Инна Бачинская - Стеклянные куклы
…Федор поднялся на крыльцо, вошел в дом за хозяйкой. Болик сунулся было следом, но женщина строго сказала:
– Нельзя!
В большой комнате был накрыт стол – полупустые блюда и салатницы, грязные тарелки, бокалы и стаканы; запах еды. Поминки. Печальный беспорядок, когда все уже разошлись. Гости разошлись, а родные остались, измученные, уставшие, отупевшие от горя…
– Все уже ушли, – повторила она. – Лена, соседка, торопилась, пообещала, что придет потом, поможет, а я сказала, не нужно, я сама. Она тоже тетина ученица, и ее дочка и сын. Тетя всех посадовских учила. Хорошо, что вы пришли. Знаете, мне сейчас нужно что-то делать, чтобы отвлечься…
Она вздохнула. Федору показалось, что она сейчас заплачет.
– Я помогу, – сказал он поспешно. – С детства люблю мыть посуду, хлебом не корми, дай что-нибудь вымыть!
Она улыбнулась:
– Правда? Если вы не спешите…
– Как вас зовут?
– Оля. Слава Мироновна моя тетя. – Помолчав, добавила: – У нее был рак.
– Я Федор. Федор Алексеев. Давайте я буду относить на кухню, а вы мойте. Так быстрее. Или наоборот.
– Неудобно, – смутилась она. – Вы лучше присядьте и расскажите… Вы когда у тети учились?
Оля была совсем молоденькой, лет двадцать, не старше, с миловидным бледным растерянным личиком и светлорусыми волосами. Федор только сейчас рассмотрел ее как следует. Девушка не смотрела Федору в глаза, и было видно, как ей не по себе.
– Олечка, я люблю убирать со стола, – сказал он. – Мы уберем, а потом вы угостите меня чаем и мы помянем Славу Мироновну, хорошо?
Она кивнула.
– Показывайте дорогу!
– Сюда! – Она пошла из комнаты.
Федор, захватив в каждую руку по блюду, последовал за ней.
– Где похоронили Славу Мироновну? – спросил он, передавая ей посуду.
– На нашем кладбище, как войти, направо по дорожке. Вся школа была, бывшие ученики. Ее все любили. Если хотите, я потом покажу.
– Обязательно. Вы сказали, вы ее племянница?
– Да, моя мама и тетя Слава сестры.
– Олечка, а ваша мама тоже живет в Посадовке?
– Мама умерла почти год назад, несчастный случай, взорвался газовый баллон. Мы жили в другом городе. Тетя Слава приехала и забрала меня, сказала, что тебе одной оставаться, поехали ко мне, приезжай и живи. Мы раздали все вещи… Я плохо помню, я заболела. Тетя жила одна, детей не было, муж умер, давно уже. Я и поехала.
Федор вернулся на кухню с новой порцией грязной посуды.
– Мне нравится Посадовка, – сообщил он, передавая ей посуду. – Правда, на работу ездить далеко.
– Я работаю здесь, в Посадовке, секретарем у нас в жэке. Думаю поступать в пединститут, я люблю детей… Я иногда думаю, что в другой жизни у меня было много детей. И тетя Слава одобряла. Только боялась за меня, говорила, не торопись…
– Боялась?
– После смерти мамы я долго болела, уже здесь, страшные головные боли, а диагноз поставить не могли. Теперь все почти прошло, но иногда… – Она запнулась.
Федор не сводил с нее внимательного взгляда.
– Иногда в голове все путается, и еще всякие сны снятся, а потом ничего не помню. Просыпаюсь, как будто что-то душит. Тетя Слава говорила, это от потрясения, это пройдет. Она меня любила. И я ее. Я не знаю, как я теперь без нее… – Она все-таки заплакала.
– Олеся, не плачьте, – сказал Федор. – Все будет хорошо.
– Олеся? – Она смотрела на него испуганными заплаканными глазами. – Меня так называли в детстве, кажется… давно.
– А где вы раньше жили?
– В другом городе… – Она потерла лоб. – Мы с мамой там жили… Большой город. Тетя рассказывала…
– Вы лежали в больнице?
– Тетя Слава говорила, что лежала, в том городе. Я не помню… Я не знаю, как я теперь буду одна. Хорошо, что зима прошла, скоро все зацветет и дни длиннее. Я так люблю весну! Тетя Слава говорила, в Посадовке много сирени, пахнет, аж голова кругом, только я не помню. Мама умерла в мае, и мы сразу приехали… – Девушка задумалась. – Только я не очень помню, все путается в голове. У нас много альбомов с фотографиями, тетя Слава рассказывала мне про бабушку и дедушку… Я их совсем не помню. Про маму, когда она была маленькая. Она говорила, я похожа на маму. Знаете, тетя Слава знала, что очень больна, она боялась за меня, что я останусь одна… Все время напоминала, что мои документы: паспорт, свидетельство о рождении, дарственная на дом – в серванте, в верхнем ящичке. Говорила, ты молодец, Олечка, ты сильная, ты справишься, только не бойся ничего. Помни, ты не одна. И как молитву повторяла: все будет хорошо! И меня заставляла… – Девушка улыбнулась сквозь слезы. – Я теперь как проснусь утром, так и повторяю: все будет хорошо! Все будет хорошо! Знаете, помогает, честное слово! Как будто она на меня смотрит. Мы много разговаривали, тетя вспоминала про свое детство, про учеников, всякие смешные случаи. А еще говорила, что меня ей бог послал… – Она судорожно вздохнула. Не то вздохнула, не то всхлипнула…
Федор рассматривал ее детское лицо, беспокойные руки, которые, казалось, разглаживали невидимую морщинку на фартуке; она говорила неуверенно и сбивчиво.
– Тетя Слава говорила, не надо бояться, – повторила она. – Никогда не нужно бояться.
– Кого же вы боитесь, Олеся? – спросил Федор. – Или чего?
– Никого… – Она как будто удивилась. – Не знаю. Никого не боюсь, просто иногда… – Она потерла лоб, – все путается. Но это пройдет, тетя Слава говорила, это ничего, пустяки.
…Федор видел, как ей не хочется, чтобы он уходил. Они пили чай с яблочным пирогом, она рассказывала про тетю Славу, про разбойника Болика – соседскую собаку, про соседку Лену, хозяйку Болика. Ее руки были так же беспокойны, и в глаза ему девушка не смотрела. Ему казалось, она боится замолчать, потому что тогда придется говорить ему, и она боится того, что может услышать. Федор видел, как она коротко взглядывает на него, словно спрашивает, кто ты? Зачем ты здесь? Что ты знаешь обо мне? Не говори ничего, я боюсь, я не хочу ничего знать. Пожалей меня…
Она не помнит или не хочет помнить о том, что случилось с ней, думал Федор, рассматривая ее с жалостью. Она не помнит, что была «стеклянной куколкой», не помнит маньяка, который держал ее взаперти, не помнит своей настоящей семьи. Включился инстинкт самосохранения, приказал забыть и отсечь. Стер память. Жаль, ему не удалось поговорить с этой женщиной, Славой Мироновной, и теперь о том, что произошло в мае прошлого года, они могут только догадываться. Как пересеклись дорожки старой одинокой учительницы и беглянки, вырвавшейся из рук убийцы?
Он представил себе, как она в розовом платье Золушки, испачканном чужой кровью, под действием наркотиков, выбирается из проклятого дома и бродит по лесу. Лицо ее исцарапано ветками, платье изорвано; она не помнит, что произошло, и не понимает, куда идет, но осознает, что останавливаться нельзя…
Старая учительница привела ее в свой дом. Что она могла подумать, увидев ее окровавленное платье? Только одно: девушка кого-то убила и не выдержала потрясения. Она никому ничего не сказала и выдала ее за свою погибшую племянницу. Она не могла не знать о страшной находке во дворе Устиновых – в Посадовке все про всех знают, – но почему-то промолчала о девушке. Боялась за нее? Боялась, что затаскают по экспертизам и допросам? Боялась, что снова останется одна? Думала ли она о семье этой девушки, понимала ли их горе? Возможно, она собиралась встретиться с ее родными… найти их и рассказать? Просто не успела? Или думала, что иногда лучше оставить все как есть?
Нет ответа, и уже не будет…
Глава 39
На круги своя…
…Солнечно вдруг,
Пасмурно вдруг,
Ветрено вдруг –
Жизни
Извечный круг.
Ли Цин-ЧжаоДоктор Лемберг, местное светило психиатрии, встретил Федора как родного.
– Федор, друг мой бесценный, какими судьбами? Вам нужна профессиональная помощь? – Он с удовольствием рассматривал Федора близорукими глазами за толстыми линзами массивных очков.
– Нет, Борис Маркович, помощь мне не нужна, мне нужен ваш опыт и профессиональный совет. История необычная…
– Опыт – это слово, которым люди называют свои ошибки, – заметил психиатр. – Я тебя слушаю, Федор.
Когда Федор закончил, он сказал:
– Невероятная история, вы правы. Я консультировал недавно некоего молодого человека, эта девушка одна из его жертв?
– Да, Борис Маркович, это его жертва.
– Насколько я понял, вы хотите, чтобы я сказал вам, что нужно делать?
– Хочу, Борис Маркович.
Психиатр задумался; сплел пальцы, замер, уставился в стол.
– Девушка из Посадовки, которая потеряла память… – сказал он словно про себя. – С кем она сейчас?
– Она жила у местной учительницы, та убедила девушку, что она ее племянница. Я думаю, ее сестра и настоящая племянница примерно одного с ней возраста погибли в результате несчастного случая в мае прошлого года, и она выдала Олю, она теперь Оля, за свою племянницу. И «легализовала» ее документами той девушки.
