Мария Жукова-Гладкова - Принц с опасной родословной
Я же знала про аукцион и, возможно, утопленные коллекционные бутылки, одна из которых стоит дороже, чем несколько ящиков современной водки… Но… Я также своими глазами видела рыжую Светку, предававшуюся греху в объятиях Ефимова. И потом я видела тесак, торчащий из груди депутата. Правда, буду откровенна сама с собой, я НЕ видела, как Светка этот тесак втыкала в депутата. Ну и закрутили же дело… Кстати, а не поговорить ли мне со Светкой? Не продемонстрировать ли кое-какие снимочки, имеющиеся у меня в загашнике? Разговорится рыжая, чтобы не загреметь на Арсенальную улицу, дом 11, по обвинению в убийстве? Хоть что-то я смогу у нее выяснить? По крайней мере, если это не она, то кто? Кто-то попросил ее покинуть помещение во вполне определенный момент?
Я решила, что мне, в свою очередь, пора покинуть Андрея Викторовича, о чем ему и сообщила.
– Юль, значит, ничего прокомментировать не можешь? – Он кивнул на экран монитора.
– А ты попроси сотрудников клуба.
– Ты думаешь, их не просили? Все изображают невинность и говорят: Смирнова у нас в черном списке клуба. По приказу Ящера. То есть Вячеслава Николаевича Астахова.
Я изобразила собой вопросительный знак.
– Нет, не после того, что ты там устроила в выходные.
Я там, в общем-то, ничего такого не устраивала, хотела заметить я, но предпочла смолчать.
Оказалось, Вячеслав Николаевич меня просто терпеть не может (как сказали сотрудники клуба) и велел меня не пущать, если вдруг меня каким-то ветром когда-нибудь занесет в один из его клубов.
– А в связи с чем у него ко мне такая нелюбовь? – полюбопытствовала я. – Признаться, я даже не знаю, как он выглядит. Кстати, ты обещал мне фотографии, Андрюша.
– Ты его никогда не снимала? – спросил один из оперов.
Я покачала головой.
– Я его деятельность в своих репортажах никогда никак не освещала. Ни положительно, ни отрицательно.
– Ну вот, а он привык, что все его восхваляют. Особы женского пола, я имею в виду. Другие наши известные журналистки такие хвалебные статьи про него пишут, в выгодном свете освещают…
– Меня его деятельность просто никогда не интересовала, – заметила я. – Не мой профиль.
– А у Ивана Захаровича твой профиль? Тут они, по-моему, совершенно одинаковые, – заметил Андрей.
Во-первых, с Иваном Захаровичем меня столкнула жизнь. Не покусился бы Серега на его деньги – может, я никогда бы не удостоилась чести войти в группу приближенных к священному телу. Во-вторых, деятельность Ивана Захаровича – все это строительство мостов, тоннелей, следственных изоляторов – более интересна людям, чем спонсирование моделек, актрисочек и певичек. Иван-то Захарович для людей старается, память хочет о себе на века оставить, а Ящер даже фотографироваться не любит, в тени держится. О нем пишут, но его не фотографируют. Ведет дела из-за кулис, так сказать. В-третьих, мне просто в кайф общаться с Иваном Захаровичем.
– Юля, Ящер столько женских сердец разбил…
– Похоже, я не в его вкусе, – заметила я, а про себя добавила: в постели он, конечно, хорош, то есть на полу в душевой… Но, может, главную роль в той нашей встрече сыграли экстремальные условия и мое состояние? Мне нужен был мужчина – любой, – который оценит мою жертвенность. И этим мужчиной оказался Ящер, которому в тот момент нужна была женщина – любая… Он же и предположить не мог, что это я. Потом-то он отказался давать мне интервью. – И вообще я таких донжуанов-оптовиков не люблю. Кстати, если фотографию найдете, пожертвуйте на благо журналистики и лично журналистки.
– Обязательно, Юля, – обещали мне.
Отто Дитрих позвонил Александру Ковальчуку в Россию.
– Как я должен это понимать? – спросил немец.
– Что именно?
– Убийство господина Ефимова.
– Ах, это…
«И откуда немец про него так быстро узнал? – поразился папа рыжей. – Неужели Светка донесла?»
– Так что вы мне на это скажете?
– Наш договор остается в силе. Смерть господина Ефимова на него никак не повлияет. Если только на распределение прибыли. Ведь лучше делить на двоих, а не на троих, как вы считаете?
Глава 20
Вечером включила новости и чуть не поперхнулась: как и принято у наших людей, перед телевизором я набиваю желудок.
Господин Ковальчук Александр Евстафьевич, коммунист и ярый борец с коррупцией, на этот раз выбрал для своей борьбы ГУИН и лично некоего прапорщика Соколенко. Прапорщик народу, правда, продемонстрирован не был. Но антикоррупционер заявил, что такой-рассякой Соколенко взял взятку в размере тысячи рублей и пронес в следственный изолятор «Кресты» бутылку водки. Про месячное жалованье прапорщика не было сказано ни слова. Но уж как его клеймил Ковальчук, как клеймил… Взяточничество, коррупция, разложение, прогнившая тюрьма – обличения сыпались из него как из рога изобилия. Ковальчук обещал лично проследить за наведением порядка у нас в ГУИНе и выявить нарушения в режиме пропуска в следственные изоляторы и колонии.
По другому питерскому каналу через час показали то же самое. Потом я увидела Ковальчука в третий раз. На запись обличительной речи, как я поняла, не был приглашен только наш канал, видимо, потому, что антикоррупционер знал: приеду я. А как я представлю это обличение, он предположить не мог, правда, подозревал, и вполне обоснованно, что не в его пользу. Я-то в своих репортажах всегда была на стороне ГУИНа – о чем он наверняка знает или его предупредили нужные люди.
Утром встала раньше обычного и отправилась к ближайшему киоску Петропечати покупать питерские газеты. Во всех, кроме изданий нашего холдинга, нашла обличения Ковальчука.
А в моей голове уже зародился план…
Первым делом я позвонила в пресс-службу ГУИНа. Там-то сейчас явно готовят какой-то ответ на выступления антикоррупционера. Они работать начинают, когда я еще сны вижу.
Я сказала, что мне срочно нужно найти прапорщика Соколенко.
– Юлька, и ты туда же? Не будет тебе Соколенко. Никому его не будет! Просто уйдет по собственному желанию. Хотя теперь может и не получиться просто по собственному… Все вы вчера, как акулы…
– Если вы вчера смотрели наш канал, то Ковальчук там не фигурировал, – заметила я. – И меня он на свои обличения не приглашал. Вообще я о нем думаю примерно то же, что и вы. И хочу помочь. И могу помочь. И мне есть чем…
Я сказала, что намерена сделать, только опустила, что собираюсь попросить взамен у прапорщика Соколенко. Но зачем это знать пресс-службе? На другом конце провода усмехнулись, спросили, где я нахожусь в данный момент, и пообещали, что Соколенко мне в ближайшее время перезвонит сам.
И он перезвонил.
– Юлию Владиславовну можно? – сказал незнакомый мужской голос.
– Виктор Ильич?
– Я…
– Когда мы можем встретиться?
Договорились через два часа на Исаакиевской, вернее, в переулке Антоненко, где я собиралась парковаться, чтобы уж сразу двигать в ЗакС. Я быстро привела себя в порядок, заехала за Пашкой, и мы тронулись к месту встречи с прапорщиком.
Он появился не один, а с супругой. Виктор Ильич оказался мужчиной невысокого роста, правда, крепеньким, супруга же его, представившаяся Шурой (и в дальнейшем окрещенная Пашкой Шурищей), была выше прапорщика головы на полторы и шире раза в два. Но, как я поняла, пообщавшись некоторое время с супругами, жили они вместе уже двадцать два года и душа в душу. Имели троих детей и вскоре собирались стать бабушкой и дедушкой. Прапорщику оставалось до пенсии два года, и сейчас он боялся ее потерять. Лучше же к зарплате иметь еще и пенсию после двадцати пяти лет выслуги, а не ждать шестидесяти лет, как на гражданке. Да и из «Крестов» он уходить не хотел.
Мы все сели в мою машину. Эмоциональная Шурища заняла практически все заднее сиденье, правда, прапорщику было не привыкать сидеть рядом с супругой. Мне захотелось им помочь, даже если и не выгорит мой ночной визит. Они так трогательно смотрелись вместе…
– Кому была водка? – только спросила я.
Отвечала Шурища. По ее словам, Витя, можно сказать, мужика от самоубийства спас. У того жена спуталась с его лучшим другом. Он узнал об этом в «Крестах». А там еще неизвестно, кто виноват в убийстве. А вдруг выяснится, что парень-то не убивал, а убивала жена или лучший друг. И даже не в этом дело… А парень на грани… Для него водка в такой ситуации – спасение. Напиться и забыться. Или вполне может полоснуть себя по горлу заточкой. Были ведь уже прецеденты, когда мужчины узнавали об изменах жен, причем жен, которые им все это время письма страстные писали.
– Боюсь, меня все равно не оставят на работе, – вздохнул Виктор Ильич. – Вам, конечно, спасибо, Юлия Владиславовна, но… Уйдут тихо. По собственному желанию.
– Это мы еще посмотрим. Поборемся за вас.
Я достала из сумки трубку и набрала номер. Решила вначале по городскому.
