Елена Арсеньева - Портрет королевского палача
Я даже не подозревал о случившемся, пока мне не доложил об этом назойливый Огюст, мой камердинер. Это добрый, хотя и недалекий малый принадлежит к тем поколениям (увы, ныне вымершим!) верных слуг, которые считали для себя великим счастьем отдать жизнь для своего господина. Между прочим, предок Огюста в годы революционного террора разделил участь одного из графов Буагеллан, то есть моего предка, и взошел вместе с ним на гильотину, но не покинул его! Огюст восхищен тем, что служит нашему семейству по-прежнему, что мы теперь носим титул Сан-Фаржо, что он живет в самом настоящем замке, – а потому с великой печалью относится к моим планам продажи сего достопочтенного вороньего гнезда. Он то и дело причитает по поводу его ухудшающегося состояния, однако нынче утром разбудил меня воплем, который сделал бы честь профессиональной плакальщице в Городе Мертвых Древнего Египта. И чтобы спасти свои уши и нервы, я принужден был выбраться из кровати, завернуться в халат, который уже держал наготове Огюст, предварительно выбив из него облачко моли и пыли, – и потащиться во второй этаж. Огюст разразился горестными восклицаниями, вздымая руки и только что не царапая себе лицо на манер все той же плакальщицы, а я вдруг увидел, что в проломанном бюро что-то желтеет.
Разумеется – не стыжусь в этом признаться, ибо это вполне естественно! – моя первая мысль была о кладе. Сердце мое затрепетало… а тот, у кого оно не затрепетало бы в обстоятельствах, подобных моим, пусть сам бросит в меня камень! – но в следующее мгновение я понял, что это не груда золота или хотя бы пачки ассигнаций времен Империи или Реставрации[14]. Это нечто вроде книги.
Надобно сказать, что к чтению книг я не особенно расположен. Думаю, что прочел их не более десятка. Это Священное Писание, записки маркиза де Сада, томики Верлена и господина Эдгара По, ну и еще несколько книжонок, прочитанных скорее случайно и ради скуки, нежели целенаправленно и с какой-то серьезной целью. Мне захотелось махнуть рукой и предоставить бюро и книгу их собственной судьбе. Однако нечто, какое-то наитие – быть может, воля Провидения! – не позволили мне отойти. Наконец, подтянув рукав халата и брезгливо поморщившись, я сунул пальцы внутрь бюро, чтобы вытащить книгу.
Не тут-то было: щель оказалась слишком мала. Однако мое любопытство уже слишком разгорелось, поэтому я приказал Огюсту принести какой-нибудь нож, или топорик, или, быть может, один из мечей трехсотлетней давности, которые развешаны в пиршественной зале по стенам, – чтобы разломать крышку окончательно и достать книгу.
Огюст… право, даже лучшие из слуг иной раз позволяют себе невыносимые вольности! – сделал вид, будто ничего не слышит. Он стал на колени перед бюро и попытался выдвинуть разбухший от сырости верхний ящик. Удалось ему это далеко не сразу, однако ящик оказался пуст.
Это меня, вообще говоря, не удивило: не сомневаюсь, что мой отец в свое время перевернул их все вверх дном, ибо он был обуреваем той же призрачной надеждою отыскать клад, какой обуреваем и я. Однако я сам видел ту книгу в желтоватом переплете, которая лежала прямо под крышкой бюро! Значит, это был тайник. Но как же его открыть?..
Мне не хочется тратить время на описание тех воистину титанических усилий, которые пришлось потратить нам, чтобы поднять-таки крышку, и вот наконец я жадно схватил в руки находку, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении не книгой, а тетрадью в плотном переплете, обтянутом желтым шелком. Наверное, некогда он сиял мягким золотистым блеском, однако теперь это всего лишь линялая, выцветшая тряпка, на которой лишь кое-где можно различить вытканные королевские лилии.
Приятно хотя бы то, что эта тетрадь, без всякого сомнения, принадлежала человеку благородного происхождения! А впрочем, наш замок, по счастью (или по несчастью?), еще не побывал в руках представителей третьего сословия!
Наши дни, Мулян-он-Тоннеруа, Бургундия. Валентина МакароваЯ лежу, сжавшись в комок, скорчившись в тепле обнимающей меня руки. На улице жара, а меня бьет дрожь. И совсем не от того, что каменные древние стены дома надежно хранят прохладу. Я никак не могу успокоиться после того, что здесь только что происходило, в этой комнате, на этом антикварном диване. Надеюсь, мы его не сломали. Потому что он, бедолага, уж та-ак поскрипывал и постанывал… Впрочем, Максвелла это не остановило. И слава богу.
Другая рука Максвелла закинута под голову, и я осторожно вожу пальцем по его груди, по подмышке, путаясь в колечках влажных волос.
– Что ты там пишешь? – сонно бормочет он мне в ухо. – Письмо мне?
– Что-то вроде.
Это не письмо. Это схематичное изображение логической цепочки событий, которые привели меня на этот диван, в объятия этого человека.
Если бы я не спасла ворону… Если бы птичий бог не начал мне ворожить и не подкинул те пятьдесят евро… Если бы…
Он перехватывает мою руку, подносит к губам, целует.
– Погоди, не заводи меня снова. Давай хоть минутку передохнем.
– Я и не завожу тебя, – совершенно искренне удивляюсь я. – У меня и в мыслях не было!
– Мысли тут совершенно ни при чем. Когда ты вот так меня трогаешь, я просто сатанею! У меня подмышки страшно чувствительные, ты разве еще не поняла?
– Это потому, что у тебя там волосики растут, – серьезно объясняю я. – А если бы ты брил подмышки, как сейчас рекламируют, такой чувствительности не было бы.
– Безволосые подмышки у мужчин – все равно что волосатые ноги у женщин. Противоестественно и некрасиво, – заявляет Максвелл и проводит по моей голени – к счастью, подвергнутой своевременной эпиляции.
– Да уж, ноги у тебя… – вздыхает он. – Сказочные ноги! Все остальное тоже какое надо, но я прежде всего обратил внимание на ножки. Ты шла в таких обтягивающих бриджиках… Я тебя жутко захотел – сразу, с первого мгновения! Еще даже лица твоего не видел, а тебя уже хотел.
– Ну да, и поэтому щипал за попку бедную Лору, – сварливо бормочу я.
– Ну не мог же я тебя ущипнуть, верно? – миролюбиво говорит Максвелл. – Щипать за попку незнакомую женщину, и где – на антикварном аукционе! Нет, даже я на это не способен.
– Способен, способен, – шепчу я. – Ты на все способен. Ты вообще редкостный талант!
– Да и ты тоже хороша. – Максвелл целует меня в волосы. – И если бы ты знала, до чего мне жаль этих двух дней, которые мы попусту потеряли!
– Каких двух дней?
– Двух дней и двух ночей. Если бы ты не удрала из Парижа, все это могло бы произойти еще два дня назад, – говорит Максвелл. – Я не сомневался, что оттуда, с улицы Монтергей, Николь с малышкой пойдут в одну сторону, а мы с тобой – в другую. Но ты сбежала… Между прочим, я так и не знаю, почему.
В горле у меня становится сухо.
Я забыла. Я совершенно забыла, как и почему оказалась в Муляне. Я скрывалась от Максвелла – и оказалась с ним в постели. Вернее, я скрывалась от того человека…
Но, может быть, это была случайная встреча?! Может быть, они просто так сидели за одним столиком? Может быть, приятель, с которым должен был встретиться Максвелл, – это кто-то другой?!
Мне так хочется верить в это. Мне до смерти нужно в это верить!
Но все-таки я должна спросить. Я должна знать точно.
– Помнишь, ты говорил, что должен был встретиться на Монтегрей с каким-то человеком? Ты встретился с ним? – Мое горло с трудом выталкивает слова.
– Да.
Да!..
– А ты знаешь, кто он?
– Разумеется. Это террорист с Кавказа, – с непоколебимым спокойствием заявляет Максвелл. – Насколько мне известно, его усиленно ищут в России. Жильбер говорил, он то ли взорвал что-то, то ли собирался взорвать… Нет, ты не подумай, что я придерживаюсь экстремистских взглядов, я встречался с ним исключительно по просьбе Жильбера. Кстати! Помнишь, я упоминал человека, который был побратимом Жана-Ги Сиза и Жильбера? Так вот, это он и есть. Эти парни познакомились в лагере по обучению террористов. Ты же знаешь, что некоторое время назад на территории Франции было несколько таких лагерей. Тогда мы все со страшной силой поддерживали ваших кавказцев, газета «Монд» надрывалась до хрипоты! Теперь это уже не модно. Французы поняли, что русские имеют полное право наводить порядок в своей стране любыми средствами! Однако корсиканцы и ваши кавказцы – птички из одного гнезда. При том при всем такие люди, как ни странно, способны на крепкую дружбу, вот возьми хоть Жильбера и этого парня – его зовут Иса. Между прочим, это Иса познакомился у меня в мастерской с Лорой, он и есть отец Филиппа! Но умоляю тебя, не приписывай ему то, чего он явно не мог совершить. Он определенно не убивал Лору, потому что находился все это время в Париже. Да и зачем ему это? Она совершенно не в курсе его занятий…
Сейчас мне нет никакого дела до Лоры.
– Послушай, неужели ты убежала потому, что испугалась Ису? – смеется Максвелл. – У тебя что, какие-то счеты с террористами?
