Аркадий Адамов - Последний "бизнес"
– Уж не ты ли его щипать собрался?
– Найдутся поумнее.
Таран искал, что ему сказать Кире напоследок.
Больше он с ней никогда не встретится. Все! Хватит! Был дураком, да не остался. Пусть катится к своему Жорику и вообще куда хочет. Василий даже не подозревал, что он может так презирать какую-нибудь девушку, тем более такую хорошенькую.
Кира по-своему объяснила его молчание. Она усмехнулась, вплотную подошла к Тарану, почти прижалась к нему и, подняв глаза, лукаво спросила:
– Ревнуешь?
Но Таран в ответ обжег ее таким взглядом, что, невольно отпрянув от него, Кира всхлипнула:
– Прямо псих какой-то бешеный... Ну тебя!..
В этот момент дождь хлынул сплошным потоком.
Но Кира, не задумываясь, кинулась бежать через дорогу.
Внезапно взвизгнули тормоза, и большая грузовая машина резко вильнула в сторону, чуть не задев девушку. Кира испуганно вскрикнула, отскочила к тротуару и, поскользнувшись, упала.
Таран в два прыжка оказался около нее. Вся мокрая, Кира лежала на боку, обхватив руками неестественно вывернутую ногу, и тихо плакала от боли. И такой жалкой, беспомощной и одинокой показалась она Тарану в этот момент.
– Эх ты, неудачница!..
Он без всяких усилий поднял девушку на руки и оглянулся. Под деревьями темнели силуэты людей.
Кто-то уже бежал к нему на помощь.
В сером плаще подошел милиционер.
– Отнесите ее вон туда, в подъезд, - он указал на один из домов. - Справитесь? А я сейчас "Скорую помощь" вызову. Перелом, видно...
Таран кивнул головой. Один, легко и бережно, он понес Киру.
На следующий день в бригаде Вехова произошло чп: Коля Маленький "запорол" важные детали.
Потный и огорченный, стоял он у станка, вытирая ветошью перепачканные в масле руки, и угрюмо прислушивался, как Николай и Куклев вместе с мастером обсуждали, можно ли исправить бракованные детали.
С Колей Маленьким никто не говорил, его просто не замечали. И он прекрасно понимал почему. Проклятый второй разряд! Ну, ладно. Все! Что он, рыжий, да? И Коля Маленький с искренним ожесточением предупредил самого, себя: "В будущем месяце лопнешь, а сдашь на третий".
Подошел Костя Петухов. В цехе он, как тень, всюду следовал за своим учителем Куклевым, уважительно прислушиваясь к каждому его слову.
А Куклев тем временем уже принялся за дело и включил станок. Костя протиснулся поближе и замер в тревожном ожидании. "И надо ему за чужой брак отвечать, - с досадой подумал он. - А если не исправит?" И, не выдержав, он проворчал:
– Одни портачат, а другие потей за них.
– Со всяким, брат, может случиться. Тут взаимная выручка - закон. Понял? - со спокойной уверенностью сказал Куклев, не отрывая глаз от станка, где в бурном масляном потоке, как живая, дрожала и билась от напряжения, сверкая блестящими свежими бороздами, новая деталь.
Костя не ответил. Он, словно завороженный, следил, как уверенно, точно и красиво, почти вдохновенно, управлял Куклев могучим и, казалось, непостижимо мудрым, но удивительно послушным сейчас станком. И, перехватив его жадный и восхищенный взгляд, Куклев, усмехнувшись, добавил:
– Будет из тебя мастер, помяни мое слово.
И Костя, впервые, кажется, оробев, подумал: "А вдруг не брешет? Вдруг и по правде буду?" И ему, тоже впервые, захотелось вдруг стать таким же умельцем, как этот неторопливый, широкоплечий парень с сильными, чуткими руками и умным взглядом неулыбчивых, но добрых глаз.
А станок все гудел и гудел, и рождались одна за другой теплые блестящие детали.
Между тем во дворе, у проходной, Николая нетерпеливо поджидали Борис Нискин и Таран.
Таран с досадой посматривал на часы.
– Все! - наконец объявил он. - Опоздали.
– Ничего, - утешил Борис. - Самое интересное начнется в миттельшпиле.
– Что, что?..
Борис снисходительно пояснил:
– Это значит - в середине игры. Учишь тебя, учишь... А в данном случае я хочу сказать, что самое интересное начнется после доклада Рогова.
– Так и говори, - проворчал Таран. - Но мы свободно можем и на твой миттельшпиль опоздать.
Наконец из цеха выбежал Николай, за ним Илья Куклев и Коля Маленький. Они успели уже принять душ и переодеться. Мокрые волосы их блестели на солнце.
– Полный порядок, - бодро сообщил Николай.
Вид у всех троих был такой, словно самое трудное испытание уже позади.
– Полный или нет, это еще бабушка надвое сказала, - заметил Таран. - Шире шаг, хлопцы! Опаздываем.
...Ребята, запыхавшись, появились в огромном и светлом актовом зале университета, когда Андрюша Рогов уже заканчивал свой доклад.
Зал был переполнен.
Первым отыскал себе место Коля Маленький.
Он юркнул куда-то между рядами и через секунду подмигнул друзьям: я, мол, уже оформился! Николай и Таран пробрались вперед и уселись вдвоем на один стул. Борис и Илья Куклев задержались у двери.
Отдышавшись, Николай стал незаметно осматриваться вокруг. Вскоре он увидел Жору Наседкина.
Тот с независимым и ироническим видом откинулся на спинку стула. Он был в черной с серебряной нитью нейлоновой рубашке и узких кремовых брюках.
Черные, навыкате глаза его насмешливо щурились, на пухлых губах под тонкой ниточкой усов блуждала улыбка. Рядом с ним сидел какой-то толстый рыжеватый парень с коротким бобриком на голове и черным галстуком-бабочкой.
Невдалеке от этой пары Николай заметил светловолосого паренька в белой рубашке с отложным воротничком и закатанными выше локтя рукавами.
Лицо паренька было очень знакомо. "Да ведь это же тот самый, которого ранили! - вспомнил вдруг Николай. - Мы у него в больнице были". Он толкнул в бок Тарана и указал на паренька.
И в этот самый момент Николай неожиданно увидел Машу. Она сидела с Аней Артамоновой. Обе внимательно слушали. С другой стороны рядом с Машей сидел долговязый Валерий Гельтищев в пестрой рубашке навыпуск и, время от времени наклоняясь к девушке, шептал ей что-то на ухо. Маша улыбалась и один раз погрозила ему пальцем.
Николай поспешно отвел глаза. Как он будет выступать теперь, если здесь Маша? Он почувствовал, как напряженно замер рядом с ним Таран. Николай оглянулся. Василий неотрывно смотрел в ту сторону, где сидели девушки.
– Брось, понял? - через силу сказал Николай. - Чего уж там!..
Оба как будто очнулись и, смущенно оглянувшись на соседей, принялись слушать.
Андрюша Рогов заканчивал свой доклад, заканчивал горячо, с азартом, не заглядывая в написанный текст.
– ...А для чего же мы живем тогда? - донесся до Николая его звенящий, взволнованный голос. - Ведь не трава мы? Ведь мы думаем, мыслим, ведь мы всегда ставим в жизни какие-то цели. Какие же это должны быть цели? Как же надо жить?..
"Правда, как надо жить? - подумал Николай и тут же себе ответил: - Жить надо счастливо. Все должны жить счастливо. Нет счастья одному. А в чем счастье? В работе, только настоящей, вот как, например, сегодня Илья, чтобы людям была польза, чтобы они тоже почувствовали, что это такое за радость - работа! И еще счастье... в Маше! - Он невольно поглядел опять в ту сторону, где сидела она, и упрямо подумал: - В ней. Для меня - только в ней!.. Нелегкое только это счастье. За него еще драться надо..."
До Николая опять долетел голос Рогова.
– ...И у нас на факультете есть, к сожалению, люди, запальчиво говорил Андрюша, теребя в руках листки своего доклада, - которые вот так бездумно, из желания быть во что бы то ни стало оригинальными, не похожими на других, увлекаются пошлыми танцами, объявляют себя сторонниками абстракционизма в живописи. А этот самый абстракционизм есть не что иное, как ядовитая буржуазная диверсия против истинного искусства всех народов!
Ведь он не объединяет, он разъединяет людей и твердит о заумных "сверхчеловеках", которые, мол, только и могут его понять. Наконец, абстракционизм не помогает узнать и любить жизнь. Нет, он уводит от жизни, он оплевывает ее!
– Демагогия! - раздался чей-то возглас из зала.
Председательствующий, молодой, спортивного вида паренек в гимнастерке, с комсомольским значком на груди, поднялся со стула.
– Кто не согласен, выходи сюда, поспорим!
– Чтобы вы потом оргвыводы делали? - ехидно спросил тот же голос.
– А я не боюсь оргвыводов и хочу поспорить! - выкрикнул со своего места Валерий Гельтищев.
Председатель постучал карандашом по стоявшему на столе графину с водой.
– Тебе дадут слово. И бросьте насчет оргвыводов. У нас тут не суд.
– ... и Рогов не прокурор, - добавил все тот же голос.
Николай в этот раз успел заметить, что реплики бросал мордастый парень, сидевший рядом с Жорой.
Гельтищев уверенно вышел на трибуну и оперся руками о ее края. Перед собой он положил свернутый в трубку лист.
– Я буду краток, - предупредил он. - И выскажусь по трем пунктам. Первый - о существе доклада. Он касался новых веяний в музыке, литературе и живописи и критики их с позиций классиков девятнадцатого века.
