Вероника Рыбакова - Смерть предпочитает блондинок
Пришла весна, и все влюбляются, решила она.
На условленной станции уже стояли Сашка с Сонькой, Диман и Шакал. Они дождались Олю и отправились осматривать «Олимп» с новенькими кинозалами и магазинами. Их целью был фильм — картина, которую рвались посмотреть мальчишки, потому что там были офигенные драки и спецэффекты.
«Олимп» им понравился — там было много воздуха, простора, дизайнерских штучек и архитектурных находок. Магазины их не очень интересовали, правда, Сашок обнаружил недалеко от кинозалов интересный магазин с приколами.
Там продавали пластиковых тараканов и очень похожих на натуральных мух, пауков. Пауки вообще были шевелящиеся, совсем как живые. Диман приценялся к маске Дракулы и к заводной игрухе, которую можно было определить как «прыгающие на двух ножках сиськи». Компот и Сашок обнаружили еще много интересного — взрывающиеся сигареты, конфеты, которые красили язык в синий цвет, муляжи всяких противнейших вещей, звонко икающие мешочки, очки с выпрыгивающими глазами, пластиковую яичницу…
Они провели в этом магазине полчаса: столпились у прилавка, а продавец показывал им в действии все эти приколы и приспособления. В магазин повалил любопытствующий народ, а они ушли оттуда, хохоча как ненормальные.
Перед началом фильма ребята накупили попкорна, колы и пива. Когда запасались этими вкусностями, Маша обернулась и встретилась взглядом с ужасно неприятным типом: высокий, крупный мужик смотрел на нее пристально и злобно. Она приподняла брови, отвернулась и взяла Димана под руку.
— Ты чего?
— Мужик какой-то противный пялится на меня, — пожаловалась Маша.
Дима повернулся посмотреть, но неприятный мужик уже куда-то делся.
— Тебе теперь везде слежка мерещится. Никого там нет.
— Значит, ушел. Но стоял и смотрел: лось здоровенный, а глаза такие добрые-добрые! — И Маша показала, какими глазами смотрел на нее чужой. — Будто я ему ногу отдавила, кошелек отняла и еще матом приложила.
— Да ладно тебе! Тут народу всякого полно, разные же люди бывают. Может, у него приступ геморроя случился, он смотрел на тебя, а думал про свой геморрой.
Юрец уходил из «Олимпа» вместе с Галкой, которая страшно разочаровалась магазинами и увиденными в них вещами. Все коллекции, по ее словам, никуда не годились: сплошная «жалкая китайщина с торчащими нитками», «убожество» и «ерунда». Торговый центр был ориентирован на бойкую и веселую молодежь, в нем было много спортивных и полуспортивных магазинов, но такая одежда Галку не интересовала.
Юрец согласился с ней в том, что место «лоховское», — молодежь парочками гомонила по всем этажам, в толпе лишь изредка мелькали лица постарше. Только на первом этаже красовалась пара магазинов с дорогой обувью, бельем да итальянскими сумками.
Напоследок они поднялись наверх, туда, где были кинозалы. Здесь им тоже не понравилось — снующие с попкорном шумные подростки, веселые компании студентов. Нет. Это место создано не для них!
Они уже хотели спуститься вниз, когда Юрец увидел в толпе около касс ту маленькую сучку, которой он отрезал волосы в метро. Девчонка почуяла его взгляд и повернулась к нему, прямо и вопросительно взглянула. Он не отвел взгляда, а паршивка состроила недовольную мину и схватила за руку какого-то лоховского вида пацана, что-то ему объясняя.
Юрец подхватил Галку под руку и повел ее к эскалатору, чтобы уйти отсюда. Эта неожиданная встреча не прибавила ему радости.
Радости ему прибавил звонок из комиссионки, где он оставил кольцо с рубинами. Девушка поздравила его с быстрой продажей, вежливо пригласила в магазин за деньгами и предложила воспользоваться их услугами еще раз, если он надумает что-то продавать.
— Кто звонил? — полюбопытствовала Галка.
— Так, пацаны по делу, — ответил он.
Юрец жалел, что проговорился ей про свои планы на машину. Было бы куда лучше обрадовать ее внезапно — заехать за ней на работу на новом «лексусе», чтобы она ахнула, чтобы у нее в глазах зажглись яркие зеленые огоньки.
Он давно уже не видел Галку беззаботно веселой и смешливой, а попросту говоря, счастливой — радость от шубы быстро сменилась досадой на то, что зима уже прошла, и новую вещь нельзя никуда надеть.
«Ничего. Она обрадуется новому и перестанет унывать. А новое настанет — уедем с ней отсюда в Рязань. Заживем совсем по-другому, — рассеянно думал он, глядя на ее обострившееся, недовольное лицо. — Весна, авитаминоз. А она ничего не ест, вот и ходит смурная, унылая».
Это была их последняя воскресная прогулка по местам шопинга, последний длинный день, проведенный вместе, с утра до вечера.
Глава 50
Василий Иваныч и оперуполномоченный Сонных успешно разработали и произвели захват. Юрца взяли в десяти метрах от ювелирного, около его черной «Волги», неделю назад.
Наивный Юрец съездил в Подбытково, достал припрятанную у дома его брата «рыжуху», приехал сдавать ее в ювелирный и был взят по всем правилам. В момент попытки сбыта награбленного, что к тому же зафиксировала видеокамера.
Сначала он матерился и пел про Владимирский централ, потом понял, что взялись за Галку, и дал признательные показания.
Галку уволили из «Гиперборея», и никто никогда больше не видел ее в красивом и презентабельном отеле на набережной.
Доказать ее вину не удалось: Юрец вовсю выгораживал свою подругу, а она старательно свалила все преступление на него одного. Ей не светило даже условное наказание.
Василий Иваныч сидел в Склифе у Жанны, жалел и подбадривал ее. Его новость о том, что преступники пойманы, а ее украшения в целости и сохранности, она восприняла на удивление спокойно.
— И кольцо Антипова? — только и спросила про подарок питерского ювелира.
— С кольца Антипова все и началось, — ответил ей Василий Иваныч и рассказал о звонке из Сокольников.
— Правильная девочка, — одобрила действия приемщицы Жанна. — Могла бы и промолчать, и никакого бандюгана вы тогда не поймали бы. Что ж, выходит, Антипов и впрямь заговорил свое кольцо, когда дарил его мне на удачу.
Они помолчали.
— Если честно, мне было бы очень жаль потерять это колечко. Я так привыкла к нему, — улыбнулась Жанна Василию Иванычу. — Ну и еще маленькую золотую брошечку я очень любила, такую с эмалью, как божья коровка.
— Все вернули, Жанна, а главное, его нашли и наказали. Поправляйся, — сказал ей Василий Иваныч на прощание.
Жанна смотрела в окно, где синело яркое весеннее небо, и думала о снежном вечере, который словно вырвал ее из реальности и перенес за тридевять земель, в неизвестное ей раньше место — как ураган в детской книжке «Волшебник Изумрудного города», который унес девочку Элли.
Теперь все вокруг нее было иным, весь набор ощущений, составляющий ткань жизни.
Боль в затылке постепенно уходила из нее, но слабость не покидала — по утрам ей было трудно сжать пальцы в кулак.
Ставшее легким тело казалось ей совсем новым, и ее ставшая сильной и мудрой душа тоже была ей в новинку.
Укутываясь в одеяло, она казалась самой себе личинкой в коконе, которая должны вырасти и окрепнуть, прежде чем вылететь на солнечный свет ярким крылатым мотыльком.
Доктор Кузиков заходил к ней все реже, задерживался ненадолго и едва находил минуту-другую, чтобы просто перекинуться парой слов. А она ждала его появлений и готовилась к ним, старалась придумать для него какую-нибудь шутку, что-нибудь веселое.
Странно, но в какой-то момент он словно стал для нее непрозрачен, непонятен, закрыт. У нее не получалось увидеть и почувствовать его так, как она видела других людей. Словно глухая стена стояла между ее желанием заглянуть немного глубже в его внутренний мир.
Жанна не знала, что с этим делать. Полагала, что у нее есть защитный механизм, который запрещает ей перейти тонкую красную линию и увидеть в этом человеке то, что могло бы ее ранить, — равнодушие, неприязнь, душевный холод. Это могло бы добавить ей боли, а раны у нее и так имелись — не совсем еще зажившие. Вот и бережет ее собственный дар, отказываясь открывать то, что знать ей не нужно.
— Значит, пусть так все и будет. Стена — так стена.
Жанна устала жить вдали от всего остального мира. Ей было несладко в больнице — сквозь стены она слышала боль, иногда видела смерть. Лучше всего ей было бы сейчас дома — рядом с мамой, но доктор Кузиков отказывался говорить о выписке, объясняя, что ее показатели и анализы пока что не позволяют ей находиться вдали от быстрой врачебной помощи.
— Еще пару недель, — настаивал он, — а не то все лечение, все наши усилия могут пропасть даром.
Жанна уже потихоньку вставала, но ходить ей все еще было трудно. Ничего. Сжав зубы, она питалась и спала по строгому распорядку и лишь на несколько минут в день позволяла себе быть самой собой — после того как доктор Кузиков уходил из ее палаты, погружалась в эйфорию.
