Патриция Вентворт - На краю пропасти
— Алло?
— Алло, Мак! Рейф Джернингхэм говорит. Мой кузен уже взлетел?
В трубке послышался голос Мака, говорившего с шотландской картавостью:
— Ну, я точно не знаю. Тут произошла небольшая задержка. Джонсон что-то чинил в самолете, и я не знаю, взлетел он уже или нет. Вам он очень нужен?
— Да. Слушай, Мак, если он еще не улетел, найди его. Здесь случилось несчастье, скажи ему об этом, хорошо? Попроси его подойти и поговорить со мной.
— Надеюсь, ничего серьезного.
— Все очень серьезно, — ответил Рейф.
Он услышал удаляющиеся шаги Мака, неестественно гулкие в тишине пустого помещения. Потом все звуки стихли. Рейф ждал, пока зазвучат другие шаги — шаги Дейла, спешащего к телефону, чтобы услышать весть о смерти Лайл. Но в трубке царила тишина.
Наконец он услышал, как Дейл идет — быстро, нетерпеливо. Это была походка человека, который не любит ждать. Потом в трубке раздался его голос:
— Это ты, Рейф? В чем дело?
— Произошло несчастье.
— С кем?
— С Лайл. Я нашел ее.
— Где?
— В одном из провалов позади Шепстоунских скал.
— Мертвую?
— Нет, живую.
На другом конце провода наступило мертвое молчание. Молчание рухнувших надежд, уничтоженных одним лишь словом. Потом, после паузы, голос Дейла:
— Она ранена?
— Нет.
— В сознании?
— В полном сознании.
— Она что-нибудь говорила?
— Да.
Снова повисло молчание. Потом Дейл сказал:
— Понятно. И что дальше?
— Это зависит от тебя.
— В смысле, никакого компромисса не может быть?
— Какой может быть компромисс?
Опять пауза. Потом смех Дейла:
— Какой ты все-таки беспокойный! Почему тебе обязательно надо было вмешаться? Просто из любопытства: мне хотелось бы узнать, как ты ее нашел?
— Следы на песке — уходят двое, а возвращается один.
— Понятно. Странная случайность. Нельзя бороться с собственной судьбой. Она все время была против меня. Ну? Ты собираешься посвятить в это дело Марча?
— Придется. Ведь есть Пелл.
— Ладно, давай. На моем туалетном столике лежит письмо в конверте — ты его, наверно, ищешь. Что ж, это все. Я взлетаю. Через минуту ты меня услышишь. Пока! — В трубке что-то щелкнуло, и воцарилась мертвая тишина.
Рейф тоже повесил трубку и поднялся. Минуту он постоял под люстрой, глядя на портрет над камином. Джайлз Джернингхэм, когда-то лорд — главный судья, ответил ему суровым взглядом.
Наверху, в спальне, хранившей все приметы того, что ее хозяином был Дейл, Рейф нашел письмо. Простой конверт, без адреса и незапечатанный, стоял, прислоненный к зеркалу. Внутри — единственный лист бумаги, на котором почерком Лайл написана пара строчек. Ни начала, ни окончания — всего две строчки букв с сильным наклоном, написанных усталой рукой:
«Не думаю, что могу дальше выносить эту тяжесть. Пожалуйста, простите меня».
Рейф прочел эти слова, и вспышка ужаса ослепила его. Лайл это написала! Когда? Как? В его памяти возникла картина: выйдя из столовой после ленча, они быстро обмениваются несколькими репликами. Дейл и Алисия все еще болтают за столом. А он говорит Лайл в той старой доброй шутливой манере, что теперь осталась в прошлом:
— Что это ты такая усталая, милая? По тебе будто каток проехал.
И Лайл, чуть улыбаясь:
— Так и было. Мы пытались сочинить последнее воззвание к моему старому упрямцу Робсону. Я испортила, наверно, двадцать страниц — и никакого толка. — И вдруг ее рука сжимает его локоть. — Рейф, я забыла: Дейл не хотел чтобы кто-нибудь узнал. Это имеет для него такое громадное значение! Рейф как будто снова услышал свои слова: — Ладно, я тебя не выдам. Он снова взглянул на две неровные строчки. Это, без всякого сомнения, один из тех испорченных листов. Слова предложенные или даже продиктованные Дейлом, слова! — которые стати бы убедительным доказательством самоубийства, когда завтрашний прилив вынес бы на берег бездыханное тело Лайл. Рейф подошел к камину, поднес к листку спичку и смотрел, пока он не превратился в кучку легкого пепла. Потом он открыл высокое французское окно и вышел на балкон. Окна Лайл тоже выходили на него. В ее комнате горел свет. Лиззи ее не оставит. Шторы не были задернуты. На каменные перила от окна ложился слабый отблеск — бледный желтый свет, возможно от затененной свечи. Рейф стоял и смотрел поверх густых крон в сторону моря. Там, среди деревьев, они на нетвердых ногах прокладывали свой нелегкий путь к дому меньше часа назад. Издали, рождаясь в тишине, донесся слабый звук, которого ждал Рейф. Его тело и разум пребывали в таком напряженном внимании, что звук этот он, казалось, скорее почувствовал, чем услышал. Этот момент словно выпал из времени. Все, что когда-либо знал или чувствовал Рейф, застыло, повисло между тем, что уже произошло, и тем, чему еще только предстояло свершиться. И это будущее было ясным, жестоким и неизбежным. Потом этот миг замершего времени кончился, заслоненный реальностью. Настойчивое гудение приближающегося самолета ударило в уши, и внезапно этот звук перешел во все усиливающийся рев. Рейф всегда любил этот звук, эту музыку полета, вызывавшую в нем ответную дрожь восторга. Но теперь она била по каждому нерву. Шум достиг кульминации, и Рейф увидел самолет — не над головой, а левее, черный силуэт на фоне холмов, такой черный, он был бы невидим, если бы не рассекал тьму в легком, стремительном полете. Самолет, описав вдали длинную кривую, в низком полете миновал дом и повернул в сторону моря. Теперь он набирал высоту, все поднимался и поднимался, как черная птица в мерцающем небе, все выше и выше. Жужжание мотора стихало. Птица исчезла. Ее новое, внезапное появление было ужасно. Самолет ворвался в поле зрения и слуха, вертикально пронесся вниз и рухнул в воду. Волны сомкнулись над ним. Силуэт исчез, звук смолк.
Дейл погиб.
Рейф стоял на балконе, опираясь на перила, глядя на море. Но теперь он видел перед собой не землю, что когда-то принадлежала Дейлу, и не море, что стало его могилой. А всю долгую цепь эпизодов их жизней, всегда связанных одна с другой — и всегда обособленных.
Картины: Дейл в детской, властный и сильный в свои пять лет, расцветающий улыбкой и очарованием, если добивался, чего хотел. Рейф и Алисия смотрят на него с обожанием. Дейл в школе, сильный, большой для своего возраста, небрежно-покровительственно относится к своему младшему кузену, который обладает сноровкой в деле сдачи экзаменов, но далеко не так силен в играх. Дейл — капитан футбольной и крикетной команд. Дейл побеждает в лодочной гонке на милю. Дейл поднимает штангу. Дейл, получавший все, что хотел, до тех пор, пока его не бросила Алисия. Слишком многое давалось слишком легко, и вдруг сокрушительный удар. Дейл, который имел все, что хотел, и внезапно лишенный этого.
Алисия ушла, а Тэнфилд под угрозой. Не с этого ли момента все пошло не так? Или все было не так с самого начала? Человек превращается в убийцу внезапно, или эта холодная, беспощадная жилка таилась в нем всегда? Если человек слишком много значит для самого себя, если его собственность ему слишком дорога, то однажды интересы — и жизни — других людей настолько теряют для него ценность, что он может, не мучась сомнениями, пожертвовать ими.
Сложилось бы что-нибудь иначе, если бы Дейл женился на Алисии? Внешне — может быть. Убийство не было бы совершено, поскольку не принесло бы никакого выигрыша. Почему Алисия бросила его? Из них двоих она была именно тем, кто по-настоящему любил. Но она вышла за Роланда Стейна. Почему? Никто этого не узнает. Может быть, она увидела в Дейле эту темную жилку и испугалась? Этого никогда не узнать.
Дейл, казалось, вполне радостно и охотно женился на Лидии Барроуз. Он совершенно точно не питал ни капли любви к Лидии. Но с каким совершенством он разыгрывал влюбленного! По-настоящему замечательный спектакль! В какой же момент он решил опустить занавес и закрыть театральный сезон?
Насколько помнил Рейф, Дейл не испытывал сожалений. Деньги Лидии снова облегчили его жизнь. Пока не кончились.
Дайте Дейлу то, что он хочет, — и никому не удастся превзойти его в доброте и великодушии. Идеальный землевладелец, трудолюбивый, предприимчивый, внимательный и заботливый по отношению к арендаторам; хороший хозяин; человек, окруженный друзьями, — было ли все это лишь ролью, которую играл Дейл, играл легко, радостно, с наслаждением? Любил ли он Алисию? Любил ли он хоть когда-нибудь Лайл? Любил ли он вообще кого-нибудь? Или ему просто доставляло удовольствие играть влюбленного, великодушного хозяина, хорошего спортсмена? Ответ неохотно пришел на ум. Он любил Тэнфилд. Не Алисию, не Лайл, не Рейфа. Не человеческое существо. А Тэнфилд, который в какой-то мере был проекцией его самого. Свое владение, целиком завладевшее им.
Начало светать. Белая дымка тумана заволокла поверхность воды. Рейф повернулся и вошел в дом.
