Микки Спиллейн - Я умру завтра
- Никак теперь ты перешла на детишек, Хелен?
- Заткнись, мразь! - выкрикнула она.
Он растянул губы в улыбке, обнажив десны.
- Типичная мамаша. Даже, знаешь ли, чуть старомодная. - И он громко заржал от своего остроумия. У меня заныло в груди. - Но так как он слишком большой, чтобы кормить его из бутылочки, ты...
Схватив лампу, я швырнул в него, и, если бы не шнур, она бы врезалась бы ему в голову. Я бросился на него, но он вскинул руку, остановив меня. Его пушка била без промаха на близком расстоянии, и чувствовалось, что стоит мне сдвинуться с места, как Джонни с удовольствием пустит ее в ход.
- Боссу не нравятся твои шуточки, Хелен, - сказал он. - Ему не потребовалось много времени, чтобы выяснить, чем ты занимаешься. Подойди сюда, парень.
Я сделал полшага.
- Ближе. А теперь слушай внимательно. Ты сейчас же отправишься домой, ясно? Там ты можешь заниматься, чем угодно, но будешь сидеть тихо, не высовывая носа. В случае послушания получишь несколько баксов от мистера Ренцо. Ты тут катался как сыр в масле, и домой тебе явно не хочется, но на случай непослушания я покажу, что тебя ждет.
Я услышал, как хрипло выдохнула Хелен, и у меня самого из горла вырвался какой-то сдавленный звук. Нетрудно было догадаться, что собирался сделать Джонни, и, хотя он предупредил, я был бессилен предотвратить это. Ствол пушки был нацелен мне прямо в живот, а сам он уперся локтем в подлокотник кресла, изготовившись нанести удар ногой и изуродовать меня на всю жизнь. Носок его ботинка мерно покачивался, как маятник, и я видел, какой он твердый и жесткий.
Нога уже была готова взметнуться, но мне не пришлось уворачиваться. Хелен стояла где-то сбоку, и я услышал ее голос:
- Не шевелись, Джонни. У меня пистолет.
Она в самом деле держала его на мушке.
Уродливая рожа Джонни исказилась злобной гримасой, когда до него дошло, какого он свалял дурака. Предвкушая расправу со мной, он отвел глаза от Хелен.
- Хелен, скажи ему, чтобы он бросил оружие.
- Ты слышал мальчишку, Джонни?
Он бросил пистолет на пол, и я подтянул его ногой к себе. Подняв его, я выщелкнул патроны из обоймы и зашвырнул их под диван. Пистолет последовал за ними.
- Иди сюда, Хелен, - позвал я ее.
Услышав за спиной ее шаги, я, полуобернувшись, взял у Хелен из рук автоматический пистолет 25-го калибра. Джонни побледнел от ужаса, и я усмехнулся, довольный его видом.
Затем я швырнул под диван и второй пистолет.
Они, эта мразь, просто балдеют, когда ты делаешь такие штуки. Их тупые мозги не могут понять, что к чему, и они прямо впадают в ступор. Он продолжал изумленно таращиться, когда я врезал ему кулаком по физиономии, ободрав костяшки о его зубы.
Хелен опустилась было на колени, чтобы достать пистолет, и когда я заорал оставить его в покое, Джонни кинулся на меня. Он решил, что прямо-таки раздавит меня. Я пропустил его руку над плечом, взял на бедро, и он грохнулся на пол.
Я сделал шаг к нему. Настал мой час! Он начал приподниматься, и я с такой силой рубанул ему по шее, что у него дернулась голова. Я нанес ему еще два удара по тому же месту, и Джонни рухнул ничком. Он все видел, все понимал и чувствовал, но был не в силах пошевелиться. Переведя дыхание, я нанес еще один рубящий удар. Вздувшаяся физиономия Джонни налилась кровью, и он с ужасом уставился на меня.
Я выволок его вниз, на улицу, и остановил такси. Шоферу я объяснил, что мужик пьяный, вырубился, и вручил десятку, позаимствованную из бумажника Джонни, потом проинструктировал, мол, доставить "груз" в ночной клуб "Убежище" и передать из рук в руки мистеру Ренцо. Водитель оказался весьма толковым и тут же снялся с места.
Я вернулся к Хелен. Дожидаясь меня, она сидела на диване. В глазах ее застыло странное выражение, которое я уже видел.
- Прикончив тебя, он бы принялся за меня, - сказала она.
- Знаю.
- Джой, для мальчишки ты просто здорово справился с ним.
- Ничего другого не оставалось.
- Я видела, как Джонни разделывался со здоровыми парнями. Он очень силен.
- Хелен, ты знаешь, как я зарабатываю себе на жизнь? Толкаю тележку, груженную металлоломом. Там есть конкуренты, и начинаешь соображать, что к чему. Те, кто таскают железо, тоже сильные ребята. И если ты не справишься, они подомнут тебя, и ты потеряешь заработок.
- У тебя был пистолет, Джой, - напомнила она мне.
Она смотрела на меня с такой мягкой нежностью, что у меня мурашки побежали по коже. Ее глаза звали меня, и я не мог сказать им "нет". Я стоял, смотрел на нее и пытался понять, каков я для нее в бинтах и что она под ними разглядела.
- Теперь Ренцо достанет нас, - сказал я.
- Верно, Джой.
- Надо бы убираться отсюда. Во всяком случае, тебе.
- Позднее. Пока оставим эту тему.
- Да не позднее, а сейчас, черт возьми!
Она откровенно смеялась надо мной. Но улыбка ее была какой-то странной. Непонятной и растерянной. В полуприкрытых глазах плясали чертики; губы чуть раздвинуты. Кончиком языка она провела по зубам и опять заговорила:
- Есть кое-что еще, Джой. Женщина, которая забыла, что можно кого-то любить...
Я посмотрел на нее, и у меня перехватило дыхание. Она была такая красивая, что у меня сжалось сердце. Но я молчал, не желая выглядеть зеленым юнцом в ее глазах. Нет, вовсе не желал!
- Поцелуй меня, Джой! - просто сказала она.
И я почувствовал вкус ее губ.
* * *
Я покинул ее только около полуночи. Перед уходом я заглянул в спальню, где она лежала омытая лунным светом; на лице ее плавала легкая улыбка, а волосы нежным золотым ореолом разметались по подушке.
"Вот так тебя и стоило бы запечатлеть, Хелен. Твое изображение не нуждалось бы в ретуши, и нет мужчины, который мог бы забыть тебя. Как ты прекрасна, девочка! Ты так обаятельна, как только может быть женщина, и даже ты сама этого не знаешь. Но тебе приходится защищать себя, и ты не можешь думать о другом, и мысли эти оставляют морщинки на твоем лице, и от них жестко леденеют глаза. И все же ты оказалась сильнее всего этого, как и я. Были десятки женщин, которых я представлял в мечтах, но сейчас ни одной не осталось. Ты ничего не требуешь от того, кто рядом с тобой; ты просто даришь себя и ничего не просишь взамен. Прости, Хелен, но кое-что ты должна получить. Или, по крайней мере, сохранить, что у тебя есть. Ради тебя я позволю Ренцо втоптать меня в землю. Ради тебя я покажу ему того парня. Может быть, мне представится возможность все в жизни изменить? А может быть, и нет. Но все - для тебя и только для тебя. Когда-нибудь ты поймешь это. В противном случае Ренцо раздавит тебя, и после его жестокости ты уже никогда не станешь прежней. Я ухожу, любовь моя. Мне больше ничего не надо. Как и тебе. У меня остался в памяти наш прекрасный день".
Я положил записку на ночной столик под лампу, где Хелен не могла ее не увидеть. Склонившись, я коснулся губами ее волос, повернулся и вышел.
Мне не нужно было себе напоминать, что я должен быть осторожен. Я убедился - никто не видел меня выходящим из ее дома. Дойдя до угла, я дважды проверил - нет ли за мной слежки. Перелезть через забор на заднем дворе было нелегко, но в ночи стояла такая тишина, что я услышал бы чужое дыхание. И когда я остановился оглядеться, укрывшись в тени магазина на перекрестке, я был только рад, что избрал такой сложный путь отхода. Между припаркованными у обочины автомобилями стояла патрульная машина. На ней не было никаких опознавательных знаков. Просто над крышей торчал прутик антенны, а за ветровым стек-дом рдел красный огонек сигареты.
Капитан Джерот ничего не пускал на самотек. При этой мысли мне стало чуть легче. Там наверху Хелен может спокойно спать, и ее сон никто не потревожит. Я постоял еще несколько минут и по темным улочкам двинулся к своей ночлежке.
Вот там они и ждали меня. Я знал это заранее, потому что видел, как поджидали других ребят. Подобные вещи врезаются в память, когда ты живешь рядом с заводами и неподалеку от набережной. Такое случается у тебя на глазах, и ты запоминаешь намертво, так что, когда настает твой черед, ты ничему не удивляешься и все знаешь наперед.
Они явно видели меня, когда я шел к дому, но не проронили ни звука. Я знал, что они, надежно укрытые, наблюдали за мной и, если бы я даже попытался оторваться от слежки, ничего хорошего из этого не получилось бы.
В такой ситуации возникает странное ощущение. Чувствуешь себя, как кролик под прицелом нескольких ружей, и гадаешь, какое выстрелит первым. Остается лишь надеяться, что ты ничего не увидишь и не почувствуешь. Правда, судорогой сводит желудок и сердце с гулом колотится о ребра. Пытаешься держать себя в руках, но по телу текут струйки пота, мышцы на руках и ногах подергиваются, и вокруг стоит такая тяжелая давящая тишина, что ты рад любому голосу. Не удивишься, даже если расхохочется статуя, раззявив рот. Ни звука. Но тебе мерещатся голоса. Идешь дальше, и кто-то дышит тебе в спину, сопровождает, шаг в шаг, не отстает, а иногда даже опережает тебя. И ты ловишь себя на том, что кусаешь губы, зная, какую боль причиняет тяжелый кулак и как корчится тело, когда остроконечный носок ботинка врезается тебе в живот или ломает ребра.
