Наталия Ломовская - Игла цыганки
Это было обидно потому, что Шустов с Нинулей прямо из Лучегорска махнули в Москву, заскочили только по дороге к Нинулиным родителям, успокоить их и представить им Альберта. Они уже приезжали в гости к Дубову и выглядели такими счастливыми, что тот мог лишь сопеть и отворачиваться.
Это было обидно потому, что за три месяца Дубов успел выдержать два Оленькиных набега. В первый раз она, торжествуя, забирала вещи, кошку Титьку и пела невнимательному бывшему про чудесную жизнь, которую начинает в стране Египте с новеньким египетским мужем. А второй раз Оленька явилась через месяц, жалкая, виноватая и потрепанная, покаянно объяснила, что египетский муж был ошибкой, и их расставание с Дубовым тоже ошибка, и что надо немедленно все наладить! Он ее жалел, но что-либо налаживать наотрез отказался. Вот какие бури бушевали над его головой, а Лиля по-прежнему не ехала!
И, наконец, это было обидно потому, что за те две недели, что они с Лилей и Егорушкой прожили вместе в Верхневолжске, между ними все было уговорено, точки над всеми знаками расставлены. Дубов очень подружился с Егором. Эта парочка демонстрировала Лиле полное душевное единение, оба были без ума от машин и непрестанно играли в футбол, причем на равных. Так как у Егорушки улучшилась координация движений, а Дубов от спокойной жизни отъелся и отяжелел.
Это было обидно потому, что Дубов, неожиданно для себя самого, растрепал всем – и маме, и на работе! – что скоро женится. Ему уже и мальчишник устроили, голова потом два дня трещала, а невеста так и не приехала.
Дубов все обижался и обижался, звонил Лиле и требовал ответа – не разлюбила ли она его? Она отвечала, что нет, не разлюбила, просто вот столько дел перед отъездом образовалось, а как только разгребет она дела, так сразу приедет!
Дубов, наконец, бросил обижаться и подумал головой. Это помогло. Да нет у Лильки никаких дел! Она просто боится! Боится менять свою жизнь, везти пацана на новое место, быть может, и его, Дубова, боится тоже. Ну а он-то, не мужик, что ли? Он принимает решение – ей остается только покориться!
Дубов позвонил и сказал, что приедет. Завтра утром. Она заахала, спросила, что приготовить, и Егорушка звонко кричал в трубку:
– Гриша! Гриша! Приезжай!
От этого у Дубова терпение лопнуло, и он сказал, что ничего готовить не надо. Он сел за руль и мчался почти без отдыха до самого Верхневолжска. Потный, с воспаленными глазами, Дубов ворвался к Лиле, когда уже стемнело. Слопал сковороду котлет, запил кувшином кваса и упал спать. Сказал только:
– Завтра побудка в шесть утра. Ты не спи, собирайся. Помогать не буду, извини, а то завтра влепимся куда-нибудь. Много вещей не бери, я... мы все купим в Москве, поняла?
– Такая спешка... – начала Лиля, но Дубов мстительно захрапел, и она отступилась.
Политика кнута и пряника возымела результат – они и в самом деле выехали, правда, не в шесть, а в восемь. Их проводила Софья Марковна, помахав платочком с крыльца.
– Это что, твоя машина? – поразилась Лиля.
– А что? Хорошая машина. Кочки рви, равняй бугры.
– Это танк какой-то!
– Если тебе не нравится, я немедленно куплю другую, – пригрозил Дубов.
Наконец отправились, заскользила под колесами аспидная лента асфальта. Весело ехать знакомой дорогой, когда рядом любимая семья, а на душе светло! Егорушка тоже радовался, пел, как скворец. А вот Лиля сдала. И половины дороги не проехали, как она начала нежно зеленеть и, наконец, попросила остановиться. Бедняжку здорово укачало.
– Как же это? – ласково пытал ее Дубов, когда она вернулась из пыльных придорожных кустиков и принялась пить минеральную воду. – Тебя даже в самолете не укачивало, а тут...
– Бывает, – вздыхала Лиля, утирая пот с бледного чела. – Пожалуй, можем ехать дальше. Только я прилягу, ладно?
Егора пришлось перевести на переднее сиденье, Лиля уютно устроилась сзади. Мужчины болтали, а она подавала слабые реплики. Егор расспрашивал Дубова, будет ли у него в Москве своя комната.
– А игрушки там будут?
– Конечно, о чем речь!
– А то мамуля мало машинок разрешила взять.
– Это не беда. Купим, какие захочешь.
– Егор! – укоряюще вскрикивала Лиля.
– Спи, мамуля. У нас с Егором мужской разговор. Да, железную дорогу я уже купил. Сам поиграл даже немножко. Вещь! Гудит – заслушаешься!
– Она электрическая?
– Электрическая, конечно.
– Со шлагбаумом?
– И с семафорами.
– А почему?
Вопрос поставил Дубова в тупик. В самом деле, почему?
– На железной дороге всегда бывают семафоры. Они, видишь ли...
– Нет. Почему ты мне купил железную дорогу?
– Не знаю, – растерялся Дубов.
– Потому что ты мой папа! – торжествующе объявил Егорушка – единственно возможный, единственно верный ответ.
– Егор! – слабо пискнула Лиля.
– Ты, Егор, молоток. Конечно, потому что я – твой папа. И никаких гвоздей.
Дубов по-прежнему смотрел на дорогу, только в глазах слегка затуманилось. Мало спал, что ли? Он поморгал, и все прошло.
Приехали заполночь, на этот раз не получилось без остановок. Жена, ребенок, сами понимаете. Им и перекусить хочется, и ножки размять. На подъездах к поселку полил дождь, пару раз громыхнуло.
– Хорошая примета, – улыбнулась Лиля, а Дубову было не по себе. Он хоть и храбрился, но все не мог забыть, как говорила она про богатых людей и их жен, которые должны, мол, соответствовать. А что, ежели сейчас взбрыкнет? Но она пока молчала. Только в гостиной, где горел камин и стол был накрыт на троих, присвистнула, как мальчишка.
– Это что же, ты здесь живешь?
– Да, – повинился Дубов.
– А говорил, не олигарх!
Так и есть, вспомнила! У Дубова неприятно похолодело в животе, но он виду не подал и сказал самым залихватским тоном:
– Какой там олигарх! Они по Англиям да Франциям живут, а каких и посадили уже вовсе. Я же работаю, света белого не вижу...
– У тебя своя фирма?
Далась ей эта фирма!
– Не-ет. У меня нет фирмы. Только заводик. Ма-аленький.
И он показал на пальцах – какой маленький.
– Вот даже как? И что там делают?
– Автомобильчики, – понурился Дубов, но тут Егор его выручил, закричал, что хочет есть!
Они поужинали вполне мирно – только Лиля раз спросила, кто готовил еду и накрывал на стол, и Дубов, потупившись, выдал присутствие Тарасовны.
– И где она? Ты ее в чулан запер, чтобы я не заметила?
– Ну что ты, Лиль... Она просто рано ложится, деревенская привычка. Ты завтра с ней познакомишься.
А потом наевшийся Егорка примерился заснуть прямо за столом, и его пришлось тащить в комнату. Лиля раздевала сына, ловко поворачивая тяжелое теплое тельце, а Дубов деловито застилал постель. Однако уложенный в кровать, мальчишка немедленно проснулся, сказал, что ему нравятся и обои со старинными машинками, и картинки, и потолок в звездах, но где же железная дорога? Нельзя ли ее сейчас запустить?
Но запуск железной дороги строгая мать запретила. Тогда Егор обхватил Дубова за шею и начал что-то шептать ему на ухо, а тот смотрел на Лилю смеющимися глазами, пока она сама не улыбнулась.
Они вышли, тихонько прикрыв дверь, и вернулись в гостиную. Тут Лиля с такой угрожающей гримасой пошла на Дубова, что тот понял – сейчас его будут бить. Действительно, он получил чувствительный удар кулачком в екнувший живот, но потом Лиля поцеловала Дубова, куда достала – в подбородок, – и сказала:
– Гришка, я тебя люблю.
И он сгреб ее в охапку. Но тут Лиля спросила:
– Слушай, а что тебе Егор сейчас шептал?
– Это секрет.
– Гриша!
– Ну ладно, ладно. Он сказал, что уже почти вырос, игрушки ему не понадобятся. Зато скоро родится маленький братик, и тогда машинки не нужно будет покупать, и железная дорога тоже уже есть... С семафорами!
Примечания
1
Надпись в гробнице жреца Петосириса, около 300 г. до н.э. в Маллави. (Пер. В. Потаповой.)
2
Песнь музыкантов из гробницы в Медамуде вблизи Фив (XV в. до н.э.). (Пер. В. Потаповой.)
