Анна Шахова - Тайна силиконовой души
«Дежавю… все это было. Или будет?» – путаница мыслей, впечатлений, обрывков фраз сегодняшнего тяжкого дня, к которым примешивался назойливый аромат цветущих соседских черемух, какой-то неясный стрекот, скрежет колодезного гуся, все это разом нахлынуло на Быстрова, лишив остатков сил. Светлана сбежала к Сергею Георгиевичу, который пытался попасть задвижкой в прорезь замка.
– Как вы поздно! Я так волновалась. Уже одиннадцать. Еще бы минут пятнадцать, и начала названивать вам.
– У нас беда на работе. Оперативник серьезно ранен. И никаких утешительных прогнозов врачей.
Светлана, какая умница, не стала охать и ужасаться. Она заботливо провела Быстрова в дом, стянула с него куртку, пристроив ее на вешалку. Появившись в ванной в нужный момент, когда хозяин (для нее теперь – «Сереженька») озирался по сторонам в поисках полотенца для рук, своего, зеленого, подала какое-то шершавое, красное. В доме непривычно и очень уютно пахло горячей едой. Следователь и свидетельница молча сели за стол.
Жареное мясо, тающее во рту, тщательно отбитое. Салат из свежих овощей. Тушеный картофель с душистыми травами. Сваренный в миске с длинной ручкой кофе: «Я турку не нашла» – это была ее первая, виноватая фраза.
И Быстров расслабился, пустив все тяжкие мысли, события, реакции на самотек.
– Спасибо, Света. Очень вкусно. Простите, что я веду себя как дикарь. Но… сами видите…
– О чем вы, что вы! Это я чувствую себя неловко. Я тут сейчас совсем некстати, вам хочется от всего отключиться, побыть одному.
– Да нет, я вот сейчас как раз подумал, что хорошо все устроилось. Одному мне было бы вовсе тяжко.
– Да, я твердо верю, что все в жизни промыслительно.
Светлана попыталась объяснить пристально взглянувшему на нее следователю:
– Ничего случайного ведь нет. И ваше сегодняшнее горе, и даже мой такой ненужный приезд. И знаете, я не могу избавиться от мысли: а ведь мать Никанора, пожалуй, права. Если б не подняли мы волну с расследованием, не было бы смерти Евгении, Татьяны. Вот теперь еще ранение вашего товарища.
– Это хорошо бы, чтоб ранение. – Быстров потянулся к полочке за сигаретами, вопросительно посмотрев на Светку. Она кивнула со смущенной улыбкой, и Сергей Георгиевич закурил. – Следуя вашей логике, преступления вообще не нужно расследовать. Жертвы ведь и множатся, когда преступник заметает следы, боясь возмездия. Только куда заведет это всепрощенчество, представляете? Люди безнаказанно будут насиловать, убивать, грабить друг друга. Мне даже на секунду страшно представить реальное воплощение этакого фильма ужасов.
– Хорошего же вы мнения о людях. Впрочем, профессия накладывает отпечаток. Я понимаю, ежедневное общение с душегубами, ворами. Я бы не могла. Но, поверьте, я с огромным уважением, нет, даже с почтением отношусь к вашей работе – очень мужской, рисковой, но… в случае с монастырем, тут ведь случай особый. И подход, суд особый. В монастыре требуется лишь смирение. И это опять урок всем нам – смиряйся. – Светка от волнения раскраснелась, плеснула в свою чашку из маленького чайничка заварки. Быстров и забыл о существовании любимой отцовской посудинки в золотых звездах. Чаепитие для отца было ритуалом: с обязательным ополаскиванием чайника кипятком, отмериванием заварки, настаиванием под ватной куклой не менее пяти минут. Куклу Быстров сжег вместе с другим ненужным хламом из кладовки года три назад. А чай и кофе заваривал прямо в кружке.
– И все же, «вор должен сидеть в тюрьме!» – простите уж за банальность. Убийца – тем более… – Быстров придавил остаток сигареты в пепельнице, поднялся, взял с плиты чайник. Света тайком бросила взгляд на его сухопарую фигуру, обтянутую водолазкой, и в испуге отвела глаза. Сергей Георгиевич долил Светлане в чашку кипятка.
– А вы, наверное, за смертную казнь? – осторожно спросила Светлана, отхлебывая чай мелкими глоточками, смешно сложив губы.
– Это неочевидный вопрос. Очень много ошибочных приговоров. Потому я, в общем, против. Но возможны и исключения. В случаях с «чикатилами» – так это можно обобщить. Ну, еще терроризм.
– Я понимаю. Так что произошло сегодня, Сергей Георгиевич? – Атразекова серьезно посмотрела на Быстрова.
– Сообщник убийцы ударил ножом при задержании нашего молодого сотрудника Влада Загорайло. Удивительный парень. К нему все по-разному относятся. Кто-то не выносит из-за показушной заносчивости. Я его люблю. Он хороший, Владька. А его отец обвинил меня в том, что произошло. И правильно сделал. Я – старший. И я не уберег. – Быстров поднялся, стал сгребать тарелки со стола, неловко ставя большие на маленькие, и бухнул их в раковину.
– Сергей! Ой, простите, что я без отчества, так как-то вырвалось.
– Да не нужно, в самом деле, отчеств! Я и сам хотел предложить.
– А ваш коллега – он Владислав? Я в том смысле, как молиться за него, как называть.
– Да-да, Владислав. – Быстров засучил рукава, включил воду, собираясь мыть посуду. Света подошла к сгорбленному над раковиной «Сереженьке», и выключила воду.
– Отдыхайте, Сережа. Можно я вам прикажу? А буду мыть посуду и молиться тихонько. Так что вы мне не мешайте. Владиславу нужна сейчас молитва, а не отчаяние. – Светка открыто, тепло рассматривала Быстрова, застывшего над раковиной. Он чувствовал ее взгляд, мучился им, но не хотел его потерять. Вдруг также прямо посмотрел на Светлану, которая оказалась с ним почти одного роста, ну, может, на пару сантиметров ниже:
– Я ведь не рассказал вам самого главного! Влада спасла какая-то православная книжка, которую он «экспроприировал» в доме вашей продавщицы Татьяны. Нож сначала вонзился в книгу, а потом… Словом, только благодаря этому его довезли до больницы. Поразительная история.
– Ну, вот видите?! Видите?! – Светка торжествующе, с вдруг загоревшимся взглядом посмотрела на Сергея. – Все будет хорошо! Это же необычное дело. Тут все промыс… не случайно. – И Светка, будто так было заведено у православных, легко коснулась руками головы Быстрова, притронулась губами к его лбу, словно проверяя температуру. После чего мягко отстранила хозяина от раковины, включила воду и споро заработала губкой. – Спать-спать. Завтра тяжелый день. Спокойной ночи, – мягко приказала неопределенно перетаптывающемуся Сергею.
– Спасибо, Света. Спокойной ночи. – Следователь вышел из кухни, а гостья измученно, с закрытыми глазами оперлась на локти, – повисла над раковиной, в которую хлестала струя из крана. Пенистые брызги, пахнущие лавандой, отскакивали от намыленных тарелок, попадая на горячечный лоб Светланы. Она сглотнула подкативший ком, утерлась, как Дорофеич, рукавом, принялась за посуду, бормоча начало молитв: «Во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, Аминь…»
Весь прошедший день Светлана Атразекова знакомилась с «Сереженькой», разглядывая его дом. Нет-нет, она не лазила по ящикам стола, не распахивала в «объяснимом» любопытстве шкафов. Только в бельевом отсеке комода, который определила по «закушенному» уголку простыни, отыскала два чистых полотенца – те, что висели в ванной, выстирала и развесила на перилах крыльца, на солнце. К приходу хозяина махровые тряпицы высохли. Найдя в чреве стиральной машины две пары белья, майку и рубашку, тоже выстирала их, и тоже высушила: где придется – на ветках смородины, на яблоне. Носки нацепила на колышки, обрамляющие дорожку к дому. Светке хотелось как можно больше узнать о Быстрове, и здесь подспорьем бы стали фотографии. Но на виду имелись лишь две: одна в маленькой комнате, где, видимо, располагалась спальня Сергея. На столе в деревянной рамке стояло небольшое фото улыбающейся молодой пары: мужчина в военной форме – темноволосый, с яркими лучистыми глазами, и женщина – она смотрела не в объектив, а на своего спутника – смущенная улыбка, забранные в пучок светлые волосы, длинный быстровский нос. Молодые родители «Сереженьки». «Да, наши мамы явно могли бы быть сестрами, а мы, соответственно, двоюродными братом и сестрой. А что? Мы ведь тоже похожи», – Светка окончательно прониклась ко всему семейству следователя родственными чувствами. И еще – сердце так и заколотилось от радости – ни одного изображения детей или жены. «Уж ребенка явно бы рядом с родителями поместил», – старалась логически рассуждать Атразекова. В большой комнате на стене висела большая фотография Сергея с отцом. На ней Быстров-млалдший был подростком с длинной челкой и нарочито саркастическим прищуром. Отец – пополневший, седой, но с тем же лучистым взглядом и в неизменной военной форме. Светка ничего не понимала в званиях и родах войск. Ее родители обладали мирными, даже скучноватыми профессиями: отец – инженер-строитель, мама – чертежник в КБ. Впрочем, что попусту думать о семейственности, терзаться мыслями о счастливом браке, в который никогда не поздно вступить. У такого мужчины, как Быстров, да нет женщины? Смешно. Это только в романах любимой Люшкиной писательницы все герои-любовники оказываются свободными или «глубоко» разведенными и умные-благородные, но неустроенные героини накрепко соединяют с ними жизни.
