Елена Арсеньева - Последняя женская глупость
– Тридцать два, – сказал Марк, сам не зная, принять ли за комплимент ее слова об этом сходстве, а может, обидеться. Вот почему лицо этого парня казалось таким знакомым! На фотографии он увидел словно бы некое подобие себя самого – давным-давно. Тогда у него точно так же сияли глаза – сами собой, просто от радости жизни. Сейчас-то он научился заставлять их сиять, когда надо. Строго по надобности. Чтобы зря электричество не тратить… Ничего, этот, как его там, тоже недолго продержится в этой жизни на самосветности! Жизнь – она штука стервозная, и не такие огоньки гасила!
– Как его зовут, нашего героя?
– Никита Дымов. Никита…
Они говорили еще довольно долго. Марк рассказал, что именно попытается сделать, какие магические действия предпримет. Договорились, что Римма зайдет к нему через три дня – а предварительно поговорит с Никитой, попытается выяснить, изменилось ли его отношение к ней. Нет, в самом деле – в некоторых случаях магия дает результаты очень быстро. Бывает, конечно, что дело затягивается надолго…
Об оплате его услуг Римма сама спросила. Он протестующе выставил ладонь:
– Я беру деньги только за гадание. Тут твердая такса – двести рублей сеанс. А все остальное… тут сколько вы сами хотите дать. Это как бы ваше пожертвование ради вас же самих. Так что сами смотрите.
Римма вынула кошелек. Достала оттуда две сотенные, потом – пятьсот рублей. Марк заметил, что кошелек опустел. И догадался – было бы у нее больше, она так все и отдала бы.
Уходила она уже в другом настроении, чем пришла. И улыбка у нее была такая сияющая, детская, светлая, что Марк только и знал, что бесконтрольно улыбался в ответ.
А про последнюю карту он совершенно забыл. И только когда за Риммой закрылась дверь, перевернул ее. И тотчас пожалел об этом. Потому что перед ним лежала перевернутая девятка мечей – знак отчаяния, бесчестья, ужаса.
Наверное, надо было позвать Римму, вернуть, сказать ей об этом. Но стоило вспомнить ее влажные от счастливой надежды глаза…
Марк нахмурился, перемешал карты, закопал злополучную девятку поглубже в середину.
Все равно Римма уже не остановится, он таких женщин, балансирующих на грани последней надежды, видел-перевидел. До края дойдет, а не остановится. Никаких денег не пожалеет, только бы добиться своего. Выгодная клиентка, ему сегодня здорово повезло. Последняя любовь и все такое.
Нет, надо быть честным с собой, если не с ней. Безнадежно, вся эта ее любовь безнадежна. Наверное, нужно было ей сразу сказать, но… теперь он и сам не мог остановиться.
Маг называется! Как же он не просек, что перевернутая девятка мечей сулит отчаяние, бесчестье и ужас не только Римме, но и ему самому?!
Александр Бергер
30 ноября 2001 года. Семенов
Надо отдать должное Бронникову – он воспринял весть о своем освобождении с потрясающим спокойствием. Не орал, дескать, вы отняли у меня целых пять дней жизни – бесценных дней бесценной жизни моей! Не грозился найти управу на всех тех, кто эти самые дни отнимал, а прежде всего – на главного своего супостата, следователя Бергера. Хмыкнул:
– Ну-ну! Это ж надо, сколько времени вы зря потеряли, пытаясь меня расколоть! Я же сразу сказал: не делал я этого, не де-лал! Небось следы настоящего преступника давно снегом замело.
Бергер покосился в окно. Да уж…
– Кстати, – поинтересовался Бронников, – а почему вы меня отпускаете? Законное время вышло? Прокурор санкцию на арест не дает, а вы не можете предъявить мне обвинение? Что-то у вас рассыпалось, да?
– Рассыпалось, – кивнул Бергер. – Именно так. Я вас отпускаю, но прошу все-таки дать подписку о невыезде.
– Откуда? – хитровато посмотрел на него Бронников. – Откуда я не должен выезжать? Из Семенова? То есть вы меня вместо камеры поселите в гостинице и будете содержать на казенный счет? Или из Нижнего? Но как же я тогда смогу к вам на допросы являться? Или можно считать, что я окончательно выпал из поля зрения следствия?
– Еще нет, – с сожалением признал Бергер. – Не окончательно. Думаю, мы с вами еще пообщаемся, а что касается подписки о невыезде, то явка в такой-то пункт по вызову органов милиции и прокуратуры не является ее нарушением. Понятно?
– Понятно. То есть в Семенов ездить можно, а на Риммину дачу, к примеру, в Соложенку, нельзя?
– Нельзя.
Возможно, он ответил слишком поспешно, слишком категорично или в голосе что-то такое прозвучало, но Бронников взглянул на него с любопытством. Еще не хватало – позволить ему ездить в Соложенку, общаться с Калинниковой, может быть, сбивать ее с толку! От бабки и так не бог весть сколько проку как от свидетельницы, нечего ей голову морочить.
– Да вы не беспокойтесь, Александр Васильевич, – сказал вдруг Бронников. – Не поеду я в Соложенку. Что я, неживой, что ли? Думаете, мне легко снова там оказаться? Все время представлять себе, что, вернись я раньше, может быть, застал бы ее еще живой, может быть, убийца бы до нее не добрался бы, а там, глядишь, и раздумал это делать. Нет, в Соложенку мне путь надолго закрыт, а может, навсегда. Там все Риммино, все ею полно еще. Я и домой-то вернуться могу более или менее спокойно только потому, что Римма у меня после развода моего с женой бывала буквально раза два, и то мимоходом. Моя квартира ею не пропиталась еще, понимаете?
– Понимаю.
– Ну и хорошо. Тогда я откланяюсь, как в книжках иногда выражаются?
– Не получится, Григорий Александрович, – мягко остановил его Бергер. – То есть пока не получится. Мне придется сопровождать вас к месту жительства. Я бы хотел, чтобы вы осмотрели свои вещи. Понимаете, если не вы стреляли в Римму Тихонову из того «вальтера», то есть я хотел сказать, если ее убили не из вашего «вальтера»…
– Ого, – быстро, негромко перебил его Бронников. – Ничего себе новость! Так вот вы почему решили от меня отвязаться… Не из «вальтера»? А из чего? И каким образом «вальтер» оказался валяющимся на дорожке?
– На эти вопросы я пока еще не могу ответить, – с усилием признался Бергер. – Следствие идет. Мы ищем, мы пытаемся найти настоящего преступника. Но давайте мы с вами посмотрим, не найдется ли в вашей квартире следов… ну, не знаю чего, может быть, взлома какого-то, что ли, а то вспомните какой-то эпизод, на ваш взгляд, к делу не относящийся, но который позволит нам понять, как же все-таки ваш «вальтер» попал в Соложенку и кто так тщательно пытался бросить на вас тень подозрения, сначала убив вашу любовницу.
И они поехали в Нижний. Бронникову позволили взять с милицейской стоянки его «БМВ», уже порядком занесенный снегом. Охранники даже помогли его разогреть, потому что машина попала на стоянку еще до морозов, масло застыло. А потом Бронников сел за руль, Бергер – рядом, и они отправились в путь.
Оба молчали. Бергер молчал не потому, что не о чем было говорить или вопросов больше не было. Нет: его покоробила откровенная радость Бронникова от встречи с машиной – по всему чувствовалось, любимой. А впрочем, имел ли он право осуждать человека, который провел почти пять суток в КПЗ, прямо скажем, не отличающейся повышенной комфортностью, а сейчас вдруг получил возможность поехать домой? Неужели кто-то на месте Бронникова не наслаждался бы свободой? Сейчас он может думать только о себе. Это психологически понятно. Наверное, к нему еще вернутся горестные мысли об убитой…
– Кстати, – сказал Бронников, – кстати, о моем «вальтере». Очень может быть, что в мою квартиру никто посторонний не лез. Вы ведь мне не раз говорили, что на нем не обнаружено отпечатков пальцев «третьего лица». И смазанных пальчиков нет. Знаете, почему? Возможно, «вальтер» увезла сама Римма. А убийца наткнулся на него там. И с ходу сообразил, как устроить так, чтобы подозрение пало на меня.
– А зачем бы ей увозить с собой пистолет? – повернулся к нему Бергер, пораженный не столько этим предположением, сколько неожиданным поворотом мыслей Бронникова. Только что сидел, весь разомлевший, в этом своем «БМВ», чуть ли не гладил его, как любимую женщину, а оказывается…
– Вопрос, конечно, интересный. Если бы я знал! Можно только предполагать. Например, неуверенно чувствовала себя одна в деревне. Ночью там, правда, страшновато – глухомань лесная, мало ли кто бродит по лесу и решит заглянуть в окраинный домик, где живет одинокая красавица… А вообще-то я ведь уже говорил вам – она любила оружие. Мне приходилось видеть женщин, которые, перебирая брюлики, испытывают от этого почти чувственное наслаждение. Римма в какой-то девчачий восторг приходила, когда брала в руки «вальтер». Я когда-то хотел купить ей такую игрушечку, даже предлагал добыть разрешение на ношение оружия, но она с сожалением сказала, что, во-первых, когда-нибудь не удержится от искушения пустить его в ход без всякой надобности, а во-вторых, наличие оружия защиты у какого-то человека само собой, спонтанно, может спровоцировать нападение на него. Для меня это слишком сложно, но… может быть, вы понимаете?
