Фридрих Незнанский - Конец фильма
— Так дверь железная, едрить ее!
— А Карякины что, дома?
— Да кто их знает? — И он, сложив руки рупором, закричал. — Граждане, не мешайте пожарным работать, не скучивайтесь, отойдите в сторонку! Денис, у меня рожа не испачкалась?
— Еще как!
Грязнов вынул из кармана носовой платок и протянул ему.
— От бляха муха! — продолжал возмущаться Морозов. — От народец! Если бы только знал, как я их ненавижу! Сами подыхайте, дело ваше! Но зачем же весь дом сжигать?
— Сергей Петрович, я на минуту могу вас?
— Да, что у тебя?
— Помните, как мы в Москве-реке искупались?
— Неужели нашел?!
— Нашел! — Он протянул Морозову посмертный снимок коротко стриженного.
— А как?
— Он, сука, Лидского сбил. Точно так же, как нас тогда с вами!
— Кого сбил?
— Лидского! Я вам разве не рассказывал?
— Мне? Нет! Игнатьева! — заорал он какой-то девчушке, которая все норовила проскочить в подъезд. — Куда побежала? А ну вернись! Да здесь мать твоя, ищет тебя по всем дворам, усекла?! — И снова обернулся к Грязнову: Так кто, говоришь?
— Друг мой, следователь из прокуратуры.
— Погоди-ка… — Морозов всмотрелся в снимок, и брови его поползли вверх. — Венька, что ли?
— Вы знаете его?
— Татуировка была вот здесь, на правом плече?
— Кажется, была…
— Точно, Венька Корецкий! Ах сволочь! Ну теперь все сходится! А я себе всю башку сломал! Кто? Почему? Зачем? На Плющенко думал!
— Плющенко?
— Да неважно, есть тут один! Значит, все-таки Корецкий! Значит, раньше срока вышел, гад! Не поверишь, я этого сучонка с малолетства знал! Сколько раз его отмазывал, сколько раз прикрывал, но когда он, мразь неблагодарная, среди бела дня женщину из-за пяти рублей булыжником по голове! Мы его в тот же день взяли! Так знаешь, что он мне на суде сказал? Я тебя, сказал, старый хрыч, с того света достану. И чуть не достал ведь.
— Как? Вениамин Корецкий? — Грязнов занес над блокнотом ручку.
— Валентинович! В пятнадцатом доме жил!
— А друзья? Друзья у него были?
— Друзей найдем! Сейчас только с пожаром разберемся — и найдем друзей! С кем же он корешился, дай бог памяти? Игнатьева! Только что твоя младшая здесь ошивалась, тебя искала! Стой тут, хватит друг за дружкой по дворам бегать!
— Но Лидский здесь при чем?
— Кто? Ах да! Не знаю!
— Он проверял окружение этой великолепной пятерки и что-то обнаружил…
В кармане Грязнова запиликал мобильник.
— Денис Андреич, вы сильно удивитесь, но Некрасова только что вошла в ваш подъезд. — Это был голос Самохина. — Я в соседнем дворе припарковался. Что делать-то?..
— Черт, не понимаю… Я рядом, в двух минутах, ждите!
— Что обнаружил? — Вернул его к разговору Морозов.
— Кто?
— Лидский твой!
— Я не знаю! Вы вечером дома будете?
— Давай беги! — просек ситуацию Морозов. — Копай там же, где копал он! Не теряй времени! А я по друзьям Корецкого! Найдем мы его берлогу!
До своего двора Грязнов добежал гораздо быстрее чем за две минуты и ничуть при этом не запыхался. Товарищи ждали его у подъезда.
— Она еще там?
— Какие планы? — спросил Щербак.
— Может, нам прикрыть? — обеспокоенно предложил Самохин.
— Нет, ждите меня здесь. — И Денис вбежал в подъезд.
Она ждала на лестничной площадке. Ходила от квартиры к квартире, покуривая тонкую сигарету.
— Здравствуйте, Галина Юрьевна! — взбегая по лестнице, поприветствовал ее Грязнов. — Какими судьбами?
Она на мгновение растерялась.
— Ты, сволочь, следил за мной! — откинула сигаретку и запустила руку в свою сумочку: — Не подходи! Пристрелю!
— Галина Юрьевна, я с самыми добрыми намерениями, — улыбнулся Грязнов. — Да и не будем же мы вот так, под дверью…
— Будем! — В ее руке сверкнула вороненая сталь револьвера. — Назад!
— Да стою я, стою… — Денис прижался к стене и на всякий случай даже руки поднял. — Это становится уже традицией…
— Так вот, сукин ты сын! — чуть не сорвалась на истерику Некрасова. Предупреждаю тебя в последний раз! Ни в чем я признаваться не буду! Не в чем мне признаваться! И на свой дешевый понт ты меня не возьмешь! А еще раз позвонишь, еще раз пригрозишь мне, тварь, я тебя убью! Вот так, нажму на курок, и все! Сама! И плевать, что будет дальше! Думаешь, я твой голос не узнала? Думаешь, испугалась тебя? Это ты меня бояться должен! Ты! Ты! Ты!
— Ваша штука заряжена?
Некрасова выстрелила в потолок.
— Понял. — Денис поднял руки еще выше. — Простите меня, я больше не буду. Только деньги мне не предлагайте, ладно? Договорились? Мир?
— Грохнуть бы тебя прямо здесь… — Она прицелилась ему в голову.
— Не надо… — уже без иронии в голосе сказал Грязнов. — Не знаю, что вы приняли за угрозу, но я не звонил вам последние два дня. Давайте разберемся. Только в спокойной обстановке.
— Подонок… — прошипела Некрасова, заходя в кабину лифта.
Лифт двинулся вниз, а Денис смог наконец отлепиться от стены. Он дрожащими руками начал хлопать себя по карманам в поисках сигарет.
— Это что такое грохнуло? — По лестнице поднимался запыхавшийся Самохин.
— Шарик лопнул…
— Какой шарик?
— Да так… Ты в следующий раз все-таки никуда меня одного не отпускай…
Видеокамера уже стояла наготове, техник прилаживал к воротнику грязновской футболки микрофонную петличку.
— Не торопись, — сказал ему Крамской. — Кто знает, сколько еще ждать придется?
— Будто дел нет других… — недовольно пробубнил Денис. — Сидим тут как петрушки, а он, видите ли… Пусть только появится, я ему все выскажу… Слушайте, а давайте пленку телевизионщикам отдадим!
— Какую пленку?
— Да вот эту! — Грязнов ткнул пальцем в камеру. — И покажем все его вранье на всю страну. А? Ничего идейка?
— Ничего-ничего, — улыбнулся Крамской. — Утечку такую небольшую устроим, да?
— Маленькую такую утечечку.
— Тогда уж не отдадим, а продадим!
— Втридорога! Только, чур, меня черным квадратиком прикрыть и изменить голос до неузнаваемости.
— Я в доле, — иронично сказал техник.
На столе затрезвонил телефон.
— Слушаю. — Крамской снял трубку. — Когда? Где? Выезжаю…
Он уже больше не смеялся.
— Сделка отменяется. Белоусова только что убили.
Глава тринадцатая
Вспышка фотокамеры осветила бледное лицо Белоусова. Запекшаяся кровь на подбородке, остекленевшие глаза.
— Да, порезвился в будуаре. — Самохин уступил место судмедэксперту, который склонился над трупом.
— Забавно, уже второго укокошили в антракте. — Денис аккуратно поднял с пола разорванную упаковку от презерватива. — А еще говорят, что эта штуковина убережет вас от неприятных сюрпризов…
— Ребят, поскромнее себя ведите, — выразительно насупил брови Крамской. — Мешаете работать.
— Мы тихонечко.
— В сторонке, — в один голос сказали Грязнов и Самохин.
Белоусов, абсолютно голый, лежал на двуспальной кровати. Живот его превратился в сплошное кровавое месиво, и вся кровать была залита кровью.
Рядом на тумбочке стояли, покачиваясь, несколько каучуковых игрушек. Грязнов пролистал глянцевый журнал с грудастыми девицами и взял пульт.
На экране телевизора танцевала девица, постепенно оголяя свое пышное розовое тело. Снимал, судя по всему, сам Белоусов. Голос, комментировавший происходящее, принадлежал, во всяком случае, ему.
«Вот так, вот так, девочка… еще…»
Все сразу перестали заниматься своими делами и уставились на экран. Изображение было ярким, но каким-то расплывчатым.
Белоусов, вероятно, поставил камеру на пианино и сам стал заниматься сексом с этой розовотелой девицей. Монотонно и долго.
— Когда все это кончится? — смутился Крамской.
— Может, перемотаем? — предложил кто-то.
— Не надо, не надо! — запротестовал Самохин. — Вдруг что важное пропустим?
В этот момент раздался звонок в дверь. Только не настоящий, а с экрана.
Девица на экране, накинув халатик, тот самый, что был на ней и сейчас, выпорхнула из комнаты. А Белоусов, сладко потянувшись, достал с тумбочки пачку сигарет и чиркнул зажигалкой.
В комнату вошел Антон. Белоусов узнал его сразу. Хотел вскочить, но Антон в два прыжка оказался у кровати. В руке блеснул нож.
— Назад. Отмотай назад. И тут на покадровой. — Денис выхватил из рук Самохина пульт и сам остановил изображение. Антон замер над Белоусовым. Изображение побежало обратно. А потом двинулось вперед в замедленном темпе.
— Что, знаешь его? — осторожно спросил Крамской.
Антон медленно вынимал нож из кармана куртки. Медленно перехватывал руку Белоусова и валил его на кровать. И медленно вонзал нож в живот. И продолжал вонзать раз за разом. Белоусов сначала брыкался, пытаясь вырваться, потом обмяк и затих.
