Ксения Баженова - Ускользающая темнота
Ей повезло. У подъезда старого трехэтажного дома сидели старушки в ситцевых платьях.
– Скажите, бабушки, а Полина Сергеевна дома? – Наталья могла быть милой и приветливой, когда хотела.
– Только на рынок пошла. А тебе что, милая?
– Родственница я ей.
– Может, и догнать успеешь. Она только за угол повернула.
Повезло, очень повезло.
– Да нет, бабушки, спасибо. Я дома тетю Полю подожду. Второй вроде у нее этаж? – спросила наугад.
– Второй, милая. Квартира четвертый номер. Три звонка позвони. Тебе Зинка откроет. Она всегда дома. Детей нарожала от кого ни попадя. Все разные мужики к ней ходют. Сорванцы вон по крышам носятся. – И общительная старушка указала куда-то в сторону бараков. – А она с малыми сидит. – Но Наташа уже не слушала ее, каждая минута была на счету. Старушка переключилась на своих товарок, и они по сотому разу принялись обсуждать жизнь непутевой Зинки.
* * *Комната няни была бедна, но Наталья и не ожидала увидеть ничего другого. Старуха честна и не потратит на себя ни копейки, все сбережет для этой дуры. Интересно, кстати, на что она сейчас живет, когда хозяина не стало. На рынок вон ходит. Пенсии, что ли, хватает? Или подрабатывает где? Ну да ладно, меня это не касается.
Старая кровать с железными спинками, круглый стол у окна, старый буфет, вешалка с одиноко висевшим потертым пальто за дверью да чемоданчик с вещами – вот и вся обстановка. Долго рыться здесь не придется, если хитрая нянька не перепрятала ценности еще куда-нибудь. Она перерыла тряпье в чемодане – ничего не обнаружила. Потом стала искать в ящиках буфета. Сначала она не обратила внимания на старые письма – треугольнички с фронта лежали в отдельной коробочке. Но потом, не найдя ничего путного, вернулась к ним. Достала и села на краешек стула читать. Бегло скользя по строчкам, она уже начинала злиться. Сплошная лирика. Но тут ее взгляд наткнулся на странные слова: «...Надино сердце хранит то, что вам поможет, в случае, если меня не станет. Будь внимательна. Зоиньке сообщи обо всем по своему усмотрению. Надеюсь, Полинушка наша родная, что ты позаботишься о дочке в случае чего. Письмо лично для нее шлю отдельно, а про это не говори.
Душой всегда с вами. Владимир».
Наталья не сразу поняла, о чем идет речь. Но чувства подсказывали – вот оно. Сердце забилось чаще, и она перечитала отрывок несколько раз. Потом кинула письмо в сумочку, коробку – в ящик буфета и понеслась домой. Мимо удивленных старушек – бегом, скорее. Мелькали улицы, дома, каблуки стучали в такт с одним словом, звучавшим в голове: нашла, нашла, нашла. Начал накрапывать дождь, который становился все сильнее и сильнее, и, когда Наталья влетела в подъезд, разразилась уже настоящая гроза.
Зоя стояла у окна, смотрела на бегущие по грязному окну ручейки воды, слушала раскаты грома, видела влетевшую в подъезд мачеху. Она ждала ее. И повернулась в сторону распахивающейся двери. Мачеху трясло; волосы, лицо и одежда ее промокли насквозь.
– Где кукла? – почти заорала она.
– Какая из них? – улыбнулась Зоя.
– Та, что похожа на твою мать.
– А вы поищите, Наталья Владимировна. Может, и найдете.
– Ты издеваешься, тварь? Ну, подожди. – Она отшвырнула в сторону сумку и заметалась по комнате, залезла под кровать, перевернула корзину, повышвыривала вещи из маленькой тумбочки, служившей Зое шкафчиком.
А гроза не проходила, на улице становилось все темнее и темнее. Молнии разрезали свинцовое небо на части. Поднялся настоящий ураган. Деревья под окном гнулись под ветром, и треск обламывающихся веток смешивался с раскатами грома.
Мачеха рванула к сундуку и попыталась открыть его крышку, обламывая под корень длинные ногти.
– Если вы ищете Надю, то я спрятала ее в тайник над окном.
– Где? – Обезумевшая женщина схватила Зою за волосы. – Где?! Показывай.
– В гостиной.
Наталья потащила девочку за волосы в гостиную.
– Где?!
– Здесь. Вон в том ящике для продуктов.
Над одним из окон в гостиной, сбоку от форточки, был приколочен ящик, в который зимой складывали мясо на мороз. Наталья не подумала о том, как маленькая девочка могла дотянуться до него и спрятать туда куклу. Она сама-то с трудом дотягивалась до него. Чаще продукты оттуда доставались или складывались доктором или высокой Лизой. Это доставляло некоторые неудобства, и можно было бы прибить этот ящик внизу, но когда его устанавливали, решили, что лучше иногда залезть на подоконник, чем закрывать вид из окна.
Ее разум совершенно помутился. Наталья взобралась наверх, распахнула окно. Тяжелые шторы надулись под бешеным ветром, как паруса. Грозовой воздух наполнил комнату. Наталья не видела, как вышла и затем быстро вернулась Зоя. Она пыталась одной рукой держаться за раму, а другой дотянуться до ящика. Есть, вот она нащупала кусок ткани, еще немного… Может, взять палку и подвинуть куклу? Теперь не было сомнения, что сердце, о котором писал уродливый докторишка, здесь. Это бриллиант, точно. Это же сколько денег! Не обращая внимания на хлеставшие ее плети дождя, она повернула голову в сторону комнаты в поисках чего-нибудь, что помогло бы ей подцепить куклу. И увидела... увидела себя, сидящую на диване в пропавшем когда-то платье, с ничего не выражавшим, перемазанным кровью застывшим лицом и стеклянными глазами, смотрящими в никуда, а рядом сидела приветливо улыбающаяся Зоя. Ошеломленная Наталья на секунду разжала пальцы, и этого мгновения оказалось достаточно – она сорвалась со скользкого подоконника и с перекошенным от ужаса лицом и отчаянным криком полетела вниз. А в ящике над окном остались лежать старые тряпки, в которые зимой заворачивали сало.
Зоя медленно подошла к окну. Все, как тогда во сне – мачеха лежит, раскинув руки, с неестественно заломленной головой рядом с цветочной клумбой.
– Вот и все. Мое желание исполнилось. Надо только очень захотеть.
Зоя взяла куклу и пошла к себе в комнату. Аккуратно положила ее в сундук, заперла, спрятала ключ. Увидела Натальину сумочку, открыла и нашла письмо, в котором отец писал про сердце. Сумочку отнесла в прихожую, письмо оставила себе. А где же Надя? Кукла лежала под кроватью, скрытая от глаз маминой шалью. Девочка поняла, в ней отец схоронил нечто очень ценное, что должно ей помочь в жизни. Она наконец поняла, о каком сердце в своих снах не раз предупреждала ее мать. Но пока она не будет куклу тормошить. Ей ничего сейчас не надо. У нее все хорошо. Зоя покрепче обняла Надю и заснула. Гроза постепенно затихла.
Тело Натальи обнаружили быстро. Пришла милиция. Арестовали Степана. Зое задали всего несколько вопросов, но та ничего не понимала, она спала, когда произошло несчастье. Милиция оставила в покое удивленную девочку, прижимающую к груди куклу. В протоколе написали, что Наталья полезла за продуктами и сорвалась со скользкого подоконника из-за сильной грозы. Заключение составили исходя из Лизиных предположений. Дело закрыли.
«Бедный ребенок, еще не пожила, а уже потеряла столько близких», – тихо переговаривались между собой соседи. Откуда-то из глубины квартиры раздавались приглушенные Катины рыдания.
Узнав о случившемся, срочно прилетел Алексей Дмитриевич.
Народу на кладбище было мало. Степана отпустили за недостачей улик, но на похороны он не пришел. (Его потом убили, но никто из нынешних жителей квартиры семьи Светлановых об этом не узнал.)
* * *Несколько гвоздик на свежеперекопанную землю могилы – совсем небольшая благодарность за то, что теперь я – это Я, – думала на поминках Зоя, девочка с двумя тонкими косичками, одетая в коричневое платьице от школьной формы. – Раньше я была просто малышкой, дочкой обожающих меня родителей. Потом – папиной и няниной любимой девочкой. Пришло время – и я стала никем – ничтожеством с убогой фигурой, прыщами по бледному, дряблому телу и с толстыми стеклами очков. Жалким косолапым пугалом, поводом для насмешек и издевательств. Не любимой никем, забитой уродиной с ненавистью в сердце. Чудесная личинка, беленький кокон, мерзкая гусеница... и по закону природы, если гусеница не умрет, если ее не раздавят, тогда бабочка. И все изменилось. Теперь Я – это Я. Бабочка.
И меня зовут не Зойка. Ненавижу это имя. За фальшивое мачехино Зоинька, за простецкое одноклассниц – Зойка, за редкое папино Зоюшка, а сводная сестра вообще ее никак не называла, надменно игнорируя. В новой жизни должно быть новое имя. Ариадна. Это я придумала еще давно, а назвать себя так могу только сейчас. Правда, потрясающее имя? Так певицу одну зовут, очень красивую. Пока никто не знает о моем новом имени, но это неважно. Когда-нибудь...
Мне ничуть не стыдно, что я убила эту тварь. Ваше место в аду, уважаемая Наталья Владимировна. Я точно так же могу прикончить и твою дочку, но пусть поживет. Мне теперь абсолютно все равно, что она рядом. Пусть живет, пока я этого хочу.
А я буду хорошей, очень хорошей девочкой. Пусть мамочка с папочкой радуются за меня. И Алексей Дмитрич – такой добрый. Я не должна его расстраивать. Я буду само воплощение кротости, лучшей ученицей, благодарной племянницей. Дяде не придется стыдиться меня».
