Александра Маринина - Замена объекта
- Почему так? - удивился он.
- Да потому, что самые тупые просто не понимают, что вы творите, а самые умные, наоборот, очень хорошо понимают и видят, как вас можно использовать.
- И что же мы такого, позволь спросить, творим? - нахмурился Вознесенский.
- Ну, ты, может, ничего такого не делаешь, ты же все больше о литературе и искусстве пишешь, а есть такие, которые активно мешают следствию, разглашая то, о чем надо бы до поры до времени помолчать. Ты пойми, работа по раскрытию преступлений не любит гласности и чужих глаз, а у вас гласность - это профессия. Не в том же дело, что журналисты какие-то особенно плохие, нет, они замечательные ребята, просто у них и у ментов профессии несовместимые, взаимоисключаемые.
- А ты какой? Среднестатистический?
Замечательный вопрос. И как на него отвечать? Нахально заявить, что я из когорты самых умных? Или причислить себя к тупым, как это недавно сделал мой отец? Или же признаться, что я среднестатистический и не люблю журналистов? Правильно меня Светка всегда учила, надо думать, прежде чем что-то говорить, а то подставишься. Но мой язык с детства был моим врагом.
- В шахматах это называется «вилка», - засмеялся я. - Подловить меня хочешь? Или хочешь выяснить, как я к тебе отношусь? Не надейся, я не признаюсь в своей глупости и не стану настаивать на своей гениальности. Я - самый обыкновенный, среднестатистический милиционер, но благодаря тому, что около моего отца всю жизнь были журналисты, я к ним привык, узнал поближе, кое-что понял и отношусь к ним хорошо.
Уф, кажется, вывернулся. Ну, Вознесенский, с тобой не забалуешь, надо держать ухо востро.
- Вообще-то на среднестатистического ты не очень похож,- заметил Саша. - Что ты в милиции делаешь?
Я пожал плечами.
- Работаю. Что там еще можно делать?
- Ну, можно, например, дурака валять, а можно и бабки заколачивать. Если бы я не знал, кто твой отец, я бы как раз это и подумал, глядя на твою тачку и прочие мелочи. Ботиночки у тебя не форменные, а фирменные, и часы недешевые, и бумажник, между прочим, из натуральной кожи, английский.
- Разбираешься, - недобро усмехнулся я. - И дальше что?
- Работать в милиции тебе вряд ли интересно. Остается один вариант: ты там валяешь дурака.
Я не стал возражать.
- Ну ладно, пусть так. Допустим, ты прав. А почему ты думаешь, что мне работать неинтересно?
- А что, разве интересно?
- Да нет, Саша, я с тобой не спорю, просто мне любопытен ход твоих рассуждений.
- Да ход-то самый простой, - улыбнулся он. - Светлана сказала, что ты хорошо разбираешься в поэзии. Катя говорила, что у тебя музыкальное образование. Такому человеку не может быть интересно в милиции просто по определению.
- Светлана ошиблась. Я в поэзии ни черта не смыслю. С чего она это взяла?
- Она рассказывала, как ты прослушал какую-то песню и сразу сказал, что это плагиат, и назвал поэта, у которого стихи украдены. Причем поэта абсолютно малоизвестного. Я, например, такой фамилии вообще никогда не слыхал, а ведь я учился в Литинституте в поэтическом семинаре. А ты не только автора знаешь, но и оригинальные стихи наизусть прочел. Это говорит о чем-нибудь или нет?
- Говорит, - согласился я, - только совсем не о том, о чем ты подумал. Я не в поэзии разбираюсь, а в текстах для песен и романсов, это все-таки немножко другое. Раз ты учился в поэтическом семинаре, то должен понимать разницу. Я, например, хорошо знаю творчество Сумарокова, Цыганова и Кольцова и совсем почти не знаю Фета и Некрасова. Меня интересовала только та поэзия, которая годится для вокального исполнения. Знаешь, как я в детстве развлекался? Возьму толстенный том «Песни и романсы русских поэтов», выберу стихотворение, напишу к нему музыку, а потом прошу родителей сыграть мне или спеть то, что когда-то написали на эти стихи композиторы. Если они такого романса не знали, брали ноты в библиотеке Консерватории. И я сравнивал, насколько то, как я прочувствовал эти стихи, отличается от того, как их прочувствовал другой музыкант. Вот поэтому песенно-романсовую поэзию я знаю, но это отнюдь не означает, что я вообще в поэзии разбираюсь. Так что Светлана тебя дезинформировала.
- Но Катя-то сказала правду, - тут же возразил он, - ты действительно музыкой занимался.
- Ну, занимался, - неохотно подтвердил я. - В далеком сопливом детстве. Да вон сколько детей ходят в музыкальные школы, а сколько из них становятся музыкантами? Единицы.
- Как же ты оказался в милиции?
- От армии спасался. А потом как-то втянулся. Зачем менять свою жизнь, если все устраивает? К чему ума искать и ездить так далёко, как писал бессмертный Грибоедов.
Я врал нагло и почти вдохновенно. Никакая армия мне не грозила, с моей оконченной на одни пятерки музыкальной школой по трем специальностям (кроме скрипки и гитары, я экстерном сдал экзамен по классу фортепиано, чтобы мамины усилия по моему обучению не пропали даром) и многочисленными юношескими опусами в разных жанрах камерной музыки я легко мог поступить и в Консерваторию, и в Гнесинку. Даже если бы моих собственных способностей к музыке оказалось для этого недостаточно, в запасе оставалась тяжелая артиллерия в лице родителей. Уж как-нибудь да поступил бы.
Несмотря на относительно поздний час, машин на дорогах было много, и добирались мы из Выхина, где снимал квартиру Кузнецов и где, соответственно, работала кассирша Ниночка, довольно долго. Наконец свернули на Каланчевку и подъехали к вокзалу.
- Ну что, посидишь в машине или в бар пойдешь? - спросил я, выключая двигатель.
- Пойду посмотрю своими глазами, что это за бар. Мало ли, пригодится, когда буду статью писать.
Я проводил Сашу до бара и отправился к коллегам. Не зря же говорят, что жизнь устроена по полосочному принципу: то повезет, то не повезет. На месте убийства мне не повезло, Хвыля отнесся ко мне более чем критически, а следователь - более чем недружелюбно, зато в линейном отделе внутренних дел на Казанском вокзале меня встретили приветливо и выразили полную готовность помочь, даже не спрашивая, с какого это перепугу к ним заявился участковый, а не кто-нибудь посолиднее.
- Так я знаю этого типа, - тут же заявил молоденький оперативник по имени Юра, разглядывая фотографию Кузнецова, которую я ему показал. - Мы его отрабатывали.
Вот тебе и раз!
- На какой предмет?
- У нас тут южное направление, наркотрафик, сам понимаешь. Так что к некоторым поездам внимание особое. И вот мы заметили, что этот парень то и дело приходит к ташкентскому поезду, что-то с проводниками передает.
Значит, не встречает, а провожает. Ну конечно! Именно поэтому Кузнецов отсутствовал каждый раз примерно одно и то же время, то есть ровно столько, сколько нужно, чтобы дойти от бара до платформы, пройти вдоль состава, найти знакомого проводника, отдать передачу и вернуться в бар. Пятнадцать-двадцать минут. Все точно.
- Мы сперва фигуранта трогать не стали, поработали с проводником, она и сказала, что он передает конверт с деньгами какой-то дальней родственнице, которая живет по маршруту движения поезда. Ну, мы, само собой, проверили, она конверт показала, мы его вскрыли. Действительно, деньги. И никаких записок, только адрес на конверте и имя той родственницы. Так что в части наркотиков он чист.
- Когда отходит ташкентский поезд?
- В двадцать три шестнадцать. Вот как раз только что ушел.
Ах ты, черт! Чуть-чуть не повезло, а то мог бы и проводницу найти. Впрочем, может быть, я зря отчаиваюсь, Юра-то производит впечатление мальчика добросовестного и дотошного, наверняка у него в материалах есть то, что мне нужно.
- Ты не помнишь, в каком городе живет родственница Кузнецова?
- Сейчас посмотрю.
Он загремел связкой ключей и полез в сейф. Копался Юра так долго, что я усомнился в своей первоначальной оценке. Может, он и дотошный, но в бумагах у него такой же бардак, как и у меня. Наконец он достал толстый блокнот. Ну, понятно, материалы из оперативного дела он мне показывать не может, а вот свои собственные рабочие записи - запросто.
- Значит, так. Фамилия проводника - Краско Ольга Ивановна. Деньги она возила Руденской Лидии Павловне в город Новокуйбышевск. Адресочек Руденской есть. Будешь записывать?
- А как же, - кивнул я, доставая собственный блокнот, точно такой же, как у Юры, только обложка другого цвета.
Мы одновременно глянули на свои рабочие талмуды и дружно рассмеялись. Я записал адрес и задал следующий вопрос:
- Краско с сегодняшним составом уехала?
- Вот чего не знаю, того не знаю, - развел руками Юра. - Бригада ташкентская, Краско не москвичка. Что, хочешь с ней поговорить? На мои сведения не надеешься?
- Не в этом дело. Если она возила конверты Руденской в Новокуйбышевск, то как она их передавала? Не почтой же конверт с деньгами отправлять. Значит, Руденская приходила на вокзал к прибытию поезда. Хочу узнать, что это за женщина.
