Анна и Сергей Литвиновы - Три последних дня
«Фу, да прекрати ты себя накручивать. Сейчас февраль – сезон карнавалов. В ближайшей деревне какую-нибудь негритянскую масленицу, Марди Гра, отмечают».
Сразу стало легче. Но тут мама взвизгнула:
– Змея!
Таня, не размышляя, бросилась на подмогу, хотя пресмыкающихся боялась смертельно. Юлия Николаевна обхватила колени руками, сжалась в комочек, лицо – сплошная маска ужаса. Показывает дрожащей рукой на камушки у своих ног.
К счастью, луна выглянула из-за тучи, залила лес молочным, почти дневным светом.
– Где?! – Татьяна уже успела схватить булыжник. Напоенная адреналином, готова была вступить в схватку с любой ядовитой тварью.
– Здесь! – истерически выкрикнула Юлия Николаевна. И пальцем тыкает в совершенно чистую площадку.
Уже укусила, что ли, и уползла?
Дочь бросилась к матери, быстро осмотрела ее ноги – никаких следов от укуса.
– Но я видела ее. Точно видела! – упорствовала маман.
«Перенервничала. Вот и чудится…»
Таня обняла ее, произнесла как можно более буднично:
– Мамуль. Я читала: на Гваделупе нет змей. Их еще в конце девятнадцатого века не стало. На остров мангустов завезли, чтоб те крыс поели, а они заодно всех ползучих уничтожили.
Думала успокоить непринужденной беседой, но мама вдруг оттолкнула ее объятия. Выдохнула – почти с ненавистью:
– Ну, конечно! Ты всегда и обо всем все знаешь. Идеал!..
– Эй, мамуль… – Таня легонько встряхнула ее за плечи.
– У тебя на любой вопрос найдется ответ! Выгодный прежде всего тебе!
Да что с ней? Никогда прежде Юлия Николаевна не позволяла себе говорить с дочерью в подобном тоне. Обидеться? Однако Таня взглянула в мамино лицо – и сердце совсем растревожилось. Что-то происходит с родительницей. Глаза горят, рот кривится в ухмылке. И вид такой, будто не дочь любимая с ней рядом, а кровный враг.
– Я доверилась тебе! – горячо выдохнула Юлия Николаевна. – Пошла за тобой! Все тебе отдала: мысли свои, душу, всю жизнь!.. А ты! – Она горько вздохнула. – Предатель!
«Черт! – ахнула про себя Татьяна. – Она, что ли, меня за Мирослава своего принимает?»
И произнесла громко:
– Ма-ма! Пожалуйста, очнись! Здесь только мы. Мы с тобой. Вдвоем.
Но в ответ – лишь взрыв истерического хохота, смешавшегося с шумом волн и ветром. А дальше мать зашептала – горячо, жарко и совсем безумно:
Когда фиалка голубая,
И желтый дрок, и львиный зев,
И маргаритка полевая
Цветут, луга ковром одев,
Тогда насмешливо кукушки
Кричат мужьям с лесной опушки:
– Ку-ку! Ку-ку! Опасный звук!
Приводит он мужей в испуг…
«Кажется, Шекспир. Какая-то комедия. Не самая известная», – машинально отметила Татьяна.
Последовал демонический, будто со сцены, смех. А сразу за ним – испуганный выкрик:
– Мирослав! Я хочу знать! Что у тебя там? Нож?!
Таня почувствовала, как струйка холодного пота течет по спине, сердце наполняется ужасом.
Ситуация просто критическая: мало того, что они с мамой на далеком карибском острове. Без денег, без документов. Вне закона. Их преследуют. Еще мамуля чудить начала. Хотелось бы, конечно, надеяться, что нервное расстройство у нее временное, просто реакция на пережитый стресс. А если нет?
Таня яростно топнула ногой, отгоняя панику. Они живы – и это главное. А все прочие проблемы – решаемы.
Пробормотала сквозь зубы:
– Давай, мамочка, кончай свой цирк!
Схватила Юлию Николаевну за руку, без особого почтения потащила за собой. К счастью, та не сопротивлялась, покорно последовала за дочерью. Однако лицо ее оставалось отрешенным, а губы продолжали шептать, восклицать, обвинять.
…Ох, надолго Татьяне запомнится тот ночной путь по извилистой тропинке, под шум ветра и нескончаемое мамино бормотание. Слова девушка разбирала плохо, но, кажется, сознание Юлии Николаевны сейчас напоминало быструю фазу сна: калейдоскоп бессвязных образов и событий. Мама то журила ее, Таню, за школьную «тройку» по химии, то ругалась с каким-то чиновником из Минздрава. А то вдруг вскрикивала, вспоминая, видно, театральный спектакль: «Божественно!» Или к Мирославу своему обращалась: с мольбой или со словами любви. И про нож опять упоминала, спрашивала укоризненно: «Мирослав, скажи, зачем тебе оружие?!»
Таня заинтересовалась. Попробовала было задать наводящий вопрос, однако мама ее оборвала:
– Я разговариваю не с тобой!
«Счастье, хоть слушается. Шагает покорно».
Вскоре к посвисту ветра и рокоту моря стала все отчетливее примешиваться барабанная дробь, вдалеке, за редким леском, замерцали огни. Жилье! Как и предполагала Татьяна, деревушка. Свет электрических фонарей, неплохая асфальтированная дорога успокаивали. Похоже, каннибалов здесь нет. Но найдется ли врач для мамы? А главное – телефон, Интернет, любое средство связи?!
Таня ускорила шаг, мама тоже пошла веселее – и в такт шагам бормотание ее ускорилось, стало еще более экспрессивным.
Женщины вступили на окраину селенья. Цивилизация здесь причудливо мешалась с нищетой. Асфальтовая мостовая, а по сторонам – убогие, крытые пальмовыми листьями домишки. Из кустов им навстречу шарахнулась тощая перепуганная курица. В некоторых оконцах горел свет, мерцали телевизоры. В иных – загадочно горели свечи. Там электричество, что ли, за неуплату отключили?
И как было угадать, в какой из домов обратиться за помощью? Редкие люди, что мелькали во дворах, исключительно афроамериканцы. Все, ввиду карнавала, нетрезвые. Говор, на котором общались местные, Таня не понимала. Разбирала лишь отдельные слова… Вспомнила: в Гваделупе самый распространенный язык – креольский, его она, естественно, не знала.
Нет уж, «рабочую окраину» лучше миновать. Добраться до центра деревни, наверно, будет надежнее.
Таня, по-прежнему волоча за собой Юлию Николаевну, заспешила мимо хижин прочь. С одного из дворов (там пировала пожилая компания) их заметили, приветственно замахали, что-то закричали – голоса звучали дружелюбно. «Пожилые матроны, деды – наверно, тут безопасно. Может, зайти?»
Девушка приблизилась было к невысокому заборчику и вскрикнула от неожиданности: ей на голову обрушилась ледяная вода, из окна мансарды донесся заразительный смех. Мальчишка – не старше десяти лет – триумфально застучал о подоконник пустым ведром, пирующая во дворе компания заулюлюкала.
– Fuck! – яростно выдохнула Татьяна.
Ритуал, видимо, относящийся к карнавалу, совсем не пришелся ей по душе.
А Юлия Николаевна будто не заметила ничего, бормочет себе под нос:
– С книжечкой, у окна, океан шумит, да… Мирослав специально мне еще одну розетку провел, рядом… – Перевела взгляд на Таню, произнесла укоризненно: – Как ты выглядишь! Хоть бы причесалась! И платье все мокрое!..
М-да, маме явно требуется помощь. Чем быстрее, тем лучше.
Тут на столбе, будто по заказу, Таня увидала табличку: «Le cabinet de médecin Dr. Martin»[19]. И стрелочка указывала – все туда же, в направлении центра.
Отбросила со лба прядь мокрых волос, на ходу попыталась отжать подол платья. Снова схватила за руку Юлию Николаевну, поволокла за собой. Деревенька невелика, центр, кажется, совсем близко.
Однако чем дальше шли, тем чаще путь преграждали ряженые. Кто в костюме туземца – набедренная повязка, лицо разрисовано, в волосах цветные перья. Иные – в резиновых масках, изображавших обезьяньи лица. На двух белых женщин они смотрели с интересом. Останавливались, кричали им что-то, пытались схватить за руки, но агрессии не проявляли. Гордые, почти французы: не хотите, мол, с нами чудить – и не надо.
Таня напряженно вглядывалась в надписи на дверях домов: где же этот доктор Мартин? Она очень надеялась, что тот, несмотря на карнавал, согласится принять маму.
Но тут дорогу им преградили четверо. Все – чернокожие, крепкие, молодые. В отличие от ряженых, одеты буднично: футболки, брюки. Еще деталь, почти родная, московская: у каждого из быков на шее – по золотой цепи. Заговорили они на знакомом английском:
– Привет, девчонки!
– Привет. – Татьяна постаралась ответить максимально вежливо. – Я ищу офис доктора Мартина. Вы не подскажете, где он?
– Доктор тебе нужен, да? – глумливо улыбнулся один из парней.
Остальные заржали.
А самый высокий – похоже, главарь – по-хозяйски хлопнул ее по плечу. Заявил:
– Милая, да я сам здесь доктор! Лучший врач на всю деревню!
Со значением добавил:
– Очень, очень опытный…
– Эй, полегче! – Таня попыталась сбросить его руку со своего тела, но только раззадорила. Афроамериканец сжал ее в потных объятиях. (А мама с безучастным лицом продолжает бормотать, и на нее негритосы внимания вовсе не обращают.)
– Бе-рем! Бе-рем! – начали скандировать остальные трое.
Таня забилась, заорала что было мочи:
– Help!!!
Но ряженые, заполонившие улицу, равнодушно текли мимо. Лишь две пожилые чернокожие дамы (несмотря на позднее время, обе под зонтиками) опасливо посмотрели на мизансцену и ускорили шаг.
