было непонятно, чего больше в этом смехе — презрения или злобной досады. А может, грызущие ее душу обида, неудовлетворенность, горечь от того, что все произошло именно так и ничего нельзя поправить, заставили Елену спрятаться за это показное веселье?
Жалко было на нее смотреть, и хотя я не склонна видеть в ее переживаниях шекспировских чувств — тем более что о любви не могло быть и речи, — муки неудовлетворенного самолюбия и честолюбия пробудили во мне сочувствие.
— Почему бы вам не обратиться к моему отцу?
В этот момент зазвонил телефон. Елена извинилась, взяла с аппарата трубку и направилась с ней в сторону столовой.
— Да, привет… Нет, я не пойду… Нет, уверена. Мне нечего там делать. Нет, нет… Не надо! Я сейчас ухожу. Извини. Не могу, не могу, я же тебе сказала. Забудь. Ладно. Но только на минуту. Попозже. Через полчаса примерно. Хорошо.
Она вернулась, положила трубку и села в кресло.
— А где вы были, когда убили Аркадия Сергеевича? — пристально посмотрела я на Елену, которая пребывала после телефонного разговора в самой настоящей прострации.
— Дома. Я как раз вернулась со спектакля… — подняла она на меня рассеянный взгляд.
— Откуда вам известно, когда произошло убийство, я ведь не назвала точного времени, — во мне проклюнулось подозрение.
Убийцы, как известно, могут быть дьявольски обаятельными натурами! И я училась не попадаться на удочку их интеллигентности или обходительного благорасположения.
— Никита сказал, племянник Аркадия. Да потом по телевизору передавали, — спокойно посмотрела она на меня.
И тут меня осенило.
— А вы, случайно, не та Лена, — с мягкой улыбкой спросила я, — в которую влюблен племянник Белкина?
— Та-а, — рассмеялась, но уже искренно Елена.
— Вы разбили сердце молодому человеку, — с наигранным сочувствием по отношению к Белкину сказала я.
— С чего вы взяли? — пренебрежительно усмехнулась Елена.
— Людмила Николаевна говорила. Это правда?
— Правда.
— Он вам не нравится? — понимающе улыбнулась я.
— Не нравится, — захохотала Елена. — Вы что, хотите повторить все с Никитой?
— Что все?
— То, о чем допытывались у меня, когда речь шла о его дяде, — не переставала смеяться Елена.
— Так я не виновата, что вы задурили голову им обоим, — рассмеялась я в свой черед.
Мы обменялись понимающими теплыми взглядами.
— Он гоняется за мной, — подавив приступ смеха, сказала Новгородцева, — никогда не переставал гоняться, — уточнила она.
— Еще бы! — чувствуя непонятное веселое возбуждение, воскликнула я.
— Вот ведь и сейчас это он звонил!
— Ну да?
— Придет, наверное. Неймется ему! Недавно для охлаждения его пыла я заявила, чтобы и думать обо мне забыл, если не сможет обеспечить достойного существования. У меня на днях парик пропал, перевоплощение — моя работа, — разошлась Елена, — так я его виню. Говорю, должно быть, ты совсем спятил, что вещи мои начал воровать!
Мы стали безнаказанно, за глаза, потешаться над Никитой. Нашли наконец общую платформу для «женской солидарности»!
— О! — воскликнула вдруг Елена, — сейчас я вас угощу замечательным чаем, настоящим китайским.
Она отправилась на кухню, и я, чтобы не оставаться в одиночестве, последовала за ней. Я перестала подозревать ее, более того, она была мне очень даже симпатична. Случается иногда такое: встречаешь совершенно незнакомого человека, что-то проскальзывает между вами, какая-то искорка, и ты уже знаешь: да, с ним можно пойти в разведку. Или в кино, по крайней мере.
Глава 10
Елена колдовала над фарфоровыми чашечками, небольшим металлическим чайничком, керамической баночкой, откуда она брала ложечкой чайные листочки, свернутые, как раковины маленьких улиток. По ходу дела она рассказывала мне о ти-но-ю — японской чайной церемонии.
