Вячеслав Белоусов - Прокурор Никола
– Что ты! Максинов, конечно, обрадуется. Несомненно, обрадуется. Но сам понимаешь…
– Ему фамилии тут же нужны, – хмыкнул криминалист и поморщился. – Менты без этого…
– Ну зачем ты!
– Ладно. Чего нет, того нет, – махнул рукой Шаламов и, глубоко затянувшись сигаретой, закашлялся. – Откуда, как говорится, у собаки хата? Добьют меня эти висяки.
– Михалыч, а что вырисовывается-то?
– Что вырисовывается? Мне откуда знать! Ты помнишь ту старуху, которую Раскольников грохнул? У Достоевского?
– Фамилию?
– Хотя бы?
– Нет.
– И я нет. Помню, шея у нее тонкая была, как куриная нога. Федор Михайлович такой изобразил. Только почему шея – и как нога?
– Чушь какая-то!
– Вот и я что-то удивлялся Федору Михайловичу, когда убитого с люстры снимал.
– А фамилия при чем?
– Шея у висельника тоже тонкая. Как куриная нога.
– Михалыч, тебе бы сейчас граммов сто? – забеспокоился Курасов, глядя на бледное лицо приятеля. – Сколько ты здесь волындишься?
– А фамилия у него как раз для твоего уголовного дела. «Санитаров» этих касается. Я тебе уже говорил, что покойник в ломбарде работал?
– Да.
– Вот и фамилия у него подходящая. Гольдберман.
– Смотри-ка!
– Гольд – золото, ман – мужик. «Золотой мужик» получается. Но, – Шаламов пасмурно хмыкнул, глаза тосковали о чем-то, а рот в улыбке раздвинулся. – Но это я так, Николай Егорович. Для прессы. Отвечая на твой журналистский вопрос. А если серьезно? Мучили этого тощенького перед смертью. Может быть, и пытали. Побои, ссадины, есть серьезные повреждения, зубы выбиты. Одним словом – пришли за ожерельем. Ожерелье это проходит по делу «санитаров». Лови, значит, подарок…
Курасов не спускал с криминалиста глаз, ждал окончания фразы.
– К этому «золотому мужику» с дохлой шейкой крутые ребятишки приходили и глубоко осведомленные о его сокровищах…
– Не тяни, Михалыч.
– А он не проговорился.
– Стерпел?
– Гольдберман? С куриной шеей? И с такими побоями?
– А чего? Ожерелье-то вон какое! Сколько тыщ стоит!
– Это не его. Убитый, похоже, и не знал о тайнике.
– Как?
– Ищи, братан, настоящего «золотого мужика». А найдешь его – «санитары» твои.
Из дневника Ковшова Д. П.
С утра допек редактор районной газеты, вернее, бывший. Его отстранили от кресла за год-два до моего назначения прокурором.
Познакомились мы при странных обстоятельствах. Он полдня прождал в коридоре в очереди на прием, а когда я вышел с последним посетителем уже в восьмом часу и запирал дверь кабинета, ко мне ткнулась новая завканцелярией. Бывшая уборщица, стесняясь и меня, и своей новой должности, испуганно застыла в дверях туалетной комнаты с тряпкой в руках; внутри, за ее спиной, какой-то мужик, видимо, сантехник, возился с трубами.
– Что случилось, Нина Петровна? – забеспокоился и я.
Районная наша прокуратура размещается на первом этаже семейного общежития на территории пяти комнат и общей кухни с туалетом. Вверху, на четырех этажах, резвится народ молодой, веселый, а главное, разный, поэтому потопы, поломки, внезапное отсутствие света и другие стихийные бедствия давно перестали для нас, размещающихся внизу, быть чем-то чрезвычайным. Мы и не такое видали, правда, еще не горели, тьфу! тьфу! И все бы ничего, но у меня в штате нет слесаря, электрика, сантехника и тому подобного специалиста, подходящего на все случаи потрясений, которые периодически не забывают устраивать нам радушные жильцы. Поэтому каждый спокойный вечер после рабочего дня для меня как руководителя – двойная радость, а здесь, увидев испуганную женщину, задрожал невольно и я.
– На прием к вам, – кивнула она за спину. – А вы уже уходите?
– Вот. Собирался.
– Я что же, так к вам и не попаду? – мужчина вылез из туалета.
– Горит?
– Да нет. Тлеет. Но хуже атомной бомбы.
– Тогда заходите.
И он битых два часа рассказывал о гибели природы, кознях браконьеров и прелестях охоты.
– А вы где же работаете? – совсем утомившись, поймал я его на паузе.
– А я не сказал?
– Вы увлеклись.
– Так я из-за этого, собственно, и пришел. Вот те на! – Он поднял голову на стенку, часы показывали около десяти.
Он и не заметил, как я поднимался из-за стола включить свет, задергивал на окне занавески. Местный Дерсу Узала замечтался в грезах, ему бы тигров ловить или книжки ребятишкам писать, что я ему и посоветовал.
– Тогда я завтра приду, – сказал он беспечно.
– Нет уж, Антон Семенович, – остановил я его, – давайте на следующей неделе. И с утра. А я вас приму без записи.
Но он заявился с утра и потащил меня из кабинета.
– Поедете со мной, – трезвонил он над ухом. – Будет у вас прием граждан с выездом. Вы же устраиваете выездные заседания суда?
Что с ним делать? Сообщил он мне необычное; был настойчив и выглядел полной противоположностью тому, которого я застал в первый раз в туалетной комнате. Я согласился, попросив помощника подстраховать, если будут посетители или звонки из областного аппарата.
– Мы для маскировки на моей машине, – открывая дверцу желтенького «запорожца», говорил он, не переставая. – Там как раз притонение начнется. Вот и насмотритесь, что с природой творится.
– А что с ней творится, Антон Семенович?
– Тащат рыбу почем зря. Краснуху в особенности! А меня за это погнали.
– Поймали вас?
– Кого? Меня? – он сверкнул глазами. – Я их сам ущучил. И в райком фотки принес. А Хайса мне на дверь указал. Не сразу в шею. Похвалил по первой. А потом нашли у меня недостатки.
– Первый секретарь?
– Он. Что? Не верится?
– Хайса Имангалиевич – мужик вроде серьезный, мудрый…
– Конечно, мудрый. Вам уже золотые горы сулил? Машины вон у вас нет, до сих пор пешком ходите.
«Откуда у него информация? – подумалось мне. – Чудной мужик. Не от мира сего на вид, а в житейских ситуациях шустрый».
– Вы голову-то себе не ломайте, я не агент иностранной разведки, – хмыкнул он. – Я охотник, а у охотника глаз знаете какой! Жинка рохлей кличет, но она – женщина, ей лишь бы мужик в дом тащил, а с меня – ноль. Обещал отремонтировать Хайса «козлик-то» вам? Или уже ремонтируют?
– Антон Семенович, вы действительно Кожаному Чулку[31] не уступите в проницательности.
– Следопыту-то? Вот-вот, – опять хмыкнул он, лихо крутя баранку. – Нет. Я жертва репрессий, товарищ прокурор. И заявляю это вполне официально. Ваш предшественник от меня бегал, прятался.
– Это чем же вы его пугали?
– Если спросите в райкоме партии, я у них там в списках штрафников и жалобщиков.
– Значит, это месть?
– Вот сгоняем на тоню, посмотрите, а там уж решайте, что делать. Вы – прокурор района. Хотелось бы, чтобы у вас имелось объективное представление о действительности. И чем тут некоторые занимаются.
– Знаете, – положил я руку на баранку автомобиля, – давайте для начала остановимся, а потом развернемся.
– Это зачем? – он не реагировал, продолжал гнать «запорожец» вперед.
– И назад поедем.
– Испугались?
– Если это проверка, то я вернусь в милицию, возьму с собой представителей бэхээсэс. Борьба с хищениями – это их полномочия.
– Знаю я их полномочия. Только незачем возвращаться.
– Я бы советовал поберечь вам нервы, Антон Семенович. Присутствие милиции не помешает в таких случаях.
– И не поможет. Они меня и доконали.
– С работой-то?
– Да, да. С подачи бэхээсэсников и поперли меня. Я же их фотографировал, когда осетров тащили, а они рядом… А, да что там говорить! Вы молодой еще, Данила Павлович…
– Это плохо?
– Нет. Это хорошо.
– Не вижу логики.
– Были бы старым да мудрым, как вы говорили, в машину ко мне не сели бы.
– Еще не поздно. Разворачивайте!
– Поздно. Прикатили. Вон она, тоня-то!
Наш автомобиль действительно сделал плавный поворот по пыльному грейдеру, выкатил на песчаный холмик, и глазам открылась безмятежная панорама Волги. У берега завершался выбор невода. Народу вокруг собралось больше, нежели рыбаков. Кого только не было! Ошарашивало количество грузовых и легковых автомобилей, высовывались в кустах мотоциклы, в тени ближайшей рощицы укрылись частные «жигули» и «москвичи». Не хватало только пожарной команды, но ее отсутствие компенсировал колхозный молоковоз, водитель которого откровенно загорал на солнышке голый по пояс с газеткой в руках. Когда мотня невода с бунтующими осетрами совсем приблизилась к берегу, толпа хлынула в воду. Бригадир, здоровенный детина, величаво командовал парадом. Наш «запорожец», на который никто не обратил внимания, скромно нырнул в тень прибрежного кустарника.
– Снимать? – повернулся ко мне «следопыт», в руках у него был фотоаппарат.
– Только чтобы фотографии были, – кивнул я ему; а народ уже тащил к своим машинам осетров, ликуя и радуясь.
Сиганул в кучу и шофер, зазевавшийся с газеткой. Я выбрался из «запорожца» – до чего маленькая и неудобная машина! «Следопыт» уже торчал за моей спиной, щелкая затвором.
