Сэйси Ёкомидзо - Клан Инугами
Свидетели ушли. Киндаити повернулся к инспектору Татибана.
— Сегодня утром я взял фото господина Киё и навел справки на станции Верхнего Насу. Его волосы — вот что меня озадачило, потому что, похоже, что постригся он всего три-четыре дня назад. Но господин Киё ни в коем случае не стал бы стричься здесь. Потому что не смог бы скрыть лицо от парикмахера, и даже если бы, к примеру, парикмахер не знал господина Киё, это не значит, что кто-то, знающий его, не мог оказаться в парикмахерской. А стало быть, если господин Киё постригся, это произошло где-то в другом месте. Вот я отправился на станцию узнать, когда он приехал в Насу. Если бы он продолжал прятать лицо, толку от фотографии не было бы, но я подумал, что, скорее, он уже отказался от этого. В конце концов, он, как вы видите, одет в солдатскую форму, а в Насу все ищут человека, в солдатской форме, который при этом прячет лицо. Значит, желая не привлекать к себе внимания, господин Киё не стал бы прятать лица. А в результате — его видели и запомнили два этих свидетеля.
Затем Киндаити повернулся к Кокин Миякава.
— Госпожа Миякава, вы тоже прибыли в Верхнее Насу в девять ноль пять тринадцатого числа, да?
— Да. Это так. — Голос Кокин был так тих, что его едва было слышно.
— Вы прочли об убийстве Киё в Токио в вечерней газете и поспешили сюда?
— Да.
Киндаити улыбнулся инспектору Татибана.
— Инспектор, вы видите? Госпожа Миякава узнала об убийстве из вечерней газеты и приехала сюда из Токио. Это значит, что господин Киё, который приехал на том же поезде, тоже мог прочесть вечернюю газету в Токио. Это по меньшей мере вероятно. Другими словами, господин Киё тоже мог прочесть об убийстве самозванца в вечерней газете и в расстройстве поспешить в Насу.
— Но для чего?
— Чтобы притвориться, что он хочет убить барышню Тамаё.
— Притвориться? Вы сказали: притвориться? — Тамаё резко вскинула голову. Краска появилась на ее лице, и когда она посмотрела на Киндаити, глаза ее наполнились непонятной мольбой и блеском.
Киндаити ответил успокаивающим голосом:
— Именно притвориться. Господин Киё вовсе не собирался убивать вас. Он только сделал вид, что пытается убить вас, чтобы его признания казались более правдоподобными.
И тут Тамаё не совладала с собой. Вся трепеща, она уставилась на Киндаити широко раскрытыми глазами, потом глаза затуманились, увлажнились, и вот она уже неудержимо рыдает, захлебываясь слезами.
Сизума и Киё
Реакция Тамаё удивила даже Киндаити, и некоторое время он сидел, оторопело глядя на нее. Киндаити всегда считал Тамаё мужественной женщиной — каковой она и была. Однако ему казалось, что сама эта мужественность, к сожалению, лишает ее женственности. Но эта Тамаё, каждый всхлип которой был исполнен жалобы на одиночество, предстала перед ним созданием слабым и достойным сочувствия. И он понял, что впервые ему открылась ее душа.
Наконец Киндаити прочистил горло и спросил:
— Барышня Тамаё, то, что случилось на днях… эта попытка господина Киё посягнуть на вашу жизнь… она была для вас неожиданностью?
— Я… я… — отвечала Тамаё сквозь слезы, закрыв лицо руками. — Я просто не могла поверить, что Киё может быть убийцей. А… а когда он попытался убить меня, подумала, что он сделал это, потому… потому, что подозревает в этих убийствах меня. И вот это было невыносимо. Это было очень больно. Мне все рано, что подумают остальные. Совершенно все равно. Но чтобы Киё считал меня убийцей — это было невыносимо. Это просто невыносимо. — Тамаё вновь разрыдалась, содрогаясь всем телом.
Киндаити повернулся к Киё.
— Господин Киё, вы слышали, что она сказала? Пытаясь кого-то защитить, вы чуть не убили душу барышни Тамаё. Всегда лучше хорошенько подумать, прежде чем что-то делать. Барышня, не плачьте. Как же это вы, такая умная женщина, не поняли, что нападение на вас было всего лишь розыгрышем? В конце концов, у господина Киё был револьвер, и если бы он действительно хотел вас убить, для этого хватило бы одной-единственной пули. Если бы он собирался убить вас, а потом сбежать и жить себе дальше, это одно дело. Но он ведь собирался покончить с собой. Предположим, что он попытался убить вас, не сумел, был выслежен полицией, а потом, оказавшись в безвыходном положении, попытался совершить самоубийство. Но и это не похоже на правду, поскольку у него в кармане уже лежало подписанное им признание. Понятно, что оно было при нем еще до того, как он выехал из Токио, потому что никогда не поверю, чтобы он, спасаясь от полиции после нападения на вас, забежал в какую-нибудь лавчонку купить почтовую бумагу и конверт. Нет, он решил лишить себя жизни еще до того, как выехал из Токио. Человека, готового умереть, не должно беспокоить, что выстрел кто-то услышит. Значит, если бы господин Киё в ночь на тринадцатое действительно хотел убить вас, он мог бы застрелить вас и тут же, на месте застрелиться. Подумайте сами, и вы убедитесь, что нападение было розыгрышем.
— Да, я поняла, — ответила Тамаё. Она уже не плакала, и глаза ее, обращенные к Киндаити, были полны неописуемой нежностью и благодарностью. — Вы спасли меня от адских мук. Как смогу я вас отблагодарить?
Впервые Киндаити услышал от нее ласковое слово и, совершенно смешавшись, пробормотал, запинаясь:
— О, это п-пустяки, совершенные пустяки. — Рука его сама собой потянулась к взъерошенной шевелюре, но, спохватившись, он сглотнул и продолжил: — Итак. Мы знаем, что господин Киё приехал сюда из Токио вечером тринадцатого и что он сделал вид, будто нападал на барышню Тамаё. Однако из этого не следует, что он никак не связан с убийством поддельного Киё ночью двенадцатого числа: он вполне мог убить этого самозванца и уехать в Токио последним поездом или одним из ранних на следующее утро. Это не исключено, хотя, как ни посмотри, совершенно нелогично. В конце концов, к чему все эти сложности, если он мог той же ночью напасть на барышню Тамаё и покончить с собой? А тут, ко всему прочему, еще и прическа господина Киё.
Киндаити улыбнулся, глядя на голову Киё.
— Уверен, что волосы господина Киё были пострижены совсем недавно. Значит, если мы возьмем его фотографию, обойдем всех парикмахеров Токио и покажем ее, то, нет никаких сомнений, узнаем, когда же он стригся. Даже если опознание парикмахером не докажет его алиби, мы сможем проследить, куда он отправился дальше и где он был в ночь на двенадцатое. Господин Киё, что вы на это скажете? Как полагаете, сможем ли доказать ваше алиби?
Киё продолжал сидеть понурив голову, его била крупная дрожь, лицо лоснилось от липкого пота. Было очевидно, что слова Киндаити подействовали.
Тут инспектор Татибана рубанул сплеча:
— Вы что, хотите сказать, что Киё разыграл роль убийцы ради того, чтобы защитить кого-то?
— Вот именно. Очевидно, что смерть поддельного Киё оказалась для господина Киё полной неожиданностью, и, узнав об этом из вечерней газеты, он был совершенно потрясен. И еще. Если раньше, в случаях с Такэ и Томо, все можно было представить так, будто преступник являлся со стороны или был за пределами имения, то на сей раз это оказалось невозможно. А значит, он понимал, что настоящий убийца будет найден, если только сам он, Киё, не возьмет все на себя. Вот господин Киё и решил принести себя в жертву, чтобы спасти действительного убийцу.
— Так кто же он, этот убийца? — прохрипел инспектор Татибана так, словно подавился костью, а Киндаити ответил как-то даже чересчур небрежно:
— Теперь-то, полагаю, это всем ясно — кто же еще, если не госпожа Мацуко?
В комнате воцарилась мертвая тишина. Никто не удивился. Все поняли, к чему клонит Киндаити, задолго до того, как он кончил. Все взгляды устремились на Мацуко в тот момент, когда он назвал ее имя, и в них было все — отвращение и ненависть, но только не удивление. Даже в кольце этих злобных взглядов Мацуко сохранила полное самообладание, невозмутимо щипала табачные листья, и лишь слабая, кривая улыбка появилась на ее губах.
Киндаити осторожно двинулся дальше:
— Госпожа Мацуко, вы расскажете нам все, не так ли? Да я и не сомневаюсь, что расскажете, потому что все, что вы сделали, вы сделали ради господина Киё, верно? Если же господину Киё удастся успешно сыграть роль убийцы, все ваши планы пойдут прахом.
Однако Мацуко как будто не видела и не слышала Киндаити, она пристально смотрела на своего сына.
— Киё, добро пожаловать домой. Если бы я знала, что ты вернешься вот таким живым и невредимым, я никогда не наделала бы стольких глупостей. И мне ничего и не нужно было бы делать, потому что Тамаё, разумеется, выбрала бы тебя.
Ее слова и голос были полны нежности, совершенно неожиданной в Мацуко. Тамаё вспыхнула, а Киё сидел опустив глаза, и плечи его дрожали.
— Киё, дорогой, — продолжала Мацуко, — когда же ты вернулся в Японию? Ах, ну да. Господин Киндаити только что сказал, ты высадился в Хакате двенадцатого ноября. Отчего же ты не прислал мне телеграмму оттуда? Почему не приехал прямо домой? Тогда мне не пришлось бы убивать этих людей.
