Анна Малышева - Саломея
– Войдете?
Та поторопилась принять приглашение. Ей не терпелось подняться в квартиру, взглянуть на Киру и отозвать в сторонку Михаила, чтобы вручить ему ключ, но пришлось задержаться на минуту у столика вахтерши. Татьяна Семеновна показала ей свое несложное хозяйство – электрический чайник, телефон и диванчик, застеленный пледом, с брошенной в изголовье подушкой. Женщина пояснила:
– Пока буду работать с семи утра до полуночи, а уж ночью, извините, я тут ни за что не останусь. Страшно! Получилось у меня полторы ставки, конечно, трудновато будет, но это до тех пор, пока не найдут сменщицу. А может, сюда перейдет Юля, ночная вахтерша из первого подъезда. У нее с Анастасией Петровной вышла ссора, возненавидели друг друга из-за какой-то ерунды. Опоздал кто-то из них, что ли, а другая не могла вахту бросить, и какие-то там у нее планы рухнули… Словом, у меня надежда на Юлю…
Елена с трудом избавилась от словоохотливой собеседницы и, заходя в лифт, отчего-то подумала, что теперь будет легче легкого попадать в этот подъезд. «Хотя мне это совершенно незачем! Ни в этот, ни в тот… И если рассудить, пора бросить и забыть это дело, пока вся моя жизнь не рухнула окончательно! И так уж – ни мужа, ни работы…» Но в глубине души она знала, что ничего так просто не бросит, странным образом втянувшись в череду чужих несчастий и страстей, сделавшихся для нее почти своими.
Дверь профессорской квартиры на девятом этаже была открыта настежь, на площадке теснился добрый десяток гостей, вышедших покурить. Елена окинула их быстрым взглядом, получив в ответ несколько таких же оценивающих «сигналов», и неуверенно переступила порог квартиры.
Она сразу заметила, что множество книжных полок опустело. Почти треть книг исчезла из прихожей, и их отсутствие резало глаз, поселяя в сердце тревожное чувство, какое бывает при виде разграбленного жилища. Пустые полки зияли открытыми ранами, красноречиво свидетельствуя о том, что настали новые времена, и у книжных стеллажей появился другой хозяин.
Елена осторожно подошла к дверям столовой, откуда доносился звон посуды и приглушенный гул множества голосов. Створки дверей были чуть прикрыты, но в широкую щель она отлично видела несколько составленных в длину столов, тесно окруженных людьми, многочисленные разноцветные настойки, графины с водкой и закуски, блюда с румяными пирожками и миски с поминальной кутьей. Елена разглядела во главе стола Наталью Павловну, прямую, как палка, одетую в черное бархатное платье, отчего-то сидевшее на ней мешком, будто с чужого плеча. Киры рядом с ней видно не было, и вскоре, тревожно обыскивая взглядом лица и затылки гостей, Елена убедилась, что ее вовсе нет в столовой.
«Где же она? А книг и здесь поубавилось – вон сразу несколько пустых полок подряд… Кто все это продает? Уж не Кира, конечно… Тетка?»
Мужчина, сидевший к ней спиной, в нескольких шагах от двери, встал. Повернувшись в профиль, он потянулся за графином, не переставая при этом разговаривать со своей соседкой – стройной молодой женщиной в сером платье и с жемчужным ожерельем на шее. Узнав Михаила, Елена отшатнулась в глубь прихожей, столкнувшись при этом с парой, возвращавшейся с лестничной площадки.
– Извините! – пробормотала она и торопливо прошла дальше по коридору, пытаясь унять бешеное биение сердца. Елена сама не понимала, отчего так вдруг взволновалась, даже испугалась, увидев своего прежнего поклонника, знала лишь одно – говорить с ним сейчас спокойно она не в силах.
Дверь в спальню профессорской жены была открыта настежь, на постели бесформенной кучей лежала верхняя одежда гостей. Возле туалетного столика сидела пожилая дама с твердым, властным лицом, будто высеченным из красноватого камня, и быстро, громко говорила что-то сухонькому старичку, топтавшемуся рядом с самым не– счастным видом. Остановившись за дверью, Елена, незамеченная ими, прислушалась к разговору, разглядывая забавную парочку через стекло.
– Поверить не могу, что мы сейчас поминаем Вадима! Я просто в отчаянии оттого, что он умер так нелепо! А эта гарпия, его сестра…
– Не волнуйтесь, не волнуйтесь, – громким, будто испуганным шепотом отвечал старичок. – Все от Бога, везде никто, как Он! Значит, Вадиму суждено было умереть в шестьдесят два года!
– У вас все – от Бога! – скривив лицо, передразнила дама, доставая сигареты и нервно чиркая зажигалкой. – Нет, любезнейший, тут не Бог, тут люди постарались! Столкнули в могилу совсем еще свежего, здорового человека! И я не я буду, если мы с вами скоро не увидим даже следов его библиотеки! Видели, как сестрица ее общипала?! Стыд и позор! Вчера Вадима еще не зарыли, а она уже подогнала «газель» и с двумя каким-то хмырями погрузила туда двадцать ящиков ценнейших книг! Где теперь все это?! У букинистов, антикваров, по частным коллекциям разошлось! А Вадим собирал библиотеку с целью завещать ее университету!
– Некрасиво, некрасиво, – кивал тот облысевшей головой, соглашаясь с собеседницей, которой явно побаивался. – Об этом стоит поговорить с хозяйкой, сегодня же, вот вам бы и начать…
– Сперва я должна успокоиться! – отрезала воинственная дама, выпуская клуб дыма прямо под нос старичку. – Боюсь наброситься на нее с кулаками, знаете ли!
– Не стоит, не стоит! – укоризненно отвечал собеседник, морщась от дыма и страдальчески отворачивая лицо в сторону. – Скандал на похоронах, еще один… Разве трудно договориться мирно, по-человечески? А вот эта девочка, худенькая – и есть его дочь? Я ее видел давно, ребенком, не узнал бы…
– Не дочь, а падчерица, – сквозь зубы бросила дама. – Ее из следственного изолятора на похороны отпустили. Весело, нечего сказать! Вообще, у меня впечатление, что Вадим не видел, с кем рядом жил. Откуда только взялась эта кошмарная сестрица с деляческими замашками и эта припадочная девчонка с совершенно безумными глазами?! Как она пустила в тетку графином, а?!
– Ужасно, ужасно! – подхватил старичок, явно привыкший каждую фразу начинать с повторенного дважды слова. – Такое впечатление, что она не в себе, вы правы. Сколько ей лет?
– Всего семнадцать. Тетка ее ограбит, это ясно!
– Но завещание ведь составлено на девочку?
– Что там завещание! – с досадой отмахнулась женщина. – Завещание можно оспорить, и вот увидите, тетка этим еще займется. Ну как жаль, что рядом с Вадимом в последние годы не оказалось ни одного близкого по духу человека! Разве это родня? Это какие-то насекомые из разряда паразитов! Слепые, безмозглые бактерии, вечно живущие в темноте и пожирающие друг друга!
– Успокойтесь, ради бога! – Старичок был, очевидно, напуган этой отповедью, он все время оглядывался на открытую дверь, будто чувствуя, что кто-то их подслушивает. – Это все очень печально, но таков уж человеческий удел – в одиночестве рождаться и одному умирать! А вы обратили внимание, что ректор даже не соизволил появиться?
– Отделался венком! – грохнула дама, как из пушки. От ее густого, рокочущего голоса тихонько задребезжала маленькая фарфоровая пепельница на подзеркальнике, и дама торопливо накрыла ее ладонью, задушив этот жалобный звук. – Ему эта смерть на руку, Вадим был его единственным серьезным конкурентом на следующих выборах. Студенты и преподаватели голосовали бы за Коломенцева, безусловно!
– Давненько я тут не был, – невпопад ответил старичок, отчаявшись найти безопасную тему, которая не бесила бы его собеседницу. – Давненько! Эту комнату, например, не узнаю. Мебель вся другая, и как будто спальня меньше стала…
– Это мы с вами, Исай Саввич, стали меньше за годы, – вздохнула дама, заглядывая в пепельницу и давя в ней окурок. – Мельче, уж если быть точной. Чем мы занимаемся на кафедре, если подумать? Интриги, сплетни, возня, переливание из пустого в порожнее. Таких титанов духа, как Коломенцев, среди нас нет, и ждать их неоткуда – все думают только о деньгах!
– Однако Вадим тоже нажил кое-что! – обидевшись, возразил старичок.
– Нажил, сам того не заметив! – отрезала дама, поднимаясь и отряхивая от частиц пепла черное платье. – Также он и все регалии свои заработал, не стремясь к ним, не подличая, ни перед кем не ползая на брюхе!
– Вы это на кого намекаете? – окончательно взъерошился старичок.
– Не на вас, конечно, – небрежно ответила женщина, направляясь к двери.
Елена поспешила отступить, делая вид, будто только что подошла со стороны столовой. Спорящая парочка медленно миновала ее, возвращаясь за поминальный стол, Исай Саввич обиженно что-то доказывал, дама отрывисто отвечала, едва снисходя до собеседника. Переведя дух, Елена подошла к комнате Киры. Дверь была закрыта, оттуда не доносилось ни звука. Поколебавшись, женщина нажала дверную ручку.
В первую очередь ей бросились в глаза ободранные постеры. На стенах остались лишь полосы и клочья, скомканная бумага грудами валялась на полу, и ее лениво шевелил ветер, осторожно вплывающий в приоткрытое окно. В следующий момент женщина увидела Киру. Щуплая фигурка скрючилась на кровати, под единственным уцелевшим плакатом с черно-белой репродукций Обри Бердслея.
