Буало-Нарсежак - Хитросплетения (Сборник рассказов)
— Вот именно, — сказал Фернан, — я хотел бы пройти незамеченным.
— Помолимся, — сказал иезуит, — небеса всегда посещают чистые сердца.
Но они должны были вскоре признать, что небеса были в таком же затруднительном положении, как и они сами.
— Вы могли бы переодеться в бродягу, — предложил священник.
— За мной сразу же увяжутся жандармы.
— Тогда автостопом?
— Если кто-нибудь остановится, я буду вынужден сесть в машину.
— А битником, с гитарой?
— Отец мой, я же лысый!
— Правда в том, — грустно заключил иезуит, — что в сегодняшнем мире нет места паломнику. Его могут принять за провокатора. Я вижу только один способ — идите ночью.
«И я кончу психушкой», — подумал Фернан с горечью. Он вернулся к себе в полном отчаянии. Но тут вдохновение снизошло на мамашу.
— Автоприцеп! — воскликнула она. — Мы вырежем люк в полу автоприцепа. И ты сможешь спокойно идти, а видно не будет. Я поведу машину очень тихо, будь спокоен.
Итак, Фернан начал тренировки. Чуть свет выходил он на улицу и осторожно проходил несколько метров. Самое неприятное было не подпрыгивать там, где лежал неровный асфальт, и когда лужа леденила ему ноги. Он возвращался разбитым, и мать делала ему массаж, втирала мазь, пудрила тальком.
Фернан, никогда не знавший, что такое угрызения совести, сейчас терзался странными сомнениями. Он спрашивал себя: имеет ли каящийся грешник полное моральное право опустошать ежедневно свои три или четыре бутылки, чтобы попытаться убить в себе этот въедливый ложный стыд? «Все спортсмены делают так, — говорила мамаша. — Это допинг от Боженьки».
Фернан ходил и мало-помалу верхний слой его кожи грубел, принимал цвет и плотность пергамента. Он на ощупь, с некоторым удовольствием различал гладкие покрытия соседних улиц, немного клейкий гудрон перекрестков, скользкие и холодные выпуклости пешеходных переходов. Он чувствовал себя готовым к большому путешествию.
Прицеп был прикреплен к «бьюику». Фернан нырнул в дырку. Его ноги дотронулись до земли между колес. Локти его удобно лежали на полу передвижного домика, а предусмотрительная мамаша поставила на близком от него расстоянии кое-какие напитки и закуски, чтобы справиться с первой усталостью. В путь состав отправился рано утром. Фернан старательно трусил рысью. Когда прицеп ехал слишком быстро, он приподнимался на локтях и делал огромные шаги, как космонавт в состоянии невесомости. Время от времени он брал за горлышко бутылку и выпивал залпом или облупливал крутое яйцо. Но вскоре его охватило беспокойство. Он больше не видел, куда ставит ноги, и испытывал тысячу непривычных ощущений. То ему попадалось что-то мягкое, то подпрыгивал на чем-то остром, скользил на чем-то жирном… Какая-то слюнявая морда профыркала у его икр, и он так выругался, что ему самому стало стыдно.
— О! Святая Богородица, — прошептал он, — если бы я знал…
Но как отступить? У него не было даже права остановиться на дороге. Надо было продолжать следовать. В конце концов несчастному стало казаться, что он идет по углям. Когда мамаша высвободила его, тот уже не стоял на ногах.
— Брошу все! — простонал он.
Тем не менее после недолгого отдыха он вновь отправился в путь. И тогда концерт автомобильных клаксонов навел на него ужас. Машины скопились позади прицепа. Все захотели посмотреть поближе странную повозку с двумя ногами и двумя колесами. Подъехал полицейский на мотоцикле. Мамаша объяснила ему, что ее сын тренируется.
— Пусть тренируется в другом месте, — сказал полицейский.
Машина с прицепом развернулась. Фернан сник. Было поколеблено его душевное состояние. По всей видимости, Богородица не желала принимать его подарок. Никто никогда не смел противиться Фернану. Не станет он терпеть такое оскорбление!
— Это Божья матерь, — жаловалась мамаша.
— Возможно! Но когда я что-либо даю, то не люблю, чтобы привередничали… Клянусь тебе, что свой подарок она получит!
И день за днем он и так и сяк брался за эту задачу: как идти с босыми ногами, чтобы не выглядеть босоногим? Как сохранить вид просто гуляющего человека, фланирующего ради удовольствия на обочине дороги? От этого он терял аппетит, а пил все больше и больше. Поскольку розовое вино натолкнуло на мысль об этом злосчастном обете, розовое вино и должно подсказать, каким образом его исполнить. Он заказал пятьдесят бутылок вина из Прованса и прицепил на дверь записку «Не беспокоить» на английском языке.
В мыслях недостатка не было. Их даже скопилось слишком много… Например, можно было сделать вид, что икры перебинтованы или в гипсе… или же можно идти прихрамывая, неся ботинки в руках, как человек, надевший новые ботинки, которые ему слегка жмут… или же…
Он закрыл глаза в некотором ослеплении.
Или же оторвать подошву от ботинок: достаточно было пришнуровать союзку… и шито-крыто. Нога оставалась по-приличному покрытой, а между тем стояла на земле босой!.. Наконец-то! Вот решение!
Фернан побежал к своему сапожнику, который выслушал его с некоторой гримасой. Фернан хорошо заплатил и унес замечательную пару ботинок без подошвы. Перед зеркалом он их примерил. Эффект не был совершенным, так как кожа, вместо того чтобы сминаться, приподнималась на лодыжке. Но кто заметит эту деталь? Фернан вновь одел туристский костюм, не слишком броский, попрощался со своей матерью и отправился в путь…
Что это была за голгофа, никто никогда не узнал. Седьмая автотрасса жестока к пешеходам. Фернан пересекал ремонтируемые участки дороги, шлепал по горячему асфальту, мелкий гравий причинял ему невыносимые страдания, терпел грозовые дожди, которые превращали обочины дороги в сплошные потоки воды. Никогда не терял он своего достоинства. Время от времени он садился на какой-нибудь километровый столбик и украдкой массировал себе подошвы ног, кривясь от боли. Когда он страдал слишком сильно, то думал: «Зря она меня искала… Когда меня ищут, то находят!» И гнев накапливался в нем. Он миновал Лион, достиг Валенса. Он худел, бросал нехорошие взгляды на сентябрьских отпускников, которые проходили, волоча белые лодки. Он миновал Авиньон и был вынужден остановиться под Арлем. Его охватывало желание задушить кого-нибудь. «Они меня уже достали», — говорил он иногда сам себе и старался забыть, но вино воспламеняло его злопамятность.
…Наконец, тяжело хромая, он вступил в пригород Марселя. Статуя Богоматери-защитницы сверкала над городом. Грозовой ливень смыл тротуары, от которых теперь на солнце подымался пар. Мокрые ноги Фернана оставляли на них удивительные следы, которые встревоженный полицейский решил рассмотреть поближе. Каким образом этот мужчина, кажущийся столь прилично одетым, оставлял подобные следы, похожие на следы потерпевшего кораблекрушение?
Он последовал за Фернаном и решил задержать его. Фернан с живостью ему ответил. Полицейский его задержал. В полицейском участке Фернан говорил об обете, о паломничестве, о вещах, которые во всех полицейских участках мира кажутся слабо согласующимися с общественным порядком.
— Она бросила мне вызов, — сказал Фернан.
— Кто?
Фернан предпочел промолчать. У него произвели обыск. Нашли бриллианты. Заработал он пятнадцать лет, попал под амнистию.
Сейчас он держит маленький обувной магазинчик под названием «Для нежных ног» на бульваре Нотр-Дам, напротив храма. Это старик, который ничего не пьет, кроме воды, и ухмыляется, когда видит какие- нибудь проходящие мимо шествия.
Анонимщик
Письмо опустили в почтовый ящик в начале второй половины дня. Его там не было в одиннадцать часов, когда Жюльетта забирала свою почту. Его тем более не было в час дня, когда Жюльетта спустилась, чтобы купить хлеба. Но оно оказалось там часом позже, когда Жюльетта вышла, чтобы сходить к своему парикмахеру. Жюльетта заметила конверт через сеточку почтового ящика и подумала, что речь идет о рекламном проспекте. Потом же, видя, что на конверте нет никакого адреса, она подумала: «Это горничная. Оправдывается, почему не пришла». Остановившись, она разорвала конверт, развернула записку, которая содержала две строчки, написанные заглавными буквами: «Ваш муж вам изменяет. Проверьте, чем он занят, когда говорит вам, что он в командировке».
И Жюльетта надолго застыла как мертвая: руки у живота, рот полуоткрыт. Марсель? Марсель, который как раз сегодня утром спозаранку отправился, чтобы выступать в суде Шарбра? Она дотащилась до лифта, поднялась на свой четвертый этаж, уже еле держась на ногах, и буквально рухнула на кровать. Жюльетта была уверена в Марселе, но… Анонимное письмо — это отвратительная грязь, но… Теперь это «но» вкралось в ее жизнь, и ничто, наверное, больше не будет, как прежде…
Когда Марсель вернулся, наступила ночь. Из прихожей он прокричал:
