Мария Очаковская - Портрет с одной неизвестной
– Просто какая-то фантастика, я даже не понимаю, о чем вы говорите, – озарив присутствующих белозубой улыбкой, ответил Леонид, потом, с шумом подвинув стул, сел.
– Я тоже что-то ничего не понимаю. Валерий Петрович, объясните, – снова вмешалась Лиза.
– Ну, что ж, пожалуйста. Тогда начнем по порядку, 24 августа Леонид Борисович, он же Алексей Кузьмин, выписывается из больницы, 25-го оформляет читательский билет в Ленинскую библиотеку, то есть в РГБ. Видно, очень торопится. А уже 27 августа знакомится с сотрудницей справочной службы библиотеки Антониной Стрельниковой.
– А при чем тут библиотека? – подала недовольный голос Милица, все это время молча сидевшая за столом. – За это что, в тюрьму у вас сажают?
Но майор, пропустив ее слова мимо ушей, продолжал, не переставая буравить глазами Леонида.
– Стрельникова – опытный библиограф, искать нужную информацию с ее помощью значительно проще и быстрее. И Леонид это прекрасно понимает, так ведь? А задача перед ним стоит непростая. Переписка художника Брюллова обширна. Литературы много – найти то самое письмо, о котором он услышал от Павла Берсеньева, здесь, в тот самый день, – это долгий, кропотливый труд. На дом книги не выдают – значит, сидеть придется в читальном зале и не один день. А это риск быть обнаруженным.
Поэтому вы придумываете душещипательную историю о несчастном исследователе и самозабвенно излагаете ее Стрельниковой…
– Ха! Скорей уж это вы, майор, самозабвенно придумываете и излагаете, – продолжая улыбаться, перебил его Леонид, – право слово, столько интересного о себе узнаешь.
Он снова обвел взглядом присутствующих, как будто призывая их посмеяться над хорошей шуткой. Но желающих не нашлось. Ничего не понимающая Лиза, нахмурившись, стояла за спиной у Серафимы, та замерла и с вытянувшимся лицом слушала майора, продолжая держать в руках банку с вареньем. Павел, перебирая кнопки мобильного, молчал. Милица, затаившись в углу, тоже не подавала голоса.
– Стрельникова безоговорочно вам верит, начинает поиски и даже запросы направляет под чужим именем. Все, казалось бы, идет по плану! В результате у вас скапливается большой материал, переписка художника последних лет. Но не тут-то было… того самого письмеца – нет! Ведь вас интересует только то, где есть описание украденного портрета, о котором рассказывал Берсеньев.
Неожиданно майор остановился – на пороге комнаты возник темный силуэт.
– Тоня, – вскричал Леонид и вскочил со стула. – Как ты здесь оказалась?
Стрельникова молчала и во все глаза смотрела на него.
– Это я пригласил Антонину Николаевну, – тихо ответил за нее Торопко, – вероятно, ей будет небезынтересно узнать, для чего на самом деле она комплектовала эти издания.
– Вот что… Ты тоже с ними заодно? Я отказываюсь принимать в этом участие. Вы что, специально меня пригласили, чтобы поиздеваться? Это просто травля! Спасибо, Лиза, за приглашение, но я… Я, пожалуй, пойду… Я не понимаю, в чем провинился. Да, я заинтересовался историей с портретом! Да, я действительно кое-что для себя выяснял в Ленинке. Да, не хотел светиться. Ну и что? Что такого? Скажите мне на милость! В конце концов это мое личное дело, я журналист, ну, назвал чужое имя, но это же не преступление, – Леонид говорил быстро, нервно, почти срываясь на крик.
– Валерий Петрович, в самом деле, что в его поступке плохого? Правда, я тоже не понимаю, почему из этого надо было делать тайну? – попыталась вступиться за Леньку Лиза.
– Не стоит нервничать. Вы не дали мне договорить, – возразил майор.
– Достаточно, я больше не желаю слушать и ухожу. Тоже мне, нашли козла отпущения! – Лицо Леонида покрылось пятнами.
– Хватит, – вскочив со стула, гаркнул на него майор. От неожиданности все вздрогнули. – Хватит, Леня, разыгрывать спектакль. Ты так упорно искал письмо, потому что без него не сможешь доказать авторство Брюллова, значит, не сможешь и продать картину. То есть продать ты ее, конечно, можешь, но за копейки, а тут на кону – огромные деньги.
В комнате повисла тишина.
Ленька приложил руки к вискам и посмотрел на Лизу, на лице которой отобразилась мука:
– Валерий Петрович, что вы такое ужасное говорите?
– Да, действительно, не мог же он сам себе голову пробить? – подала голос Сима.
– Спасибо, Серафима. Теперь вы все слышали? Он обвиняет меня в воровстве! Ничего другого от нашей милиции я и не ждал. Только придется вам, майор, напомнить, что именно я пострадал при ограблении и пролежал неделю в больнице с пробитой головой!
– Да, пострадал и в больнице лежал – но все это было частью твоего плана. Ведь пострадавшего никто не обвинит в краже. Ты с самого начала знал, что накануне в пятницу Серафима, простите, забыл ваше отчество, уедет в Москву и хозяйка останется на даче одна, а кроме нее, никого тут нет. Ты даже мог предположить, что с ключами она побежит именно к тебе. Ты знал и то, что Павел Берсеньев помогает ей с продажей картины и договаривается об экспертизе. Значит, со дня на день портрет увезут из Валентиновки, и где он будет находиться после, непонятно… Времени не оставалось, и надо было действовать… – на минуту Торопко остановился. – Маленький вопрос, почему вы дали Антонине Николаевне какой-то другой телефон? Не тот, официальный, так сказать, который даете всем остальным? – ни с того ни с сего спросил майор, снова обратившись к Леониду на «вы».
– Невзирая на то, что мне неприятно с вами разговаривать, майор, я все-таки отвечу. Возможно, у вас в милиции все обходятся одним мобильным телефоном и приобретение второго номера строго наказуемо. Но в других сферах второй мобильный просто дополнительное удобство. Вам понятно? Я не вижу в этом ничего противоестественного и второй телефон использую в рабочих целях уже не первый год. Для личных звонков – один, для служебных, соответственно, другой.
– Для служебных, – эхом отозвалась Стрельникова.
– Ну что ж, прекрасно, – довольно потирая руки, произнес майор и как-то хитро улыбнулся.
– Прекрасно… Елизавета Дмитриевна, вы помните, что утром в день кражи вам позвонил кто-то из соседей и сообщил о протечке, будто вы залили квартиру на нижнем этаже?
– Разумеется, помню. С этого все и началось. Мне позвонили – я поехала в Москву.
– А теперь скажите, знаете ли вы, чей это телефон? – Майор достал из кармана листок и продиктовал номер, который ни о чем Лизе не говорил, и она покачала головой. Все в ожидании смотрели на Торопко.
– Я знаю, – заговорила Стрельникова, – это телефон Алексея, для служебных целей, как он сейчас объяснил.
– То есть, вы хотите сказать, Леонида?
– Да, – уверенно подтвердила она.
– Прекрасно… А теперь, внимание, – именно с этого номера в день кражи был сделан тот роковой звонок Лизе, который тоже был частью довольно хитроумного плана.
– Ленька… – вырвалось у Лизы, во все глаза смотревшей на него.
– Ох! – единодушно пронеслось по комнате.
– С него все началось, как вы, Лиза, сами сказали. В то утро, не теряя времени, вы уезжаете в Москву, оставляя ключи от дачи Леониду, с просьбой присмотреть за домом и покормить кошку. Леонид отлично знает, что вернетесь вы не скоро. У него достаточно времени, чтобы взять и вынести картину из дома и спрятать ее, а затем разыграть мизансцену с нападением… Надо было только позвонить, изменив голос. Вы спланировали это и организовали. Так, Леня?
– Нет, не так, все не так, – вскричал Леонид, он задыхался и хватал ртом воздух, – это был не я, не я звонил! Это он…
От волнения лицо его пошло пятнами, губы дрожали, на верхней губе выступили капельки пота.
– Кто он? Вы не волнуйтесь, – как-то миролюбиво спросил майор, – мне, например, с самого начала было ясно, что вам помогали.
– Помогали? – голос Леонида сорвался на фальцет. – Тварь, какая тварь, по-мо-га-ли… тварь… Да он сам все и придумал! Это он звонил. Я не мог, мой голос узнали бы… Я думал, он из автомата… а потом он этот телефон мне дал, идиот, скопидом хохляцкий, денег пожалел…
– Так кто это – он? – снова раздался вкрадчивый голос Валерия Петровича.
– Виктор, если не ошибаюсь? – вмешался в разговор Павел, теперь вcпомнивший во всех деталях их короткую встречу в коридоре ЦДХ с Мирой и синюю «Тойоту» у дома Леонида, когда он ждал Лизу.
– Ты знал? – резко обернулся к нему Леонид.
– Догадался.
– Это он тебя приложил? В смысле ударил?
Ленька кивнул.
– И как вы не побоялись, так ведь и убить можно, – подал голос кто-то из присутствующих.
– А ему-то что? Голова у меня, а картина у него! – выкрикнул Ленька.
– Так портрет в самом деле находится у Виктора?
– Да.
– В Москве?
– В Киеве.
– Ленька. Мне кажется, я сплю и у меня – бред, – хриплым голосом заговорила Лиза.
– Вот только не надо, – перебил ее Леонид с недовольной гримасой, – пожалуйста, Лиза, не надо меня стыдить. Ты ничего никогда обо мне не знала, не понимала и не хотела понимать. Разве ты представляешь, что такое одиночество, когда всем на тебя наплевать! Что ты вообще можешь мне сказать! Тебе всегда и во всем везло, тебя все любили и баловали, родители, муж, ребенок, какое тебе дело до меня… ты только снисходила… когда хотела. А мне не нужно ни твоего снисхождения, ни жалости твоей тоже! Меня от нее тошнит! А с этой проклятой картиной? Ведь у бабки моей дома тоже висит одна работа, купленная у Шуловской. Бывает же так, и тут не повезло. Не то, дура, купила. – Он почти перешел на крик, а потом вдруг остановился и, запрокинув голову, начал смеяться. Громко и зло.
