Анна Данилова - Саван для блудниц
– Понравился, – вздохнула она и слизнула катившуюся по щеке слезу. – Но сегодня я ясно дала ему понять, что ему не на что рассчитывать… Я пришла к нему на работу, поговорила с секретаршей…
Тамара, всхлипывая, рассказала отцу все, что произошло с ней сегодня, вплоть до того момента, когда она соврала водителю Сперанского, что она не Тамара.
– И это все? Но это же нормально. Вот если бы ты приехала к нему на фабрику или куда-нибудь еще, это было бы неожиданным поступком, ты бы смутила его, поставила в неловкое положение, ведь он был на работе… А я знаю, что такое работа и как тяжело бывает порой переключиться с каких-то важных проблем на личное… Так что ты все сделала правильно.
Зазвонил телефон, и Тамара бросилась к трубке:
– Да, слушаю… – Лицо ее на глазах отца изменилось, застыло белой маской страха. – Где вы все?.. Хорошо, я сейчас приеду…
– Что случилось, Тома? Что-нибудь со Сперанским? – Перепелкин спросил первое, что пришло ему в голову и что, на его взгляд, могло вызвать такую реакцию у дочери.
– Папа, убили нашу классную руководительницу, Татьяну Николаевну… Ларчикову…
Глава 11
Ночь Крымов, Шубин и Корнилов со своими людьми провели в дачном поселке, где был обнаружен труп Ларчиковой. Двухэтажный дом, в котором было совершено это дикое преступление, и прилегающий к нему довольно большой сад принадлежали самой Ларчиковой, о чем свидетельствовали соседи по даче и найденные позже в доме документы, подтверждающие право Ларчиковой на эту собственность. Соседи Михайловы, супружеская пара, первыми услышавшие крики, доносящиеся из раскрытого окна дачи, – маленькая быстроглазая женщина с заплаканным лицом и степенный пожилой, но хорошо сохранившийся в свои шестьдесят с небольшим мужчина, – были допрошены по горячим следам прямо в своем саду. Задавая им простые на первый взгляд вопросы, Корнилов выяснил, что Ларчикова купила эту дачу года два тому назад, но, в отличие от остальных соседей, ничего здесь не выращивала, кроме канадской газонной травы и цветов. Весной и осенью она появлялась здесь только в выходные дни, а все лето жила на даче, встречала гостей – словом, отдыхала.
– Что за гости приезжали к Татьяне Николаевне, не помните?
Женщина, ее звали Надежда Васильевна, оказалась словоохотливее, а потому почти на все вопросы отвечала она. Муж, Борис Александрович, лишь изредка вздыхал и качал головой – видно было, что ему эта процедура неприятна и что он ждет не дождется, когда их отпустят. Судя по тому, что двери дачного домика были уже заперты, а возле машины – стареньких голубых «Жигулей» – стояла корзина с зеленью, какие-то сумки и пакеты, супруги, пережив такой стресс, собрались в город.
– Такие же, как и она, молодые женщины, иногда с мужчинами.
– А какой-нибудь постоянный мужчина здесь бывал?
– Затрудняюсь сказать, мы же в основном на даче РАБОТАЕМ: приедем, посадим, прополем, соберем – и обратно в город. У нас машина, а потому иногда, как правило среди недели, мы подвозили Татьяну в город, куда она ездила за продуктами или просто по магазинам.
– Откуда вы знаете, что она ездила по магазинам?
– Она всегда высаживалась возле центрального универмага… Да это с ее же слов… Я еще удивлялась, откуда у учительницы деньги на эти дорогие женские безделушки, покраснев, пробормотала женщина и бросила быстрый взгляд на смирно сидящего рядом мужа.
– А какие конкретно безделушки вы имеете в виду? – не понял Корнилов. – Вы же сами только что сказали, что вы с Ларчиковой почти не общались и могли наблюдать ее лишь на расстоянии…
– Понимаете, она иногда покупала у нас фрукты и овощи, сама-то она ничего не выращивала… Нам первое время было неудобно брать с нее деньги за тарелку клубники или несколько помидоров или картофелин, но потом, когда мы поняли, что ей больше попросту негде все это брать и что она все равно будет покупать если не у нас, то у других соседей, мы приняли ее условия, и цены у нас были ниже рыночных… Словом, нам всем было удобно, потому что на вырученные деньги мы покупали в деревне сметану и молоко…
– Надя, это никому не интересно, – недовольным и одновременно извиняющимся тоном проронил ее муж.
– Да она была просто лентяйкой… Нехорошо так, конечно, говорить про покойницу, но что ей мешало повозиться на грядках, тем более что много ли ей одной надо? Она, значит, будет загорать у нас на глазах, принимать гостей, веселиться и даже танцевать, а другие пусть работают… – Тон женщины становился все более возмущенным.
– Но это был ЕЕ образ жизни, – заметил Корнилов. – Она ведь не воровала у вас помидоры, а покупала. Вы же сами только что сказали, что ей немного было надо. Каждый придерживается своих жизненных принципов.
– Мою жену возмущает одно, – на выдохе, так, как если бы он говорил это скрепя сердце и только ради того, чтобы быть уж до конца искренним и, конечно же, для пользы дела, произнес Борис Александрович, – у Ларчиковой постоянно водились крупные купюры, и мы с Надей просто измучились в поисках сдачи для нее. Создавалось впечатление, что она печатает их где-то на веранде или выращивает, как в сказке, в саду под яблонями… Я бы понял, если бы она была замужем, тогда было бы понятно, откуда у молодой учительницы столько денег, но она жила одна.
– Вы думаете, что эти деньги ей давали те самые гости, которые приезжали к ней?
– Думаю, что мужчины…
– Ты все сказал? – спросила его, заметно оживляясь, жена. – А теперь я расскажу кое-что. Однажды, еще в прошлом году, осенью, к ней приехал парень, молодой, красивый… Знаете, эта красота просто бросалась в глаза, и я еще тогда подумала, что это ее брат, уж больно молодой. Но они целовались на веранде, я сама видела…
– Надя!..
– Он приезжал к ней всю осень, а по весне стал приезжать уже не один, а с другом. Когда на машине…
– На какой машине?
– Я в марках-то не разбираюсь… – Она развела руками.
– А вы? – Корнилов спросил Михайлова.
– ЭТУ марку я тоже, представьте, не знаю. Такая зеленая вытянутая машина, скорее всего «Форд»… А парень действительно довольно часто приезжал, и не увидеть его на участке было невозможно – он носил такую яркую одежду…
– А сегодня? Что было сегодня?
– А сегодня приблизительно в половине одиннадцатого утра к дачному участку Ларчиковой, – сухо отвечал мужчина, – подъехала машина, которую я прежде никогда не видел, такая серая, длинная, тоже иностранная. Из нее вышли мужчины, двое, оба в костюмах. Я подивился, потому что на дачу в таком виде не приезжают. Ну, думаю, наверно, Ларчикова решила продать дачу, а это покупатели, иначе зачем им было приезжать в ее отсутствие…
– Вы хотите сказать, что сегодня, когда сюда приехали эти мужчины на серой машине, ее на даче не было?
– Не было!
– Может, мне показалось, но я видела на участке мужчину, приблизительно такого же возраста, что мой муж. Но я могла спутать, потому что до этого по участкам ходил сторож и искал какой-то ключ. А у Татьяны в ограде дыра, так он довольно часто пробирался через нее на участок, чтобы проверить трубы…
– У нее там ОБЩИЙ кран, – пояснил Борис Александрович, – и я просто уверен, что моя жена видела там именно сторожа.
– А чья же тогда была белая машина? – спросила женщина. – У других наших соседей нет белых «Жигулей», это я точно знаю.
– Вы, Надежда Васильевна, видели эту машину ДО крика Ларчиковой или после? – спросил Корнилов.
– До, конечно. Вот и получается, что тот, кто ее, бедняжку, убил, и уехал на этой машине.
Сазонов и Крымов, послушав показания соседей, вернулись в дом, где уже вовсю работали эксперты, чтобы хотя бы в общих чертах попытаться представить себе картину разыгравшейся здесь трагедии и сопоставить ее с показаниями Михайловых.
На втором этаже, в спальне, где и было, судя по большому количеству крови на полу, совершено преступление, сквозь шелестящие звуки щелкающего фотоаппарата, тихий разговор эксперта и присущую подобной ситуации суетную возню живых, занимающихся изучением следов, оставленных теперь уже мертвыми и теми, кто их сделал таковыми, пробивался птичий гомон, словно все птицы в саду узнали о случившемся и теперь летали, встревоженные и любопытные, перед раскрытыми окнами в надежде увидеть нечто невообразимое, пахнущее смертью…
– Этот мясник повсюду оставил следы кроссовок, смотрите, какие четкие красные трафареты… Как будто он ничего не боялся… – говорил, оглядывая комнату, Петр Васильевич. – А возможно, он был в шоке или под воздействием наркотиков, во всяком случае, убийство это было непреднамеренным.
Крымов смотрел на распростертое перед ним тело Ларчиковой и думал о том, что ему, видимо, судьбой предначертано связываться с женщинами, жизнь которых хоть и коротка, но до краев наполнена пороком. И все они, как правило, очень красивы. Взять хотя бы Полину, рыжеволосую красавицу Полину Пескову, которая имела в любовниках полгорода и для которой единственно реальной целью в жизни были деньги. Вот и про Ларчикову, скромную учительницу литературы и русского языка, только что сказали, что она была богата. Откуда деньги? И за что ей, женщине, которая все лето проводит на даче, платят деньги, и, главное, КТО? Какой еще новый способ зарабатывания денег она придумала? Соседка была права, когда говорила, что такие люди раздражают окружающих. Крымов ходил по дому, заглядывал в кухонные шкафчики, ящики комода, открывал все двери этого маленького дачного хозяйства, какие только имелись, в поисках тех самых дорогих мелочей, о которых говорила соседка. Что же конкретно она имела в виду? Ведь на поставленный вопрос, о каких именно безделушках шла речь, она так и не ответила и перевела разговор на крупные купюры. Да и вообще эта супружеская чета вела себя крайне неестественно.
