Оксана Обухова - Пристрелите загнанную лошадь
— Кто там?
— Я. Гарик. Открой!
— Чего нужно?
— Да не ори, — прошипел Гарик, — всех перебудишь.
Я посмотрела на часы — почти час ночи, — трудолюбивые троцкисты давно спят и готовятся к рабочему дню.
— Чего надо?
— Открой или выйди, разговор есть, с интонацией, в которой проскальзывали молящие нотки, сказал Лопата.
— Иди на кухню, — приказала я, — сейчас выйду.
«Если этот гад опять пришел денег просить, придушу бельевой веревкой или прибью сковородой», — прислушиваясь к нетвердым, удаляющимся шагам, подумала я и, вынув из-под подушки электрошокер, положила его в карман и отправилась на ночное свидание.
Невозможно пьяный Гарик сидел на кухонном столе товарищей Кунцевичей и горестно раскачивался. Не слишком доверяя видимости, я оставила между нами три метра свободного пространства и, подойдя ближе к сковородкам, буркнула:
— Что надо?
— Плохо мне, Софья, ох плохо, — признался Лопата и икнул: — Магазин предъяву делает.
— Какую?
— Какую, какую, — икая, передразнил Гарик, — дерьмовую! Вот какую. Говорят наши… эти… канализационные воды, ихние макароны затопили. Тыщь на двадцать. Пиз… ой, врут, Сонька! Какие там макароны?! Мы с Иванычем ходили, смотрели, одна коробочка дерьмом воняет…
— От меня чего надо? — сурово спросила я.
— Свидетелем пойдешь? Я в отказе буду…
— Что-то я не поняла, свидетелем чего?
— Да тряпки этой! Я ж сто лет полы не мыл!! Сукой буду, чтоб мне сдохнуть! — Гарик так стукнул себя кулаком в грудь, что свалился со стола.
— Не ругайся, — хмуро попросила я. — Говори конкретно.
Пьянющий Лопата говорить конкретно не мог. Только лупил себя по впалой груди и слезно ругался.
— Подожди, — остановила я его. — Магазин собирается потребовать с тебя возмещение ущерба, так?
— Ик, — согласился Гарик.
— А ты не соглашайся. Наш дом через полгода сносят, ты подаешь встречный иск жилконторе, запустившей дом до аварийного состояния, и ждешь. Гражданские иски по несколько лет рассматриваются, а через несколько лет по этому адресу не будет ни нас, ни магазина, как юридического лица.
— Чо, чо? — переспросил Гарик.
— Встречный иск, говорю, подавай! — рявкнула я. — Дом сто лет не подвергался капитальному ремонту, трубы сгнили, где твоя вина?
— О-о-о, — протянул Гарик, — ну ты, Сонька, голова-а-а…
— Спокойной ночи, — буркнула я и пошаркала к себе.
Гарик шаркал сзади и громко, забыв о спящих трудолюбивых троцкистах, благодарил. Даже когда я дверь закрыла, стоял под ней и собирал разбегающиеся мысли в кучу — чего и как собирается ответить магазину, как юридическому лицу и лично директору, как лицу физическому.
Ну и зануда, расправляя постельное белье и взбивая подушку, думала я. Включать телевизор и ночник не стала, легла поверх одеяла, положила руки под голову и уставилась в высокий темный потолок. Спать расхотелось. Где-то возле санузла шуршал Лопата и в полголоса материл магазин под ногами, оживший фонарь у складских помещений отбрасывал на стены желтые пятна. Я лежала, таращилась в потолок и думала думу.
Почему Самоед не появился? Его насторожили? Он передумал?
Меня устраивал любой из вариантов, но жаль, что прекратить убийства не получиться. Если он улизнет, Назар Туполев никогда не сможет жить спокойно. Да и я по большому счету тоже. Что засело в голове ненормального убийцы? Если я стану в его глазах основной причины неудачи, не увеличит ли киллер список смертников до пяти персон?
Гарик наконец угомонился, хлопнул своей дверью, и коммуналка погрузилась в тишину.
Через какое-то время часы в комнате Марии Германовны пробили два раза, я уже минут сорок лежала без движения, сна не было. Как, впрочем, и страха. Самоед отдалился, стерся красками и поблек. Я уже не так явно видела его, не представляла лицо человека прильнувшего к винтовке, я так привыкла к странному режиму, что перестала сопротивляться времени без сна. Я никуда теперь не торопилась, просто дышала и смотрела, хотя бы в пустоту.
И, видимо, бездумное, животное состояние обострило чувства и инстинкты. Как-то вдруг, внезапно кожей, не ушами или ноздрями, не взглядом или мыслью, а именно всей кожей, я почувствовала присутствие в комнате другого человека. Рядом кто-то был, воздух в комнате стал гуще. И скопился он у двери, рядом с вешалкой.
Оттуда не доносилось ни звука, темные контуры мебели не поменяли очертаний, все было как всегда — из-за платьевого шкафа выглядывали рукава и полы верхней одежды, повешенной на крюки у входа, белым куском льда возвышался холодильник. Именно когда смолк шум его мотора, мне почудилось чужое присутствие.
Снайпер должен управлять дыханием и уметь контролировать сердцебиение, почему-то вспомнилось. Если я не слышу напряженного сопения, это не значит, что в углу за вешалкой никого нет.
Но я прислушивалась, оглушенная собственным сердцебиением, боялась пошевелиться и выдать себя вздохом, хотя за минуту до этого нормально пыхтела и вздыхала.
— Ох, ох, ох, — сказала громко и медленно, словно бы сонно, поменяла позу. Затекшие под тяжестью головы руки, не лучшие помощники, сейчас бы я электрошокер в онемевших пальцах удержать не смогла. А выдернуть его быстро из кармана тем более.
Только бы он не ринулся, только бы не бросился на меня сейчас! Мне нужно совсем чуть-чуть, что бы руки обрели чувствительность, и прекратилось покалывание в кончиках пальцев.
А может быть, это паранойя? Может быть, я схожу с ума, и никого за вешалкой нет?
Разум говорил, что нет, интуиция твердила — есть, есть, есть. Он зашел, когда я уходила на кухню для разговора с Гариком. Зашел и спрятался. И если бы Лопата не начал нудно благодарить под дверью, Самоед кинулся бы на меня сразу. Зажал рот руками и стиснул.
Теперь ему приходится ждать.
Боже, что мне делать?!?! Я одна в запертой комнате наедине с профессиональным убийцей-диверсантом!
Так, Софья. Только спокойно. Выравнивай дыхание, повертись на постели еще немного и пристрой правую руку на ручке электрошокера.
А на какой шкале он стоит?! На единице или пятерке?!
Не помню, ничего не помню. Страх съел все мысли.
И тут мне показалось, что край куртки, видневшийся из-за шкафа, чуть дернулся.
Точно. Он там. Готовиться к броску. О боже!!
А если похрапеть? Пусть думает, что я почти заснула. Зачем рисковать с внезапностью, если жертва начинает засыпать…
Неумело и малоубедительно я слабо хрюкнула. Раз, через десять секунд другой.
Он ждал. Осмелев, я начала причмокивать и посапывать, думая о том, что будет, если я внезапно включу в комнате свет.
Не исключено, что пуля между глаз мне будет. Он не выстрелил и не метнул нож, пока уверен, что я дремлю.
Что же, что делать?! Кричать? Пожалуй, один звук я успею издать, с трелью выйдет хуже — либо нож, либо пуля воткнутся в горло. Вскочить и подбежать к нему с элетрошокером наперевес? А если вместо кожи, я ткну в собственную куртку? Ведь не предложишь же убийце — уважаемый Самоед, потерпите секундочку, я только курточки раздвину.
Что делать?!
Только «спать». Выманить его из-за вешалки, дождаться пока подойдет на расстояние вытянутой руки, и трахнуть током. Хотя лучше было бы попросить у Антона настоящий пистолет хотя бы и с резиновыми пулями. А еще лучше попросить у генерала «троюродную сестру из Мариуполя» под кровать. А если бы знать заранее, что в коммуналке такая канализационная кутерьма будет, я бы свободно провела и распихала по шкафам трех спецназовцев.
Но знал бы прикуп, жил бы в Сочи. Так что, спи Сонюшка, похрапывай. Мертвая ты ему не нужна, он тебя допрашивать пришел, а не убивать. Пока не узнает, где Туполев, стрелять не будет.
А если крикнуть по-простому «эй, там за курткой, выходи, базарить будем»?
Ага. Он-то выйдет, с удовольствием, но ты его шокером не достанешь это точно. Так просто он под электричество не подставиться. А у тебя уровень боевых искусств не тот. Так что терпи, сопи и хрюкай.
Как долго я усердно изображала легкий храп, не помню. Время изменилось, секунды превращались в минуты, минуты казались часами, но горло от хрюканья заболело. Если так дело пойдет, скоро оловянное горло совсем мне откажет, и киллер жертву раскусит.
Что сделать, что бы это прекратить?
Ага, вспомнила — надо поменять позу.
С протяжным полу всхлипом, полу всхрапом, я перевернулась на другой бок, — кстати сказать, спиной к двери, — и затихла.
Никогда не думала, что просто дышать так трудно. Лучше бы я по-прежнему храпела. Так хотя бы на ритм отвлекалась. А в полной, прерываемой лишь легким — как же это трудно! — дыханием тишине, я почувствовала такой ужас, что чуть не задохнулась.
Буквально через пять минут борьба с дыханием начала принимать угрожающие обороты. Я задыхалась в страхе, ловила вздох и усмиряла выдох, почти теряла сознание…
![Вячеслав Кашицын - Ни стыда, ни совести [сборник]](/uploads/posts/books/120499/120499.jpg)