Влада Ольховская - Последний поцелуй на ночь
Боль становилась слишком сильной. По-хорошему, ему нужно было бы сделать паузу, прийти в себя, но он не мог. Это было его наказание, которое он должен был выдержать до конца.
– Эрик, любимый, у меня были другие мужчины, с которыми я делила постель. Они были способом хоть ненадолго забыться. Я надеялась, что один из них сможет заменить тебя… а никто не смог. Странно это… скорее страшно. Жить со знанием того, что главный мужчина моей жизни навсегда остался далеко. Но если я в личной жизни не преуспела, то в работе – вполне. О, Аворио бы многое отдал, чтобы получить этот диск! Знаешь, что на нем? Те результаты исследований, которые он никогда не видел. Мои и чужие. Я ведь была не единственной, кого он заставлял работать насильно. Многих из нас он загонял в лаборатории шантажом, угрозами и насилием. Мы не могли сопротивляться ему открыто, но мы решили отомстить хотя бы так.
Он был один в темной комнате, запись шла на экране большого ноутбука. Ему нужно было пройти через это в одиночестве. Даже Ева поняла это… не стала ни на чем настаивать. Она и Матиас отправились на прогулку, оставив его одного в доме.
Они уже вернулись в Берлин, в дом Матиаса. Здесь можно было не опасаться нападений… по крайней мере, пока. Хотя Эрик об этом и не думал. Все его внимание было сосредоточено на красивой и бесконечно печальной женщине на экране.
– Здесь наши лучшие исследования. Формулы лекарств, которые стоят миллиарды. Химическое оружие и яды. Даже чертежи аппаратов… Я собирала все, что смогла найти. В руки мафии это попасть не должно, но ты… Я верю, что ты никогда не станешь одним из них. Что бы там ни говорили, ты не такой. Когда-то мне казалось, что мое сердце может коснуться тебя, самой твоей души… Глупо звучит для старухи вроде меня? Но я верю в это. Я в тебя верю больше, чем в себя.
Глаза странно жгло. И что-то горячее струилось по щекам. Но Эрик не придавал этому значения, он просто смотрел.
– Позаботься о Еве, прошу. Пока это делаю я, но не знаю, сколько мне осталось. Конечно, ты уже знаешь, что она – твоя дочь, ведь без ее помощи ты бы не нашел этот диск. Она многое взяла от тебя… Ее жизнь – это цена, которую заплатил мне Аворио за расставание с тобой. Я не жалею. Да, я сказала, что расставание с тобой было ошибкой, но я все равно не жалею. Я лучше отдам свое счастье, чем убью ребенка, который был и остается частью тебя. Я плохо ее понимаю… знаю, что она другая. Все диагнозы, которые ей ставят, не имеют для меня значения. Она для меня как инопланетянка. Я не знаю, на что она способна, но понимаю, что ее отличие от других людей – это не отсталость, а просто другое устройство. Но… ведь стоило ожидать, что мы создадим нечто особенное, да? Мы ведь оба чокнутые, милый!
Эрик невольно улыбнулся, отражая ее улыбку. Но от этого стало только больнее. Она все еще влияла на него, все еще могла подарить ему и счастье, и горе… хотя сама была погребена уже много лет.
– Я много думала о том, как отношусь к тебе и к себе. Знаешь, нам ведь нет прощения… Мы должны были сражаться упорней. Ты, может, больше, чем я. Не знаю. Я ведь была ответственна за Еву! Но я правда не знаю, как сложилась твоя жизнь, что сказал тебе Аворио. Конечно, я объявила тебе, что больше не люблю… Ты ведь не поверил мне, правда? Я всегда тебя любила. Как мне сейчас кажется, с того первого взгляда, когда я увидела, как ты сходишь с лодки на берег… помнишь этот день? Я помню. Я всегда вспоминала этот день, когда становилось совсем уж тоскливо. Я люблю тебя, Эрик. Я хочу жить для тебя, готова умереть за тебя… А простить не могу. Но ты меня прости.
Запись завершилась, изображение на экране замерло. Но Эрик по-прежнему не мог прийти в себя. Мыслей толком и не было, тело и сознание погрузились в какой-то ступор. Он просто сидел за столом, опустив голову вниз.
Внизу хлопнула дверь, послышались голоса – они вернулись с прогулки. Рано они… а может, и не рано. Он понятия не имел, сколько времени прошло. Ему было плевать на формулы, оставленные Еленой, – хотя они были бесценны. Он не думал о своей нынешней жизни. Отчаянно хотелось вернуться в прошлое. Ведь она права – только тогда они были по-настоящему счастливы! Но какой смысл делать что-то теперь, когда лучшее уже пройдено?
Тихо скрипнула дверь в его комнату, послышались мягкие шаги босых ног по деревянному полу. Значит, Ева хотела, чтобы ее услышали, ведь обычно она двигалась бесшумно.
Эрик почувствовала, как две тонкие руки обнимают его за плечи. И это прикосновение, такое легкое, освободило волну боли, засевшую в нем, позволив уйти вместе со слезами из глаз…
– Я с тобой, – шепнула девушка. – Все, что было, не вернется. Что будет – неизвестно. Мы с тобой, может, стали не такими, как хотели. Но мы все еще живы. Мы вместе. Она была бы рада. Она бы хотела, чтобы нас никто не разлучил.
– Так и будет… Я тебе клянусь… – говорить было тяжело, Эрику приходилось делать долгие паузы. – Я все сделаю… Теперь я уже никогда не потеряю тебя!
Некоторые ошибки невозможно исправить. Но можно не потерять будущее. Ради этого, пожалуй, стоило жить!
* * *Весна была красивая. Яркая, торжествующая сочной зеленью, наполненная запахами мокрой земли и молодой листвы, пробивающейся из почек. Все это должно было вдохновлять – но Вика ощущала лишь усталость. Одна и та же мысль не давала ей покоя.
У адвоката Луи Жире был очень красивый дом – уютный и просторный, настоящая загородная усадьба, окруженная виноградниками. Он пригласил их остаться в гостях на пару дней, прийти в себя. Приглашение не было пустой вежливостью, он действительно сочувствовал им.
Вика согласилась, потому что надеялась, что мирная обстановка поможет ей успокоиться. Но нет, даже безмятежный пейзаж начинающих зеленеть виноградников и теплый весенний ветер не избавляли ее от чувства тоски.
Марк тоже вышел на просторную террасу, протянул девушке чашку чая.
– Может, наконец скажешь? – тихо спросил он.
– Что?
– Что тебя гложет.
– Да ничего критичного… Все ведь закончилось, да? Просто я, как ни стараюсь, не могу его понять…
– А о чем тебя предупреждала Агния до того, как мы уехали? – укоризненно посмотрел на нее мужчина. – Никогда не пытайся понять логику преступника! А тем более законченного сатаниста. Он уже перешел грань, что с него еще взять!
– Да, но… почему? Мне интересно! Мне раньше казалось, что люди делают это от несчастья, а он не был несчастным.
Антонио Карье действительно не походил на отчаявшегося бедолагу, которому больше некуда податься. Дело даже не в деньгах, которыми он был окружен с младенчества. Он просто купался в любви! У него была мать, которая его обожала. Жена, которая любила его больше жизни. Дочь, для которой эмоциональная связь с ним была даже не осознанным решением, а инстинктом. Как можно было так поступить с ними?!
Марк же видел ситуацию несколько иначе:
– Иногда слишком много любви – тоже плохо. Балует, перестаешь ценить ее по-настоящему. А когда тебе вместо любви попадается какая-нибудь фигня, ты уже потом, когда все образуется, будешь благодарен больше. Потому что неудача подчеркивает важность того, что ей противоположно.
– Ты считаешь, что его избаловали?
– Не без этого. Но окончательное решение он принял сам – и получил то, на что напросился. Мне этих людей тоже жаль, но мы сделали для них все, что могли… Ты сделала для них все, что могла. Больше не надо, Вика. Давай просто вернемся домой, забудем об этом, сделаем вид, что ничего не произошло!
– Ну, это будет проблематично, – обратил внимание на свое присутствие Жире.
Он только-только вышел на террасу через стеклянные двери. Адвокат, статный мужчина лет шестидесяти, напоминал Вике домашнего кота: холеный, довольный, уверенный, но все же хищник, пусть и на мягких лапах. Он в отличие от Даниила Вербицкого постоянно улыбался и был дружелюбен со всеми, но чувствовалось, что дела он ведет не менее жестко.
Луи Жире ходил с тростью, его в прошлом черные волосы щедро пересыпала седина. Однако, несмотря на все это, назвать его стариком язык бы не повернулся!
– Вы о чем? – нахмурился Марк. – Возникли еще какие-то трудности?
– О нет, ничего такого! – Француз отлично говорил по-английски, поэтому понять его не составляло труда. – Просто имеется очень важное обстоятельство, о котором вы должны знать. Из-за всей истории с разоблачениями, сектой и полицией я так и не зачитал завещание. Признаюсь, я и сам был шокирован исповедью Сильвии. Я знал ее много лет, но никогда не догадывался, что она прячет такое в душе. Теперь я должен огласить завещание.
– А кому? – невесело усмехнулась Вика. – Антонио мертв, его дочь тоже… Получается, род прервался!
– В том-то и дело, что мсье Карье не имеет к этому завещанию никакого отношения. Сильвия знала, что после ее заявлений он не останется на свободе. Вряд ли она подозревала, что его убьют… Но оставлять ему имущество она точно не собиралась. Вы знаете, почему для всей этой истории она выбрала именно колье «Белый пион»?
