Мария Жукова-Гладкова - А я верну тебе свободу
— Куда теперь? — спросил он, когда мы опять оказались в моей машине.
Я все-таки сообщила про некую Варю. Вместе с сотрудником органов не так страшно встречаться с незнакомым человеком. Конечно, за время работы журналисткой мне с кем только не доводилось разговаривать, но в некоторых ситуациях предпочтительнее быть не одной. Лучше, если рядом мужчина, и этот мужчина — мент. Более того, я не была уверена, что Варя встретит меня с распростертыми объятиями. Андрею она, конечно, тоже будет не очень рада (а скорее — даже меньше, чем мне), но он-то всегда может припереть ее к стенке. Тем более что Редька мертв…
Андрей тут же решил отправиться в ближайшее отделение милиции, где нам быстро помогли выяснить адрес по номеру телефона, а потом рассказали, как добраться до нужного дома. Даже вызвались составить компанию, но Андрей решил, что мы поедем без сопровождения, а за помощью обратимся только в случае необходимости.
Варин дом внешне выгодно отличался от дома родителей Толика. В нем было четыре этажа, горячая вода, центральное отопление, печки отсутствовали, потолок, несмотря на верхний этаж, не тек. Варя проживала в трехкомнатной квартире вместе с безработной матерью и двумя младшими сестрами-школьницами. Отец лет десять назад исчез в неизвестном направлении.
Квартира имела нетипичную для Питера планировку (по крайней мере, я ничего подобного у нас в городе не видела). Попав внутрь, мы сразу же оказались в самой большой комнате, которую занимали мать и средняя дочь. Тут не было ни коридора, ни прихожей, входная дверь составляла часть стены комнаты. По выложенным по середине газеткам, разделяющим комнату на две половины, мы проследовали в коридорчик, где стояла вешалка и из которого открывались другие двери: в две крохотные комнатки (Варину и ее младшей сестры), кухню и совмещенный санузел. И какой идиот это все спроектировал? — невольно хотелось спросить мне. Правда, попадая в наши «хрущевки» и «брежневки» у меня возникает тот же вопрос. Мы сняли обувь у вешалки и вернулись в большую комнату. Обстановка была небогатой, я сказала бы, что вся мебель закуплена в советские времена в кредит.
Нас с Андреем встретили Варина мать и две младшие сестры. Они смотрели по стоявшему в большой комнате телевизору какой-то сериал.
— Ох, — тяжко вздохнула мать, увидев Андрюхино удостоверение. — Ну что ж, проходите, раз пришли.
Потом она обратилась к младшей девочке и велела позвать Варю. Средняя тут же встряла, заметив, что нам будет удобнее говорить с Варей в ее комнате.
— Ну уж нет! — рявкнула мать, с места в карьер начиная скандал. — Я должна все слышать! Я должна знать, что происходит! Никогда раньше к нам милиция не ходила! А уж раз пришла, я должна выяснить, в чем дело!
Средняя дочь в долгу не осталась и тоже завопила. Суть спора для меня лично осталась непонятной. Младшая выбежала из комнаты и вскоре вернулась с Варей.
Увидев ее, мы с Андреем в первое мгновение раскрыли рты. Один глаз у девушки заплыл, все лицо вообще было в кровоподтеках и, судя по неловким движениям и то и дело появляющейся на лице гримасе боли, тело, завернутое в длинный толстый махровый халат, должно было выглядеть не лучше.
— Вы? — уставилась она на меня.
Но я ее упорно не узнавала.
— Кто вы? — спросила Варя.
— Да, кто вы? — тут же подала голос мать. — Мужчина-то я поняла, откуда, а вы, девушка?
У вас есть удостоверение?
Я вручила ей свое журналистское. Тетка долго его изучала, окруженная с двух сторон младшей и средней дочерьми. Варя так и стояла у двери большой комнаты, закрывая путь в дальнюю часть квартиры.
— А о чем пишете? — спросила мать.
Я пояснила, что работаю криминальным обозревателем в еженедельнике «Невские новости», хозяйка тут же заметила, что у них есть наши выпуски и велела дочерям искать. Средняя с младшей бросились к кипе газет, которые в советские времена можно было бы обменять, наверное, книг на десять. Они что же, ждут, когда снова начнется подобный обмен? Хотя в Питере есть обмен на хозтовары, мне соседка Галька-алкоголичка говорила. Она обычно и меняет, а потом торгует на углу хозтоварами.
И нам с Татьяной на Новый год по куску хозяйственного мыла презентовала в обмен на объедки с праздничных столов. Про работу на телеканале я упоминать не стала, но, может, телевизоры в Выборге его не берут? Или эта семья его не смотрит?
Пока шли поиски, я с большим интересом оглядывала стену в той части, где жила одна из девочек. Над продавленной тахтой красовался Децл в разных ракурсах и одеяниях, на плакатах, вырезках из журналов и газет. В углу притулился старенький письменный стол, поверхность которого была исцарапана, изрезана и многократно залита чернилами и еще какими-то непонятными растворами. Возможно, за ним когда-то занималась мама. На этом столе, приткнутая к углу таким образом, что несколько напоминала икону, вывешиваемую в красном углу, стояла книга о Децле. И какое же издательство ее издало? По формату это был не альбом, но и не обычная книга в твердой обложке, а нечто среднее. Других книг, по крайней мере в этой комнате, я не заметила.
Один из номеров «Невских новостей» вскоре нашли, мою фамилию сверили, как и фотографию над статьей, удостоверение вернули, и мать снова заявила, что настаивает на разговоре в ее присутствии.
Андрей тут же уточнил у Вари, совершеннолетняя ли она. Варе оказалось девятнадцать.
«В таком случае мы будем разговаривать без присутствия матери», заявил Андрей. «Но я настаиваю», — вопила мамаша. Андрей в таком случае предложил проехать в отделение и демонстративно снял с пояса трубку.
— Проводи гостей к себе в комнату, — тут же процедила мамаша, обращаясь к Варе.
Девушка кивнула и повернулась. Мы последовали за ней и оказались в крохотной комнатушке площадью метров семь. В ней умещались кровать, тумбочка с большим зеркалом и кучей разнообразной косметики перед ним и пара стульев. Одежда висела на стенах, на прибитых к ним вешалках. Под одеждой просматривались плакаты: «Иванушки», «Руки вверх!» и «Отпетые мошенники». Здесь, в отличие от большой комнаты, были и книги: лежали несколькими стопками на полу — точно так же, как газеты в большой комнате. Бросив беглый взгляд на них, я поняла, что все они — переводные любовные романы, на обложках которых крутые мужики обнимают полуобнаженных красавиц.
— Садитесь, пожалуйста, — предложила Варя нам с Андреем, кивая на стулья, сама опустилась на кровать.
— Может, вам лучше лечь? — сказала я.
Андрюха поддержал меня, и Варя, изобразив мученическую улыбку, приняла лежачее положение на неубранной кровати. Как мы поняли, она лежала и перед нашим появлением. Мы не успели ее ни о чем спросить, она сама поинтересовалась у меня, как журналистку могли пустить в закрытую гостиницу. Туда, по словам Вари, вход журналистам был строго воспрещен. Я уклончиво ответила, что приезжала со знакомым, а потом уточнила, была ли Варя одной из четырех девушек, которых я мельком видела в бане.
— А вы меня не узнали, — грустно констатировала она. — Конечно, кто тут узнает? Так отделали. Месяц работать не смогу. А мать злится.
Мы живем-то ведь только на мои деньги.
Варя не скрывала рода своей деятельности, да и что скрывать после того, как я видела ее в весьма пикантной обстановке? Андрей молча слушал. Мать, по словам Вари, время от времени устраивает с ней душещипательные беседы, но воспитательный зуд у нее быстро проходит: жить-то как-то надо. Варе очень не хочется, чтобы ее сестры пошли по ее стопам, она мечтает, чтобы они учились, но девочки из класса средней сестры уже выходят на трассу…
Варя считает, что ей крупно повезло: она попала в «элитное» место. Правда, что будет теперь — неизвестно… Девушка в свое время успела немного позаниматься спортивной гимнастикой, она гибкая и пластичная, что ценится многими клиентами. Тем более публика, приезжающая в баню, почему-то любит, чтобы Гимнастка, как ее зовут, делала мостики и шпагаты на столе. Она и делает.
Но мы с Андреем приехали в Выборг не для того, чтобы слушать грустную историю жизни Вари и ее семьи. Нас интересовали другие вопросы, и мы надеялись, что Варя сможет ответить хотя бы на часть из них.
Но для начала Андрей уточнил, кто ее так разукрасил.
— Никаких заявлений писать не буду, — отчеканила Варя.
— Да зачем мне твои заявления? — воскликнул Андрей. — Я вообще не в Выборге работаю.
И другие дела веду. Мне просто нужна от тебя кое-какая информация.
— Чтобы я потом совсем работать не смогла? — огрызнулась Варя. — Да если узнают, что я с вами разговаривала…
Она внезапно разрыдалась. Из невнятных обрывочных предложений мы поняли: девушка больше всего переживает из-за того, что месяц не сможет работать. Ничто другое ее не волнует.
Ей нужны деньги. Если бы за то, что избили, заплатили — то ладно, но ведь за простой никто денег не даст, наоборот, могут нанять на ее место другую. И что тогда делать Варе? Что будет с сестрами?
