Галина Романова - Лучший день в году
Она знает, понял Кирилл и почувствовал, как изо рта у него на подбородок стекает струйка слюны. Он парализован! Господи, он немощен, как старик!!
– Шли годы, мальчик мой. Я наслаждалась, наблюдая за ними. Но до тех пор, пока наша парочка вдруг не начала строить планы. Разрушительные для меня планы. Они решили сойтись! Решили быть вместе! И тогда я начала действовать. Я начала потихоньку добавлять ей и своему Волкову один очень перспективный препарат. То в кофе добавлю, то в супчик, то в мартини. Хотя с алкоголем неудачно. Эффекта почти нет. Когда твоя мать вторично забеременела, она уже была больна. Вскрытие показало, что мои разработки успешны. Но она об этом не знала! Она забеременела и решила вдруг, что может бросить Генку, что твой отец может бросить свою бесплодную сумасшедшую жену. И что они наконец-то смогут быть вместе, смогут быть счастливы! И я перепугалась! Перепугалась их возможного счастья. И перепугалась, что гормоны беременной женщины смогут победить разработанный мною препарат. И пришлось… Пришлось твою мамочку заставить влезть в петлю! Ну, пришлось немного помочь, конечно. Не без этого. Первая петля оборвалась, она упала, расшиблась до крови. Брр, пришлось все повторять. Все прошло без сучка и задоринки. Вас с Генкой, конечно, потаскали по кабинетам, кого по каким, не без этого. Я долго уговаривала братца-извращенца помочь. Через год, уродец, оставшись без рубля, наконец согласился за вознаграждение. А куда ему было деваться! Все! История закончена. Моя боль, вся моя боль была отомщена. Твой отец лишился своей возлюбленной, лишился нерожденного ребенка. А рожденный его не знал. Упоительно! Я отстала от него. Благополучно похоронила Волкова и вышла замуж за Генку. Он, хоть и не твой отец, ему до него далеко, но мы с ним очень похожи. И с ним мне не приходилось притворяться. С ним я могла быть сама собой. Все, жизнь, можно сказать, удалась! И тут вдруг я узнаю, что твой единокровный папаша ушел с головой в работу и делает успешную карьеру. Досрочные звания, награды. Непорядок, думаю! У него не должно быть в этой жизни ничего хорошего. Никогда!! И пришлось сломать его карьеру, поторопив его жену с отправкой на тот свет. Знаешь, даже особо стараться не пришлось. Она была чокнутой истеричкой. Как же ты похож на него в молодости, мальчик мой!
Тетя Таня вдруг наклонилась и крепко поцеловала его в губы, предварительно вытерев ладонью слюни с подбородка. Кирилл зажмурился. Его мутило от ее прикосновений. Ему было страшно от ее слов. Он переживал за Лару, которой не было слышно. И за себя. Она ведь не оставит его в живых. Ни за что не оставит!
– Вижу по глазам, ты все понял, – рассмеялась она лающим отвратительным смехом. – Ты – последнее, что я отберу у твоего отца. Все, больше у него забирать нечего! Я бы не стала, поверь, Кирюша. Ни за что не стала бы. Но кто-то надоумил вас с дедом поднять эту волну! Ну, просто цунами, а не волна! Зачем?? Чтобы узнать, как ушла из жизни твоя мать? Теперь ты знаешь. Легче тебе от этого? По глазам вижу, что нет! А что натворили? Генке пришлось так потрудиться… Сначала поехал к Илье, там алкаш этот чертов, который мне угрожал по телефону. Генке пришлось из него всю душу вытрясти. А результата ноль. Флэшки не нашел, хотя и перерыл всю квартиру. Потом является этот Копылов и заявляет, что мой Гена перед убийством бомжа приходил к бывшей Илюхиной жене. Мы-то с Геной сразу поняли, кто там был. Гена даже к нему в отдел съездил, уточнил про увольнение. Все так, уволен, влияния нет. Ну, и, чтобы твоего папашу окончательно подставить, Илюхину шалаву Гена покромсал маленько. Вышла, правда, небольшая промашка с этим полицейским. Но будто жив он. Вряд ли Генку узнает. Все! Все снова в ажуре! Никаких следов, никаких доказательств! Ничего! Я людей на тот свет, не оставляя следов, отправлять умею, будь уверен. И ты с твоей спящей подружкой уйдете. Хочешь знать, как? А сгорите, ребятки! Сгорите, как свечки. Ты недвижимый, Лара твоя, вдоволь насмеявшись, спит мертвым сном. В доме куча бутылок со спиртным, гулять вы собирались, детки. Перетащу тебя в дом, открою газ и ба-бах! Все случится до того, как действие лекарства закончится, Кирюша. И нету у папы сына, у родителей дочери. А мы с Геной…
Кирилл краем глаза заметил за ее спиной какое-то движение. Он не понял, что это. Может, еловую лапу шевелит поднявшийся ветер? Может, птица вспорхнула? Он даже не успел обрести надежду и не понял ничего, ослепленный ужасом, когда вдруг рот тети Тани, находившийся так близко от его лица, перекосился.
И следом раздался голос того самого следователя, к которому он пришел за помощью и которого потом во время допросов ненавидел люто. И которого рад был теперь слышать, как никого на свете.
– Стой и не шевелись, – приказал голос Копылова. – Двинешься, снесу череп! Поняла?!
– П-п-поняла, – прошипела тетя Таня и тут же забормотала: – Мальчику вот плохо… Что-то случилось, не могу понять. Надо бы помочь, надо отнести его в дом… Господи, вы же люди, помогите! Мальчику, Кирюше плохо, помогите…
– Не старайтесь, гражданка, – устало произнес Копылов, все еще оставаясь невидимым для Кирилла. – Нам пришлось долго слушать ваши откровения. Слушать и записывать. Слушать и записывать. Слава богу, вы разговорились. А теперь руки за спину и… вы имеете право уж теперь-то хранить молчание, наговорилась… тварь!
Эпилог
Спустя три месяца
Копылов собрал бумаги в папку. Убрал папку в сейф. Глянул за окно. Небо заволакивало сизыми тучами. Значит, к ночи польет дождь. Да такой, что вода из громадной лужи подойдет к самому крыльцу его одиноко стоящего домика на берегу пруда, который они взялись сообща чистить.
Лужу эту давно пора засыпать. Копылов недовольно поморщился и глянул на бумажку с записанным телефоном. Туда ему следовало позвонить, и ему привезут целый самосвал хорошего щебня. Хватит и лужу засыпать, и дорожку сделать. Но не лежала душа, и все. Парень больно скользкий, все норовил ему этот щебень за так втюхать.
– Разберемся, командир, – скалился парень и многозначительно поигрывал бровями.
Не хотел он никак разбираться. Он хотел просто заплатить деньги и получить то, что причитается. И пока его хотелки никак не реализовались, приходилось после каждого дождя тонуть по щиколотку в луже, пробираясь к крыльцу от машины. И обойти лужу никак нельзя было: по обе стороны – высоченные колючки, которые он за все лето так и не удосужился вырубить. Иван Митрофанович сотню раз вызывался помочь, Копылов лишь отнекивался.
– Спасибо, я сам, – улыбался он новым соседям. – Вот дом приведу в порядок, тогда уж и благоустройством займусь. Осенью все высохнет, перекопаю.
Дом радовал. Добротные стены из бруса, хорошие двери без единой щели, оконные рамы он только застеклил и покрыл лаком, и все – проблем никаких.
– Да, раньше строили, – любовно поглаживая закалившееся от времени дерево, приговаривал Иван Митрофанович. – Раньше на века строили. Раньше по три-четыре поколения в домах-то жило…
Поколение Копылова на нем же и заканчивалось. У него не было жены, не было детей. Были родственники, но в силу его угрюмого нелюдимого характера они его не очень-то жаловали.
Но он все равно, невзирая на свое одиночество, настырно выметал, мыл, шпаклевал, подкрашивал, обставлял свой домик из двух маленьких комнаток и кухни. Что-то притащил из городской квартиры, решив, что там он теперь крайне редко станет появляться. Ему нравилось жить в этой почти необитаемой деревеньке. Нравилось слушать тишину, засыпать под лягушачий хор ночами. Вдыхать полной грудью отфильтрованный вековыми елями воздух. Нравилось все, кроме того, что рядом с ним не было Светланы, с которой они вместе мечтали об этом доме.
Он тосковал по ней. Сильно тосковал. И даже осунулся, как заметил недавно Иван Митрофанович.
– У тебя, парень, нет ни одной причины для тоски, – укорил он его однажды. – Не было в твоей жизни таких испытаний, слава богу, из-за которых ты так угнетал бы себя недобрыми мыслями. Ты вон на них глянь! Сколько бед на их долю выпало, и то жить учатся. Хорошо, счастливо учатся жить.
Он кивал на внука и Сергея, не выпускавших последние месяцы рабочих инструментов из рук. Расчистили дедов огород, засадив его всем подряд. Правда, бабушка Валя сильно помогала. Чистили пруд, хлопотали насчет дороги до деревни. Они в самом деле учились жить. Жить рядом друг с другом. Без лишних разговоров, без лишних расспросов. Они медленно привыкали к осознанию того, что они отец и сын. Привыкание без суеты, желания угодить, загладить вину, тихое и уверенное, что теперь они друг без друга никуда.
– Они почти не разговаривают, – плакала иной раз бабушка Валя, прислонившись к плечу беглеца-мужа. – Разве так можно?!
– Иногда, Валюша, в словах нужды нет. Совсем нет… – Он целовал ее седую макушку, безмерно радуясь тому, что снова с ней вместе. – Их молчание дорогого стоит.
