Александра Маринина - Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток
— Что беспокоит? — заорала Ира, теряя самообладание. — То, что мама была тебе нужна только до тех пор, пока была работоспособной. Ты ни с чем не посчиталась, ни с Наташкой, ни с ее детьми, ни с самой тетей Галей, ты ее увезла в свои хреновы Челны, потому что тебе было так удобно, потому что тебе нужна была бесплатная домработница. А теперь, когда эта домработница состарилась и уже не может заниматься твоим хозяйством и твоим ребенком, а сама требует ухода, ты хочешь вернуться, чтобы все эти заботы скинуть на Наташку, сесть ей на шею и жить за ее счет. Думаешь, я не понимаю? Это Наташка — добрая душа, всех любит и всем все прощает, но не думай, что твои фокусы пройдут с другими. Не пройдут!
— Ты кто такая? — последовал холодный ответ. — Ты сама сидела на шее у моей сестры и тянула из нее жилы. Я все знаю, мне мама рассказывала. И после всего этого ты еще собираешься мне указывать? Соплячка! Да я старше тебя больше чем в два раза. И не смей мне больше звонить.
— Захочу — и буду звонить, сколько нужно! — отпарировала Ира. — Ты мне тоже не указывай, это твоя сестра меня воспитывала и кормила, а не ты. Ты мне никто и звать тебя никак. В квартире четыре комнаты, если ты еще не забыла. В одной живет Бэлла Львовна, во второй — Наташа с мужем, в третьей — мальчики, в четвертой — я. Ты что, собираешься спать в прихожей? Или, может, в ванной?
— А тебя это вообще не должно беспокоить, ты же, насколько мне известно, замуж вышла и больше не живешь в этой квартире. Моя дочь может жить вместе с мальчиками, там большая комната, всем места хватит. А мама поживет у Бэллы Львовны, две пенсионерки всегда найдут общий язык, да и веселее будет.
— А ты? Ты-то сама где собираешься жить? У Наташи с Вадимом на голове? Или ширмочку поставишь, чтобы их не смущать?
— А я поживу в твоей комнате, тебе она все равно больше не нужна.
— Ну ты, блин, крутая, круче пасхального яйца, — растерянно протянула Ира. Такого она не ожидала и даже слов нужных для ответа подобрать не смогла. — Всех распихала, девчонку свою — к чужим детям, мать родную — к посторонней старухе, зато себе, любимой, отдельную комнату запланировала. У тебя стыд есть, Людмила? Совесть какая-нибудь, чувство приличия или что-нибудь в этом роде?
— У меня есть все, — Люся была по-прежнему невозмутимой. — Ты за меня не волнуйся. А за Наташу не заступайся, она, если захочет, сама за себя постоит.
— Да в том-то и дело, что не постоит она за себя! Она тебе и слова не скажет. А ты этим нагло пользуешься, знаешь, что у нее характер такой, что она тебя не оттолкнет и к известной матери не пошлет, вот и пользуешься самым бессовестным образом. Она даже не знает, что я тебе сейчас звоню.
— Вот как? — в голосе Люси послышалось легкое удивление. Ну наконец-то, хоть какие-то эмоции появились! — Ты всегда была лгуньей, об этом мне тоже прекрасно известно. Уверена, что Наташа после нашего разговора позвонила тебе и попросила воздействовать на меня. Я ее понимаю, у нее язык не повернулся отказать в приюте родной матери, родной сестре, которая недавно овдовела, и родной племяннице, оставшейся сиротой, тем более что мама там прописана. А отказать очень хотелось, вот она тебя и подослала. Только не выйдет ничего, так ей и передай. Я имею право на эту жилплощадь, ни одна инстанция не сможет отказать мне в прописке.
— К твоему сведению, Наташа никак не могла позвонить мне и пожаловаться на тебя, потому что меня нет в Москве. Я только что ей позвонила сама и с трудом уговорила поделиться, отчего у нее голос такой убитый. Если бы я не спросила, она бы и не сказала ничего.
— Вот как? Тебя нет в Москве? А где же ты? В своей уральской деревне?
— За границей. Отдыхаю на Средиземном море, — мстительно сказала Ира.
— Что ж, в таком случае ты тем более не можешь судить о том, почему нормальные люди хотят вернуться из Набережных Челнов в Москву. У тебя теперь своя жизнь, и не пытайся повлиять на мою.
Краем глаза Ира заметила, что свекровь поднялась с диванчика и двигается в ее сторону. Даже простенькие пляжные тряпочки она носит с аристократической элегантностью, как будто на ней не цветастая широкая длинная юбка и чудовищного апельсинового цвета майка, а по меньшей мере вечернее платье со шлейфом. И на ногах не шлепанцы с двумя перепоночками, а хрустальные башмачки, которые в книжке исключительно по недоразумению почему-то достались Золушке. На лице у Лизаветы нетерпеливое недоумение. Ну в самом деле, сколько можно болтать, заставляя ждать остальных? Сказала же, что буквально на два слова, только насчет подарков уточнить, а сама разговаривает уже битых четверть часа! Долой Ирку Маликову, быстренько возвращаемся в образ приличной дамочки Ирины Савенич, на лицо натягиваем приветливое и доброжелательное выражение, голос можно пока оставить прежним, будем надеяться, что его не слышно.
— Спокойной ночи, Людмила Александровна, я вам еще позвоню, когда будет подходящее настроение.
И вешаем трубочку на глазах у приблизившейся свекрови. И с радостной миной выпархиваем из кабины.
— Все в порядке? — заботливо спрашивает Лизавета. — Почему так долго?
— Ой, Елизавета Петровна, вы не знаете мою соседку, — защебетала Ира, подхватывая свекровь под руку. — Такая скромная женщина, так переживает каждый раз, когда ей дарят подарки! Сразу начала: да что ты, Ирочка, да ничего не нужно, да не трудись, не трать деньги, лучше себе купи что-нибудь, нечего моих мальчиков баловать. Еле уговорила!
Она не могла бы разумно объяснить, почему принялась отчаянно врать, вместо того, чтобы описать Лизавете ситуацию, как она есть, поделиться своим негодованием в отношении Люси. Инстинктивно она чувствовала, что не нужно этого делать. Если ты так близко принимаешь к сердцу жизнь своей соседки, настолько близко, что не стала ждать возвращения в Москву, а кинулась из-за границы звонить соседкиной сестре, чтобы высказать ей все, что думаешь, то с этой соседкой у тебя наверняка отношения сердечные, доверительные и глубокие. Так почему же она не пришла к тебе на свадьбу? Муж ее пришел, а сама она не смогла? И почему ты ничего о ней не рассказываешь, упоминаешь изредка, к слову, когда говоришь о своем детстве, но даже по имени ее не называешь? И не звонишь ей? И не ездишь к ней в гости? Почему? Этих «почему» Ире совсем не хотелось, поэтому она сочла за благо солгать и не вдаваться в подробности.
Последний вечер прошел восхитительно. Ира любила покупать подарки, а уж здесь-то, когда такой выбор сувениров и недорогого трикотажа, для ее натуры просто раздолье! До одиннадцати вечера они ходили по магазинам, набирая для друзей и сослуживцев милые мелочи, потом уселись в своем любимом кафе, Лизавета, как обычно, взяла себе капуччино, остальные — пиво. За соседним столом обосновалась компания — двое молодых людей и две девушки, судя по бледному цвету кожи и долетавшим обрывкам разговора, приехавшие только вчера. «Счастливые, — подумала Ира, — у них впереди две недели абсолютного, ничем не омрачаемого счастья, а они об этом, наверное, даже и не догадываются. Какие же они счастливые!»
Руслан
Он методично составил план, в который входили четыре основных пункта. Первый: проследить шаг за шагом всю жизнь Бахтина и постараться выяснить, не пересекался ли где-нибудь его путь с Ольгой Андреевной Нильской. Если мать так нервничает и запрещает Руслану заниматься поисками истины, то этому должна быть причина, которая наверняка лежит в области личных взаимоотношений ее и убийцы. Второй пункт: получить и проанализировать сведения о всех криминальных или просто сомнительных трупах, обнаруженных до августа 1984 года. Сперва Руслан собирался ограничиться трупами, появившимися непосредственно перед убийством брата, но потом, поразмышляв, расширил временные рамки до нескольких месяцев. Ведь Михаил частенько брал машину и уезжал на природу, хотел побыть в одиночестве, и вполне возможно, что свидетелем первого убийства, совершенного Бахтиным, он стал не в день своей гибели, а гораздо раньше. Вторая же его встреча с Бахтиным, оказавшаяся для Мишки роковой, могла произойти либо случайно, во что Руслану не очень-то верилось, либо была следствием целенаправленных действий убийцы, выследившего и убравшего свидетеля своего предыдущего преступления. Третьим пунктом плана была долгосрочная программа, направленная на облегчение выполнения пункта второго. Ему, молодому журналисту кемеровской вечерней газеты Руслану Нильскому, никто не собирался давать сведений о трупах десятилетней давности. С ним даже разговаривать не хотели. И он должен был добиться, чтобы в областном управлении внутренних дел его принимали как родного, а это требовало определенных усилий и, конечно же, времени. Четвертым, и последним, пунктом плана работы по установлению истины об обстоятельствах убийства брата, было прояснение ситуации с судебно-медицинской экспертизой трупа Михаила Нильского. Откуда в заключении эксперта взялись сведения об алкогольном опьянении, в котором якобы пребывал Мишка? Да, он был нормальным парнем, от рюмки не шарахался, когда надо — мог и поднять, и выпить пару глотков за общим столом, но не более того. Но сколько Руслан себя помнил, брат ни разу не купил и не принес в дом бутылку по собственной инициативе, только если мать просила, когда ждала гостей. И уж совсем невероятно, чтобы он выпил во время поездки на природу, один, как алкаш какой-нибудь подзаборный. Мишка любил природу, наслаждался ею часами в полном одиночестве, и невозможно представить себе, чтобы ему в такой момент понадобился алкоголь. Это так же нелепо, как представить себе истинного меломана, пришедшего в филармонию на концерт симфонической музыки и для полноты ощущений хряпнувшего двести пятьдесят «беленькой». Либо Мишку споил Бахтин для облегчения своего кровавого замысла, либо результаты экспертизы фальсифицированы, и в этот вопрос Руслан хотел внести полную ясность, хотя и не очень хорошо представлял себе, как будет это делать. Ну найдет он того эксперта, ну положит перед ним сделанные от руки выписки из заключения, напомнит обстоятельства дела. Может быть, эксперт вспомнит труп Михаила Нильского, а может быть, не вспомнит. Если фальсифицировал заключение за взятку или под давлением, то, конечно, вряд ли он такое дело забыл. Но как заставить его признаться? И отсюда в пункте четвертом разработанного плана возник подпункт: прежде чем соваться к этому судебному медику со своими вопросами, необходимо не только найти его, но и предварительно навести справки о его жизни как до августа 1984 года, так и сразу после. Не купил ли он в тот момент машину или шубу жене? Или, может, внес последний пай на кооперативную квартиру? Или сын-двоечник, сдававший в тот момент экзамены в институт и получивший одни тройки, ни с того ни с сего был принят, несмотря на высокий проходной балл, до которого он со своими хилыми оценками явно не дотягивал? Или сам эксперт вдруг получил повышение по службе или перевод куда-нибудь в крупный город? Все это следовало узнать до того, как ехать к нему лично.
