Сергей Хелемендик - Группа захвата
Сейчас мы снова начинаем говорить о власти народа и о демократии, но никто не желает слушать! Все опустили глаза в стаканы с самогоном, на мякине больше никого не проведешь. Все плевали на демократию, все плюют на все, все плюют на всех и на себя тоже… Вот ядовитый плод многомыслия, который мы вынуждены разгрызать сегодня. Мы должны будем слопать его без остатка и долго страдать от боли.
Оруэлл предсказал новый язык, язык слов-перевертышей, и здесь он не ошибся. Такой язык был создан и вошел в нашу жизнь. Мы называем вторжение и геноцид против соседнего государства интернациональной помощью, уничтожение миллионов наших дедушек и бабушек – отдельными ошибками, нашу неспособность работать – отдельными недостатками, отчаяние людей, которых погнали в атаку, установив за их спинами пулеметы, – массовым героизмом…
* * *
Сегодня каждая минута промедления может обернуться миллионами жизней, потому что мы на дне душной ямы, мы задыхаемся, мы стремимся наверх, мы привыкли строить дороги к вершинам из трупов, привыкли идти наверх по телам. И каждая минута промедления приближает нас к тому мигу, когда кучка самых злобных выкрикнет: «Ату! Это они нас предали! Они все испортили!» Неважно, кто закричит, неважно, на кого укажут!
Я чувствую, знаю, что у многих, думавших и пытавшихся разобраться, опустились руки. Им кажется сегодня, что предстоящая бойня неизбежна, что людей, которых десятилетиями спаивали и пытались заставить работать, может толкнуть вперед только новый кошмар, новый ад, ибо в лучшее они не поверят. Логика таких рассуждений умножается в силу скорбного факта нашей истории – в течение двадцатого века мы уничтожили лучших работников, мыслителей, солдат, матерей, отцов. Мы снимали со своей нации сливки не раз и не два и выливали их в выгребную яму. Сливок сегодня нет и вряд ли они будут завтра!
Но падать духом, значит, предать своих детей. Мы не переживем больше ни одной гражданской войны, ни одной кампании по ловле шпионов, ни одной коллективизации, ни одной братской помощи. Убедить в этом – главный смысл моего обращения к нации. Если мы трусливо оставим эти вопросы нашим детям, они останутся навсегда без ответа. У каждого из наших детей еще при нашей жизни будет свой волчанов!
Страшные бойни, которые прекратились на нашей земле совсем недавно, не только унесли цвет нации, они до предела ожесточили нас. Сбылось пророчество Пушкина: мы стали людьми, для которых чужая головушка полушка, да и своя шейка – копейка. И если мы не осознаем это, если не будет оплакан каждый из десятков миллионов, положивших свои головы на ненасытный алтарь нашей общей судьбы, если убийц не назовут убийцами, палачей – палачами, мы обречены на самопожирание!
Мы должны наконец перестать валить все на одного человека. Будь он тысячу раз рассталин – это унизительно, это позор, когда народ, сам себя именующий великим, заявляет на весь мир, что его в течение трех десятков лет казнил и тиранил усатый инородец с уголовным прошлым! Мы обязаны прекратить этот позор и сказать сами себе, пусть шепотом, пусть так, чтобы никто не услышал, пусть под страшным государственным секретом: Сталин – это мы!
Зашлите тысячу Сталиных в крохотную Бельгию – и их через полдня переловят и посадят в клетки, и уже в зоопарке они будут убеждать друг друга в преимуществах убийства наиболее работящих крестьян с целью достижения великолепного всеобщего равенства.
Сталин – это я! Это мой отец, дед, выросшие под сенью его портретов и плакавшие навзрыд на его похоронах. Так и только так мы обязаны ставить вопрос, если хотим жить завтра! Гоголь писал по этому поводу: «Эдак легко вам, господа, все на царей да дворян пенять! Мол, они, железные носы, совсем нас заклевали. И невдомек вам как будто, что владыка ваш – лицо ваше. Он таков, каковым вы его хотите, он ваше лицо и ваше зеркало в одно и то же время! И коли так – нечего на зеркало пенять…»
Впрочем, возможно, Гоголь так не писал, но непременно написал бы, если бы не сошел с ума, пытаясь придумать для нас новую Библию, пытаясь отыскать путь в кровавом хаосе, который грезился ему в будущем.
Размеры ждущей нас катастрофы трудно предсказать. Вполне вероятно, что с нее начнется конец света. Гражданская война у нас, в России, неизбежно вызовет войны у тех народов, которые мы по своему образу и подобию разделили на две неравные половины: на тех, кто неохотно, злобно и вяло работает, и тех, кто сидит в кресле и учит, как нужно работать еще лучше. Стоит начать у нас, и вспышка насилия немедленно распространится на них. И как зараза двинется дальше, дальше, дальше! Так кучка крикунов, которые проповедуют у нас новую гражданскую войну, неважно под какими лозунгами, может стать детонатором, который взорвет мир…
Картина, которую я вижу, ужасна. Я свыкся с ней, так как нарисовал сам и могу отвечать головой за каждый ее штрих. Но многим, чьи рты полны розовой слюны, я, скорее всего, покажусь маньяком, и они потребуют поместить меня в психиатрическую лечебницу и кормить аминазином, пока не поумнею и не заору во все горло: «Все плохое было раньше, все хорошее началось теперь!»
Дело, к сожалению, не во мне. И для тех, кто решит объявить меня параноиком, я скажу еще несколько слов. Любого, кто в начале 1914 года сказал бы, что к двадцать второму году в России будет истреблено примерно двадцать миллионов мужчин, причем большая часть из них погибнет не в войне с неприятелем, а в гражданской войне, в процессе взаимного убийства, а еще несколько миллионов русских навсегда покинет страну, – любого такого русского назвали бы сумасшедшим решительно все. От царя до Ленина, от великого князя до извозчика – все дружно сочли бы его безумцем.
В двадцать шестом году, когда неожиданно, первый раз за долгие годы все или почти все стали сыты, когда мы снова начали продавать хлеб за границу, когда набирала обороты промышленность и рубль вдруг снова стал деньгами, вряд ли кто-нибудь в мире сумел бы предугадать, что через четыре года миллионы русских будут беспощадно заморены голодом и холодом, переселены в дикие места или расстреляны и что делать все это – казнить целый народ – будет не кто-то чужой, не кровожадный завоеватель, а сами же русские, которым улыбчивый вождь просто даст указание. В такую развязку не поверил бы никто, включая самого вождя. При всей своей жестокости он устыдился бы этих несоразмерных достигнутому результату злодейств, ибо они свидетельствовали бы прежде всего о его собственной тупости. Он изыскал бы более гуманный способ довести народ до нищеты, не уничтожая его, потому что, даже рассматривая людей как рабочий скот, нелепо его уничтожать просто так, ради выполнения пятилетки в три года. Сколько людей было убито в те годы, никто не знает. Снижение поголовья скота изучено в деталях – человеческие жертвы скрыты.
В мае сорок первого года кто мог предсказать, что на каждого немца в грядущей войне придется три убитых русских? Нация радостно предвкушала, как после сокрушительного ворошиловского залпа мощным штыковым ударом враг будет смят и уничтожен. Позор финской войны не отрезвил никого! «Пуля дура, штык молодец!» – так готовились к войне с немецкими танковыми армиями. И снова полная неожиданность! Как же так? Почему бежим? Потому, что они вероломно нарушили! Поделить с Гитлером Европу за год до начала войны вероломным не казалось никому. Исторически эта земля была наша, наши украинцы и белорусы живут там и очень просят… И эстонцы тоже когда-то были наши. И финны, но с финнами вышло недоразумение. Они просили о воссоединении не так страстно, как эстонцы…
Такая логика не смущала тогда никого, не смущает я сегодня – школьные учебники по сей день внушают детям эту бесстыдную ложь. Молчат о том, что Гитлер, подобно нам, обещал всем благоденствие не позднее, чем через пять лет, и идею концлагерей взял у нас, придирчиво изучив наш богатый к тому времени опыт. Что Гитлер повторял наши же лозунги, которые до сих пор как уставшие от жизни трехсотлетние попугаи твердим мы; что наша «Правда» печатала большие отрывки из выступлений Адольфа, а потом вдруг назвала фюрера врагом номер один!
В мае сорок первого предсказывать нечто иное, кроме блистательной победы над фашистской гадиной, мог только безумец. Что было через два месяца, знают все. Скрыть это оказалось не под силу. Так кто же сумасшедший? Неужели безумец я и те, кто призывает всмотреться в будущее и попробовать избежать катастрофы, присмотреться к себе, понять, куда несет нас течение, в то время как мы топчемся на месте и свирепо бормочем что-то о своей неземной доброте? Неужели десятков миллионов невинно убитых наших братьев мало, чтобы убедиться в серьезности происходящего?
Тем, кому кажется мало, я скажу так: не надо думать, мужчины и женщины, что вам удастся отсидеться! Даже если очередной тур войны против самих себя обойдется без всемирной катастрофы, даже если никто из вас не дотянется до ядерной кнопки, отсидеться на этот раз не удастся никому! Слишком великий опыт гражданской войны заключен в каждом из нас. Пусть первыми падут те, на кого укажете вы, но вторыми – вторыми, а не последними, будете вы сами! Таковы правила игры…
